Алексей Гинзбург — МП: «В Доме Наркомфина нет ни одной случайной детали»
Алексей ГинзбургСтолица — живой организм, который постоянно изменяется. И речь не только о промзонах и новых территориях. Меняется в том числе и историческая городская застройка. Но если в отношении сноса архитектурных памятников общественность достаточно консолидирована, то вопрос сохранения воссозданных и позднесоветских зданий вызывает куда больше дискуссий. Автор реконструкции Дома Наркомфина Алексей Гинзбург рассказал «Московской перспективе», чем уникальна архитектура авангарда и почему новоделы достойны сноса
— Как вы относитесь к ставшему скандальным сносу реконструированных 30 лет назад домов в Большом Палашевском переулке и строительству на их месте современного жилого комплекса?
— Вообще, я скептически отношусь к новоделам, в том числе к тем, которым 30-40 лет. Я знаю эти дома.
Сами по себе они не имеют исторической ценности. По их деталям и тому, как они сделаны, я могу предположить, что они воссозданы в исторических объемах, но детали их облика вызывают вопросы. Например, на исторических зданиях не могло быть такого карниза. Это фантазийный карниз с одним гуськом. То же и с другими элементами — это вольная интерпретация исторических стилей или «стилизационная реставрация», с которой боролись Уильям Моррис и Джон Раскин в конце XIX века, когда начиналось движение за консервацию. Я разделяю идеи консервационного движения, в т.ч. применительно к исторической городской среде, только так можно сохранить подлинную материальную культуру, а не заменять ее псевдоисторическими подделками. Другой вопрос – что хотят построить на месте этих домов?
Большой Палашевский переулок. Фото: Сергей Ведяшкин/Агентство «Москва»
Там могли бы стоять и предельно точно воссозданные примеры исторических зданий. Тогда это должна была быть реплика, сделанная со отличным знанием архитектурных деталей, супер-качественно.
Возвращаясь к домам в Большом Палашевском переулке. На месте этих домов лучше сделать современные здания, по своему масштабу и пропорциям соответствующие окружающей исторической застройке, дополняющие ее, но не мимикрирующие.
Конструктивистский квартал «Погодинская». Фото: Сергей Киселев/Агентство «Москва»
— Как вы относитесь к сносу рабочих поселков?
— К любому сносу исторических зданий, даже тех, которые не имеют статуса объектов культурного наследия, я отношусь резко отрицательно. То, что было сделано в Хамовниках – это варварство. И то, что было построено на месте этих рабочих поселков – это неестественная для Москвы «пряничная» архитектура. Сегодня не только архитекторы видят, что появившиеся там здания просто уничтожили это место. Рабочие поселки в Москве можно приспосабливать к современному использованию.
Конструктивистский квартал «Погодинская». Фото: Сергей Киселев/Агентство «Москва»
— Актуален ли сегодня конструктивизм, возможно, в какой-то определенной интерпретации?
— Кажется, я уже ