«Я из поколения “бунта”» – ARTandYou.ru
Ваша выставка «DTM» / «Дюшан. Татлин. Малевич» как диалог с авангардным искусством ХХ века открылась в Москве в знаковое время — накануне политических митингов и социальных потрясений. Что может быть быть удачней для выставки одного из основателей соц-арта!
Александр Косолапов (р.1943) — один из основателей соц-арта, наряду с Комаром и Меламидом и Леонидом Соковым. Язык Косолапова шёл от популярных советских лозунгов, плакатов, которые заполняли все пространство жизни советского гражданина. В 1973 году художник эмигрирует в США, где обнаруживает, что «двоякое мышление» современного человека не зависит от политической системы, к которой он принадлежит.
Александр Косолапов: Это произошло случайно. Я ведь из поколения “rebelion” / «бунтующих», протестующих. Мы убегали от косности, цензуры, — всего, что подавляло искусство. Из моего поколения лучшие художники, поэты, писатели оказались в Нью-Йорке.
В Нью-Йорке я встретил так же американское поколение “rebelion”протестующих, и они создавали лучшее Нью-Йоркское искусство. И мы учились у них.
Вы живёте в Нью-Йорке, а выставка готовилась целый год. Работа проходила в основном в формате авторского надзора?
Александр Косолапов: Это не совсем так. Если бы я всё делал сам, то работа над выставкой заняла бы не менее 5-ти лет. А между тем, со времен возникновения фабрики Уорхола в мире искусства стало уже обычной творческой практикой активно пользоваться ассистентами. Конечно же, я сначала делаю эскизы. Если это картины, то в фотошопе очень подробно. Например, с моей ассистенткой, которая делала «Путин — Мона Лиза», я практически каждый день выходил на связь, уточнял, правил.
Александр Косолапов. «Путин — Мона Лиза».Если скульптура, то я тоже делаю подробную модель, а моя ассистентка в Москве потом переводила в большой размер. Это очень интересный процесс общения. Ведь вы, в некотором роде, занимаете у этих молодых людей их глаза и чувства.
А потом, интересна их первая реакция на вашу работу. Мне важен этот опыт, потому что хочу быть как бы в постоянном контакте со зрителем. Я часто говорю, что не мы выбираем зрителя, а он нас выбирает, т.е. влияет на нас, подсказывает идеи. Современное искусство должно быть интерактивно по определению.
Получается, что та самая интерактивность, о которой вы говорите, заложена была уже в самом процессе создания?
Александр Косолапов: Можно и так сказать. Был постоянный обмен мнениями и с ассистентами и с Эльвирой Тарноградской, куратором и инициатором выставки. Она первая подала идею организации выставки в Москве, нашла площадку и организовала весь процесс.
Я считаю, что у вас с куратором получился идеальный тандем. Выставка DTM в галерее Syntax уникальна целостностью своего концептуального замысла и экспозиционного решения. Это не просто выставка, а цельный концептуальный проект, с выверенным пространственным образом, в котором даже идеи прошлых лет наполняются актуальным смыслом.
Александр Косолапов: Это правильно. Она и готовилась как проект для конкретного пространства. Сделать тематическую выставку, даже коммерческую — это довольно непросто, это зона риска определенная. У меня здесь была встреча с коллекционерами. Я им приводил в пример Галерею Лари Гагосяна. Это уровень музейного подхода к выставке. Конечно, там другой масштаб и работ, и пространства. Но у нас здесь в нашем более камерном формате — тот же музейный подход. Слово МУЗЕЙ здесь, конечно, берём «в кавычки»: выставка имеет демократичный современный характер. Но при этом, в ней всё тщательно осмысленно и неслучайно.
Александр Косолапов. «DTM» / «Дюшан. Татлин. Малевич». Галерея Syntax 2021 г. Вид экспозиции.Про смысловые контексты особенно хочется поговорить подробней. Для меня ваши работы обладают удивительным свойством: они с течением времени как будто уточняются по смыслу, обрастая новыми ассоциациями. Как некий гипертекст, со множеством сценариев прочтения. Иногда мне кажется, что именно время расставляет в них окончательные акценты.
Например, ваша «Икона-Икра», снятая в 2005 году с выставки «Русский поп-арт» по указанию протоиерея Дмитрия Смирнова — чтобы, по его словам, не вносить раскол в общество — сегодня могла бы быть символом раскола внутри самой церкви: уже сами священники начинают бороться с внутрицерковной коррупцией. Такая вот закольцованность метафоры.
Александр Косолапов: Интересно. Я ведь совсем другой смысл вкладывал в эту работу. Я отталкивался от разных образов «успеха» в американском и российском обществе. Если в Америке, например, Кока-Колу — символ энергии успеха — пьёт любой американец от клерка до президента, то в России символ успеха — это когда много чёрной икры, доступной только на вершине власти. Но всё это действительно тексты, которые всегда могут подвергаться новой интерпретации.
Я, например, считаю, что одна из моих старых работ «Учись сынок», если в ней заменить рядом со школьником «отца-милиционера» на «батюшку» — вполне современна.
Александр Косолапов.
«Учись сынок». 1973 г.Вот именно. Открытая пластическая форма. Как семантическое окно со множеством смысловых ассоциаций. В этом отношении язык соцарта с его постоянными контекстуальными играми приобретает новую актуальность, не так ли?
Александр Косолапов: Я не очень понимаю, что такое новая актуальность. Искусство всегда должно быть актуально. В жизни постоянно происходят какие-то сломы привычного. На эти события можно посмотреть с разных ракурсов. Вот мы в Нью-Йорке недавно пережили невероятные бунты, неожиданные и непредсказуемые по силе. Это движение “Black Lives Matter”/«Жизни темнокожих имеют значение». Всё вокруг стало восприниматься в фокусе этого события. Привычный мир изменился. На моей улице среди разбитых и заколоченных витрин мне попался на глаза рекламный текст какой-то косметической компании “What’s wrong with my skin”/ «Что-то не так с моей кожей». Это всего лишь реклама косметического средства, в другое время я бы не обратил на неё внимание.
Но в новых реалиях существовала рядом с протестным лозунгом “Black is beautiful” / «Черный — это красиво». И воспринималась совсем иначе, как лично ко мне обращённый вопрос: “что не так с моей белой кожей?” И я купил тогда чёрный косметический крем, вымазал полностью лицо и сделал селфи. Из этого фото и появился мой «цветной» автопортрет с рекламным текстом. Новый контекст рекламной фразы.
Жест вполне в духе Уорхола. Но без эпатирующего, а, скорее, с драматическим подтекстом. Очень интересно поговорить на тему как раз подобных перекодировок и перефразирования узнаваемых культурных явлений и феноменов. Например, ваша физкультурница, с «Чёрным квадратом» Казимира Малевича между вскинутых в гимнастическом «па» ног, неожиданно напомнила мне «Происхождение мира» Гюстава Курбе. Тем более, что Квадрат для Малевича по смыслу — выход в бездонную Вселенную в последнем акте оперы «Победа над солнцем». А у вас в итоге — ироничный оксюморон на тему серьёзных смыслов искусства?
Александр Косолапов: Называя выставку DTM, мы говорим о мировом авангарде.
Фигуры девушек мной задумывались как серия скульптур, своеобразный апофеоз тела, тоталитарной культуры в контрасте с авангардным, «дегенеративным», как называли его в Германии Третьего Рейха, искусством. Это отсылка к фильму Лени Рифеншталь «Олимпия» и к парадам на Красной площади с участием гимнасток, которые отражены в работах Родченко. Это своего рода «сэндвич» из тоталитаризма и авангарда, визуальная конфронтация двух культурных кодов.
Для меня жест ног этих девушек как своеобразная рамка видоискателя, через которую обычно художник смотрит на перспективу пейзажа. В данном случае, через культ телесности начала ХХ века, попробовать увидеть явления контркультуры того же времени. Можно, конечно, и в обратном ракурсе — взглянуть на девушку через Чёрный квадрат. Я так не думал, но вполне возможно. Произведение искусства вообще открыто к интерпретации, а мое тем более. Я, в данном случае, создаю мем, который формирует новое социальное поле.
Как, например, ваша «Малевич — продаётся здесь».
Искусство, ставшее потребительским брендом?
Александр Косолапов: Это разговор о том, что Америка открыла мне другой способ видения. Я всегда говорю: “В Макдональдсе вы едите философию жизни”. Потому что идея потребления стало современной философией. В каком-то смысле мы искусство также потребляем как и продукцию Макдональдс. Как ещё Уорхол писал: «Кока-Колу пьёт Элизабет Тейлор, пьёт Президент и также пьёт нищий. И не важно сколько у вас денег — это всегда одна и та же Кока-Кола». И ещё можно привести в пример Бодрийяра. Его идея симулякра. У меня вообще именно с него началось знакомство с Америкой. Я стал вносить в свои картины фигуры комиксов. А Бодрийяр говорил, что Диснейленд — это симулякр реальности. И перед человеком конфликт предстает на автомобильной остановке в конце маршрута, когда он выходит из автомобиля и не понимает в какой он сейчас реальности — вымышленной или действительной. Его идея в том, что подлинность современной культуры трудно установить. В данном случае в этом визуальном клишировании и заключается для меня философия американской культуры.
Я в своё время потому и сделал работу Marlboro-Malevich.
Marlboro для американца — код идентичности, образ ковбоя, реального сильного красивого человека, уверенно держащегося в седле. Своего рода «культурного героя», воплощающего то, что называется «американским характером».
И мне важно было понять, а мой культурный герой — кто он? И вот этот поиск своего культурного кода привёл меня неожиданно к Малевичу. Как-то в состоянии полусна, когда вы ещё не проснулись окончательно, мне представилось слово Malevich, написанное шрифтом Marlboro. Это очень интересно. Потому что, я сам не мог понять, что это такое. Я нарисовал эту супрематическую красную крышку, написал Malevich и повесил на стену. И не мог понять зачем. На следующий день пришёл мой приятель и сказал: «Это будет также знаменито, как Lenin — Coca-Cola». Так и вышло.
Александр Косолапов. «Lenin — Coka-Cola». 1983 г.Сам художник этого не видит. Только другой человек может увидеть смысл сделанного.
Поэтому в основе моего психологического метода — записывать и зарисовывать всё, о чём думаю. Идёт накопление материала, неосознанное. В моём понимании художник постоянно связан с неким каналом. И ты должен к нему прислушиваться, абсолютно растворяться в этом процессе. Я обычно фиксирую то, что приходит мне в голову и этот контент потом анализирую, обдумываю. Потом работа начинает жить своей жизнью, а ты абсолютно уже не участвуешь в её судьбе. Вы создаете некие реальности, за которые уже практически не отвечаете. Они живут и взаимодействуют с социумом и друг другом самостоятельно.
Это очень интересный подход. Потому что, с одной стороны, вы закладываете в ваши работы важные смыслы, даже, игру смыслов. И вам важно, чтобы их поняли. А с другой стороны, работы действительно живут во времени своей жизнью, и у меня сложилось такое впечатление, что многие из них не только не утрачивают первоначальные смыслы, но приобретают новые, не менее актуальные. Вы доверяете зрителю находить свои смыслы?
Конечно.
В некотором смысле, зритель — мой соавтор. Дело в том, что я ведь шёл от популярных советских лозунгов, плакатов. То что называлось агитационным материалом. Он в СССР был повсюду. И в Америке мне стал интересен язык уличной и телевизионной рекламы. Мне нравится формировать на их основе новые визуальные структуры, совмещая разные смысловые коды. И свои работы я вижу условно некими билбордами вдоль скоростной трассы хайвей, выразительные и лаконичные высказывания которых должны мгновенно захватить внимание стремительно мчащегося мимо человека в автомобиле. Чтобы запомниться подсознанием и потом всплывать в сознании, обдумываться, обогащаться индивидуальными смыслами. И в конце концов стать его осознанным убеждением, частью его мировоззрения. Это как раз та черта, которая отличает американское искусство от европейского.
Неслучайно Бодрийяр выделял американскую и японскую культуры как «сателлит-культуры», т.
е. искусственно отделившиеся от европейской. А я придумал свой термин — «сумчатая культура». Как в Австралии есть много животных таких же, как на континенте, но с дополнительным элементом — сумкой-карманом. Я вот так смотрю на американскую культуру, и вижу, что это почти европейская культура, но только «с сумкой». Американская культура очень конкретна, без внешнего пафоса. Например, Нью-Йорк — такое модное место, а при этом там может быть грязь на улицах, бегают крысы. Он совершенно не лакированный — такой как есть.
С этой позиции я смотрю сейчас на Москву немного озадаченно — это какой-то Диснейленд. Много внешнего, словно напудренного, подделки под какое-то другое настоящее. Но у создателей нет при этом идеи симулякра, нет осознания фальшивой реальности.
Трудно с вами не согласиться. Пространственных курьезов в Москве предостаточно. В этом отношении вам с Эльвирой удалось выстроить в экспозиции множество осознанных курьёзных ракурсов. Экспозиция как лабиринт раскрытия новых идей и смыслов.
Александр Косолапов: Конечно. Одни продумывались и просчитывались заранее. Другие подсказаны были самим пространством зала. Мне, например, нравится как взаимодействуют две большие стенки. На одной полиптих Путин-Мона Лиза, а напротив него совсем новая работа «Что не так с моей кожей?». Где мой автопортрет с чёрным лицом. Идея одной оказалась поддержана другой. В первом случае я в диалоге с айдентити Дюшана, сменившего гендер Джоконды и провозгласившего этим «Она это Он». А во втором — я меняю свою расовую идентичность. Как Дюшан свою в женском автопортрете «Мадам Се Ля Ви». Я сделал свой эксперимент через 100 лет после эксперимента Дюшана. Это такой ответ на его художественный жест. Также как обращение и к Квадрату Малевича, и к Башне Татлина. А между ними — шахматная доска вечной борьбы бунта с покорностью. Вместо шахматных фигур я сделал формы в виде копий эротического объекта Дюшана «Женский фиговый лист». Для меня в форме этого слепка с тела его натурщицы тоже много дуальной игры и пластической формой и словесным смыслом.
Я там использую многозначность ассоциативных смыслов слова “riot” / «бунт», но это также напоминание о «Пусси Риот», как примере женского искусства протеста и нонконформизма искусства вообще. И тут же слово “submissive”/ «покорность» работает в двух направлениях: как безвольное подчинение, покорение силе или как сознательное непротивление бунту. В американских событиях последних все эти смыслы ярко проявились.
Как вам удается используя готовые визуальные знаковые системы очень органично инсталлировать новые кодовые элементы? Причём, так, что даже не сразу понимаешь эту «арт-интервенцию». Это очень напоминает сетевой язык.
Александр Косолапов: Мой метод — сведение вместе дальних явлений, их кодов. «Ленин — Кока-Кола» — это два идеальных символа двух конкурирующих мировоззрений. Когда их сводишь, то они начинают работать друг на друга. Ну это, конечно, при условии умелого их использования.
Это своего рода режиссура. Много неудачного отсеивается. Я даю себе право высказаться, а потом через некоторое время возвращаюсь, редактирую. Смотрю на сделанное уже через призму времени как бы сторонним взглядом. Бывают десятки версий одной идеи. Вот это возможность посмотреть на себя как на другого (I’m is he) для меня очень важна. В этом отношении для меня важной была моя выставка в Москве 2017 года. Потому что я себя увидел как посторонний как бы в 3-ем лице. Будто я некий человек, которого я знаю, но другой. Это даже в обычной жизни помогает. Если можешь от себя отстраниться и посмотреть как бы со стороны, то довольно сильно облегчает и твои отношения с другими людьми. Вот такая возможность анализа позволила мне увидеть в ранних работах некий смысловой ряд, который появляется снова и снова.
В философии есть такое понятие ризома — разрастающаяся языковая грибница. Можно так и творческий путь художника представить, как постоянный рост его индивидуальности, прорастание сквозь биографию его идей, формирующих индивидуальный язык.
Например у Матисса идёт постоянный диалог линии и цвета. А у меня Ленин и Кока-Кола в таком диалоге. Матисс как большой художник построил свои координаты. И они видны как основы его языка. У каждого большого художника есть своя система координат. У Караваджо, например, это свет и тень. Он крупный композитор. Создает мощную драматургию света, которой до него никто не знал. Он создал модель новой композиции. Новые светотеневые пространственные ракурсы. Режиссирует сцену пучками света задолго до Голливуда.У Леонардо же всё плоско — стена. Он организует композицию по осевому принципу, группируя по горизонтали. И там жесты рук — партитура. Абсолютная музыкальность ритма. Также и я думаю над композицией как над конструкцией. Я себя также выстраиваю. На выставке 2017 я себя увидел со стороны, увидел как развивался мой язык. Я окончательно убедился, что я художник, создающий смыслы. Размышление над элементами своей творческой «речи» очень интересны. Ты понимаешь как развивается собственная творческая мысль.
У вас, мне кажется, много внутренних диалогов с предшественниками. Например, эти девушки-гимнастки с атрибутами авангарда вместе с тем напоминают облупившиеся памятники античности.
Александр Косолапов: У меня хорошее классическое образование. Я слишком люблю натуру. Возможно, я переучившийся студент. Это может быть в некотором смысле и вредно — я всегда любуюсь формой. Причём, и телесной, и предметной. На самом деле, все эти композиции с девушками дуалистичны: башня и автомат — фаллическое дополнение к женской эротике, а,например, девушка с унитазом — сама фалос, если рассуждать в логике формы. Они постоянно меняются позициями с объектами. В этом и есть смысловая интрига.
Мне как раз кажется, что высоко технологично делать современное искусство могут только люди с классическим образованием.
Александр Косолапов: Я согласен с вашей мыслью, потому что все любимые мною композиторы ХХ века прекрасно знают и продолжают своих великих предшественников.
Рихтер, например, говорил о Прокофьеве, что он много взял от Рахманинова. В этом смысле мне очень вредно смотреть классическое искусство — мне очень хочется что-то позаимствовать, присвоить элементы их лексики. Шкловский говорил: «Всё есть язык». Этим понятием покрывается всё. И мой метод — вычленение языковых единиц. И создание новых к ним комментарий, новые текстов.
Вы себе обеспечили долгую творческую жизнь, ведь новые языковые страты можно создавать во множестве. И с их помощью создавать новые языковые формы.
Александр Косолапов: Это метод, который можно развивать. Как язык кубистов и супрематистов развивался в другие языковые модели. Это перенос понятия с одних знаковых систем на другие. Ведь я — эмигрант. Как мне было освоиться в чужой культуре? Только присвоить её элементы, сделать своими. Например, на лозунге Кока-Колы нарисовать свой мем — Ленина. Можно провести параллель с аутистом, осваивающим пространство жизни. Скажем, прокладывать маршрут «по узелкам» — идти по протянутой верёвочке и завязывать узелки «на память», чтобы не потеряться.
Это принцип присвоение чужого незнакомого, чтобы сделать своим, понятным. Создать новый смысл. Ведь не в эпатаже цель, а в смысловой глубине при визуальной простоте формы. Я бы сказал, что эта визуальная простота — довольно сложная постройка. Это освоение культурного контекста. И надо видеть его широко, осознавая при этом свою включённость в него. Когда это получается, то произведение становится частью словаря мирового современного искусств. Как, например, произошло с моей работой «Ленин и Кока-Кола», которая включена в программы многих университетов мира в качестве примера «русского поп-арта». Или скульптурная композиция «Вождь-Лидер-Бог».
Недавно меня попросили представить что-то в итальянской энциклопедии современного искусства. Я выслал фото этой работы, они ответили с большой благодарностью и пиететом, признав её классикой мирового поп-арта. Это композиция — своего рода алгоритм социального мифа.
Мне моя нью-йоркская соседка как-то сказала: «Ты вполне можешь заменить Ленина и Христа на Путина и Трампа, с Микки Маусом между ними.И смысла меньше не станет».
Кстати, эту вашу работу многие молодые российские авторы воспринимают как произведение молодого западного автора. Иначе говоря, молодые воспринимают ваши произведения как свои, поколенчески близкие себе.
Александр Косолапов: Это верно, потому что мне самому интересно молодёжное мышление, этот язык современной популярной кэмп-культуры. Отношение к искусству как языку открывает художнику большой творческий ресурс для комбинирования новых форм высказывания. Было бы что сказать. Вопрос к степени зрелости личности художника. А это процесс бесконечный.
Neo-Geo и скульптура товар. Читать далее.
Стас Намин и Михаил Шемякин: «Нью-Йорк. 80-е. Мы». Читать далее
«Я создаю мем» – Огонек № 48 (5494) от 04.12.2017
2K
7 мин.
…
В Московском музее современного искусства открылась выставка «Александр Косолапов. Ленин и кока-кола». Она стала первой персональной ретроспективной выставкой в России классика соц-арта. На языке каких провокаций и символов говорит это искусство сегодня, «Огоньку» объяснил сам художник
Кто кого пародирует: Косолапов Мао или китайцы — Косолапова?
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ / купить фото
Выставка собрала в Москве 120 произведений художника, который не только участвовал в создании соц-арта, но и превратил его в бренд имени себя. Картины Косолапова, представленные в крупнейших музеях мира, угадываются безошибочно.
Только в его работах, больше похожих на билборды или на пестрые страницы комиксов, парадоксальным образом могут уживаться символы двух несовместимых реальностей: Человек-Паук зависает в прыжке над Иосифом Сталиным, Ленин в профиль смотрит на кока-колу, а подборка разноцветных портретов Горбачева наводит на мысль об уорхоловской Мэрилин Монро. Каждое из произведений, которые Косолапов создал после эмиграции из Москвы в Нью-Йорк в 1975 году, основано на игровом сочетании символов американской культуры потребления и советской идеологии. Это позволяло иронизировать над попытками советской пропаганды облагородить официальное искусство (триптихи «Пятилетний план», «Красная Венера», «Сусанна и старцы») и показать родство двух идеологий, предлагающих потребителю, по словам художника, «несуществующий рай».
«Микки Малевич». 2006
Фото: Собрание галереи Vallois, Париж
Картины Косолапова говорят на том же языке ироничных парадоксов и сегодня, когда одна из высмеиваемых им идеологий перестала существовать.
Только теперь провокация приобретает иной оттенок: на фоне разноцветных Горби и Ленина с головой Микки-Мауса делают селфи, а Ленин с кока-колой и Малевич с «Мальборо» воспринимаются как готовые интернет-мемы. Самого художника такая перемена не смущает: выставка, которую готовили около трех лет, и обращена к молодому поколению. Именно ему предстоит расшифровать формулы-коды и разглядеть в выставке блокбастер, объясняет Александр Косолапов.
— Мне кажется, главный смысл этой выставки в том, что здесь Косолапов сконструирован совершенно по-новому. Я не очень апеллирую к моим современникам в России, потому что к тому опыту, который я получил в Америке, многие из них не имели доступа. Но выставку готовило другое поколение, более связанное с реальной жизнью, и оно находило в моих работах новые черты, созвучные ему. Я рад этому новому видению. Есть такая теория, что из генов конструируется наше тело, биологическое поле, а из мемов — наше социально-интеллектуальное поле. Я понимаю, что мое представление о картинах как о билбордах, которые должны быть восприняты на большой скорости, в соревновании с другими месседжами,— все это ближе к современным людям.
Писсуары, отсылающие к Дюшану, «Правда» и Малевич. Все это — Косолапов
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
— Вас не смущает, что в 1970-е годы соц-арт воспринимался как провокация, а сейчас как собрание брендов?
— Это не совсем так. Соц-арт очень разный, хаотичный и непоследовательный: в России это одно, на Западе — другое. Вот меня часто спрашивают: соц-арт умер или он как-то будет жить? Посмотрите на мои ранние работы, например «Учись, сынок». Вот если сейчас взять и на место военного поставить священника и поменять надпись на «Молись, сынок», это ведь тоже будет актуально. Понимаете, правильно взятые формулы или разработки существуют все равно. Например, китайский художник Ай Вэйвэй взял вазу эпохи Цинь и на ней написал: «Кока-кола», то есть соединил одну культуру с другой. Это прямая цитата из моей работы «Ленин и кока-кола», то есть этот эрудированный человек сделал то же самое на своем поле.
— Какое течение наследует соц-арту?
— Можно по-разному интерпретировать этот термин «соц-арт». На мой взгляд, это поп-арт, перенесенный на отечественную землю. Американская культура создавала продукт потребительский, а Россия создавала идеологический продукт — тоже, кстати, потребительский. Это симметричные процессы. Когда я приехал на Запад, увидел, что и та, и та пропаганда создают пустоту, это продажа несуществующего рая. И в этом огромное сходство между капиталистической американской рекламой и тоталитарным советским и постсоветским плакатом, лозунгом.
«Учись, сынок». 1973
Фото: Собрание Симоны Сохранской
— За пределами США и России, где используемые вами образы легко узнаваемы, ваши работы так же хорошо понимают?
— Вот Ай Вэйвэй из Китая замечательно понял, а большинство моих коллекционеров — в Европе. В Америке, где я живу сейчас, очень глубоко сидят пережитки холодной войны, маккартизма.
Я хорошо понимаю, что изображение серпа и молота вызывает у них идиосинкразию, отторжение, болезненный укол идеологического характера. А вот штаб-квартира «Кока-Колы» в Милане напечатала мою работу во всю стену. Им не страшно изобразить Ленина, потому что они — итальянцы, их общество было расколото на коммунистов и фашистов. А в Америке, когда я создал «Ленина и кока-колу», меня захотели судить, потому что в их интерпретации этот дизайн мог натолкнуть потребителей на мысль, что «Кока-Кола» поддерживает коммунистов.
— Значит, когда вы только приехали в Америку, первой реакцией на ваши работы было отторжение?
— Нет, ну нельзя же красить все одной краской. Есть интеллектуальная среда, я живу в Нью-Йорке, а там реднеков (так называют жителей глубинки в США, преимущественно Юга.— «О») нет. У меня был замечательный адвокат, который написал письмо компании «Кока-Кола» и объяснил, что ее лого является public domain, то есть общественной собственностью. Ведь действительно, все, что существует в социальном пространстве — и вы, и я, и все мы,— это public domain.
Наши лица, наши образы. По большому счету, «Кока-Кола» должна была доказать, что я нанес ей материальный урон. Все в итоге сгладилось, но для меня это был блестящий опыт: если создавать произведения искусства агрессивные, надо быть готовым к тому, что они вызывают интерактивную реакцию у общества. И, в частности, когда вышла открытка «Ленин и кока-кола» в журнале «От А до Я», она попала к советнику президента, а тот ее положил на стол президента США. Вы понимаете, что это такое? Приезжает какой-то подпольный художник из Москвы и создает некий образ, который очень сильно влияет на мировоззрение. Реакция действительно бывает от «а» до «я».
«Горби (золотой)». 1989
Фото: Частное собрание
— Сейчас как-то меняется отношение к вашим работам? Все-таки мир изменился.
— Меня воспринимают скорее как классика соц-арта, о котором написано в учебниках. Реакция на произведения может быть совершенно непонятной.
Например, какой-то совершенно троцкистский журнал в Аргентине или в Чили попросил разрешения напечатать «Ленина и кока-колу» и написал, что борются с какими-то банановыми компаниями. Произведение искусства вообще открыто к интерпретации, а мои тем более. Я в данном случае создаю мем, который формирует новое социальное поле.
— Как вы знакомились с современным западным искусством еще до отъезда из Москвы? Какие художники интересовали вас больше всего?
— Изучать их было фактически невозможно, просто я получил великолепное классическое образование сначала в художественной школе, потом в Строгановке. Но когда вы выходите в жизнь, то понимаете: все, что вы умели и знали раньше,— это балласт, ненужный груз. В советской системе было создано образование высокого уровня, но создано оно было, чтобы обслуживать идеологические заказы. Вот я сейчас проезжал по Москве и видел памятники — это же идеологический заказ. И люди до сих пор создают эту пропаганду! Я очень рано отнесся к этому как к балласту и стал осваивать другое культурное пространство.
— И этим центром была не Европа?
— В Европе этого центра уже давно не было. Весь культурный процесс сильно деформировался, в настоящее время мы имеем искусство, которое обслуживает монетарный рынок. И Мураками (Такаси Мураками — современный японский художник, его выставка «Будет ласковый дождь» проходит сейчас в «Гараже», «Огонек» писал о ней в N 38 за 2017 год.— «О»), и Джефф Кунс — это блокбастеры, на которых легко отмыть большие формы денежных обращений. Все эти скульптуры очень связаны с экономикой и с мышлением Запада, они обслуживают идеологический текст.
— Недавно в Немецком историческом музее в Берлине открылась выставка о революции 1917 года, в которой участвует и ваша работа. Что для вас революция как художественное явление?
— Революций было много. Что до русской, то она сметала буржуазную философию, быт, стремилась установить новое отношение к слову, к картине.
Многие видели для себя возможность создать новый мир, но тут конструкция творческих людей (Маяковский, Хлебников, Малевич) не совпала с конструкцией политических людей. Власть очень быстро поняла, что те ей не попутчики, появился социалистический реализм, Герасимов, стали ограничивать все подряд. Движение дадаистов, сюрреалистов — тоже революция, это тоже борьба с буржуазным сознанием. Это было и в движении хиппи. Сегодня революция — это признание однополых браков, борьба с расизмом, с дискриминацией, борьба за новую экологию. Просто каждое общество ставит новые задачи.
«Ленин и кока-кола». 1982
Фото: Tsukanov Family Foundation
— Не кажется ли вам, что советские годы, возможно, были более плодотворной эпохой для живописи?
— Абсолютно не кажется. Как я и говорил, если вас кормят кашей, то потом вы эту кашу должны отработать. There is no free lunch. Осознанно или неосознанно художников воспитывали творцами идеологических моделей.
Конечно, создавались великолепные фильмы, шедевры… Вот я в воскресенье включил телевизор, а там показывают фильм: Крючков, какие-то пограничники, японцы на них нападают, замечательный фильм, мхатовские актеры, но сама идея — это подготовка к войне в общем-то. И так во всех советских фильмах, пьесах… Нет, я считаю, что это социальный кризис, который отражен в искусстве.
— Работаете ли вы с изображениями современных политиков так же, как с образами Ленина и Горбачева?
— У меня есть работа, которую пытался сделать в скульптуре, но пока не получилось. Это троица — Обама, бен Ладен и Микки-Маус. Этот образ я бы хотел довести до бронзы. Если как соц-артист я создал формулу, то точно так же можно представить современную политическую жизнь. Моя соседка говорит: «Сделай таких же Путина, Трампа и Микки-Мауса». Видите — в эти формулы можно вставить что угодно.
«Malevich — Marlboro». 1997
Фото: Собрание Московского музея современного искусства
— У вас дома висят какие-то картины на стенах?
— У меня пустые стены, я не хранитель своих работ — я профессиональный художник.
А другие художники меня раздражают, их картины я не коллекционирую.
Беседовала Анна Сабова
Александр Косолапов (1943 г.р.)
Детали
Александр Косолапов (1943 г.р.)
Caviar Red
подпись «А. Косолапов’ (на обороте)
холст, масло
76¾ x 76in. (195 x 193 см.)
Окрашено в 2002 г.
Происхождение
Galerie Ghislaine Hussenot, Париж.
Приобретен у вышеперечисленного настоящим владельцем.
Особое примечание
Цена с молотка не будет облагаться НДС, но НДС по ставке 17,5% будет добавлен к надбавке покупателя, которая выставляется в счете с учетом НДС.
Обратите внимание, что Платежи и Сборы будут недоступны в понедельник, 12 июля 2010 г., в связи с крупным обновлением ИТ-системы учета клиентов.
Подробности по телефону +44 (0) 20 78399060 или по электронной почте [email protected]
Лот Эссе
Соц-арт — это выдуманный результат соединения двух слов: социализм и искусство. Это движение было основано в 1972 году двумя русскими художниками, Комаром и Меламидом, как реакция на соцреализм, и его часто называют «советским поп-артом». Александр Косолапов — один из ведущих протагонистов соц-арта. Родившийся в России, он присоединился к этой группе в 1973, а первую выставку провел в 1974 году в художественном салоне «Кузнецкий мост». Волна еврейской эмиграции во второй половине 70-х привела его в Нью-Йорк в 1975 году, где он начал применять художественные приемы соцреализма к американской капиталистической иконографии, что позволило ему критиковать идеологическую основу коммунизма и подвергать сомнению его культурные последствия, искажая искусство.
в виде пародии на знаковые сообщения.
Символ икры впервые появился в творчестве Косолапова в 1985 году и стал повторяющейся темой его картин. Подобно тому, как Энди Уорхол использовал визуальный язык массового потребительства, картины Косолапова с икрой используют шаблонный символ излишества для мощного критического эффекта. Эти работы явно основаны на американском поп-арте, но, несмотря на то, что оба движения повторно использовали популярные символы, система отсчета в соц-арте — это идеологический образ, манипулированный в новый контекст отрицания.
С новой политической ситуацией, инициированной Горбачевым в 1980-х годах, соц-арт стал модным и рассматривался как визуальная трансляция перестройки. Он стал художественным символом советской трансформации и первым самобытным художественным движением в России со времен авангарда 1920-х годов.
Столкновение культур в творчестве Александра Косолапова
Художник советской эпохи Александр Косолапов обрел популярность после переезда в Нью-Йорк в 1975 году, проводя иронические параллели между советским коммунизмом и американской материалистической культурой, сочетая в своих работах образы обоих.
В начале года он украсил собой лондонскую галерею Саатчи, предоставив свои классические работы, в том числе оформление банок из-под русской икры в стиле поп-арт, на выставку московского искусства 1960–1980-х годов.
Сейчас он готовится перевезти свои более современные скульптуры в галерею Валуа на парижской улице Сены, улице, известной граффити Ne travaillez jamais (никогда не работающего) ситуационистского теоретика Ги Дебора, где они будут выставлены с осени.
Посетители смогут увидеть Микки Мауса, разговаривающего с Иисусом, Башню Татлина, отклоняющуюся от лап скелета, и Мерседес с луковичным куполом.
Тем не менее, его полотна советской эпохи по-прежнему глубоко резонируют как давнее напоминание о схожих визуальных эффектах, используемых как США, так и Россией, хотя они все еще во многом противостояли друг другу. Самым известным был его показ «Ленин — Кока-Кола» на Таймс-сквер в Нью-Йорке в 1982 году, на котором рекламный щит изображал коммунистического лидера как рекламу Кока-Колы.
Косолапов признает, что его опыт работы как в Соединенных Штатах, так и в России пригодился для его постановок и позволил ему продвигать движение своего стиля «соц-арт» на международном уровне.
«В некотором смысле мы очень похожи, но это просто разные культуры», — сказал он. «Мы как братья. Мне очень повезло найти способ, как разные культуры портили друг друга — Ленин, кока-кола — «это настоящая вещь» — я мог их сложить», — сказал Косолапов, упомянув начало 19 века.Движение «соц-арт» 70-х, твердым сторонником которого он остается.
«Соц-арт», или социалистическое искусство, — это форма советского поп-арта, придуманная двумя художниками-концептуалистами Виталием Комаром и Александром Меламидом, которые называли себя самостоятельным движением. «Соц-арт» сочетал социалистический реализм с некоторыми элементами дадаизма, в результате чего получились очень юмористические произведения.
«Американский поп-арт находился под влиянием потребительской культуры — материалистической культуры — в то время как соц-арт был вдохновлен идеологической культурой», — сказал он.
«Похоже, мы работали в одном направлении», — заявил он, перечислив другие факторы, повлиявшие на его обширную работу.
«На меня повлиял авангард», — заявил Косолапов, назвав движение «захватывающим» и «возможно, лучшим культурным продуктом России».
«Я люблю Пикассо… Дюшана… многих других, но потом я решил иммигрировать в Америку и погрузился в американскую культуру. Конечно, на меня повлиял Уорхол — определенно его книги и сочинения», — добавил он.
Влияние Дюшана проявляется в коллекции Косолапова «супрематических писсуаров», созданной после его переезда в конце XIX века.80-е годы. Их геометрические узоры явно отсылают к Казимиру Малевичу, наиболее известному как основатель супрематизма.
Несмотря на то, что аналитики русского искусства замечают критику в творчестве Косолапова, ретроспективно он считает, что его высказывания были не критическими, а наводящими на размышления.
«Я не думаю, что это была критика — то же самое было и с Уорхолом. Он не критиковал суп Кэмпбелл или фотографии суперзвезд, таких как Мэрилин Монро, — это было… показать их культурное положение — то же самое и со мной, — сказал он.
сказал, описывая изображения, используемые как «значки».
«Искусство — это не критика и не реклама. Искусство подсознательно. Мое искусство наполнено иронией… но не критикой», — подтвердил он.
Хотя он знал об Уорхоле до своего отъезда на американскую землю, он все еще плохо представлял, чего ожидать от страны в 1970-х годах.
«У меня не было никакого понятия об Америке… когда ты рождаешься в советской системе, это очень клаустрофобно. Сейчас в России многие говорят по-английски – есть интернет и больше культурного обмена. Но в 19 году75 мы ничего не знали об Америке. Для меня это был совершенно новый мир», — сказал он.
Сходства между визуальными культурами, которые он обнаружил по прибытии, были уравновешены незначительными различиями в объектах, на которых они были построены.
«Я использовал изображения из другого контекста», Косолапов вспоминал: «Американская демократия уходит корнями в культуру потребления — Coca-Cola, бедный человек, богатый человек — они используют одну и ту же Coca-Cola», — сказал он, подчеркнув отличие от культовых дизайнов на его родине9.
0003
«Неважно, сколько у тебя денег — кока-кола — тот же продукт. В России — ты потребляешь икру — ну, икру могут есть только богатые», — сказал он.
? — Не горизонталь, а вертикаль. У нас… сектор, у которого все есть, яхта есть, икру едят, а бедные люди… — замолчал он. «Это наоборот… Русские братья поддерживают идею вертикальной политической системы в России, а не демократии».
Косолапов продолжает возвращаться в Россию, несмотря на то, что в настоящее время формально проживает в США. «У меня еще есть несколько интересов в Москве, — сказал он, — я иногда участвую в выставках там», — сказал он, добавив, что у него есть российский паспорт и сохраняется гражданство.
Показ его работ в России не всегда был хорошо принят. В начале 2000-х ярость среди православных верующих вызвала коллекция полотен под названием «Это моя кровь | Это мое тело». Он позиционировал Иисуса рядом с McDonalds и снова с логотипами Coca Cola.
«Было общественное осуждение моей выставки», сказал он.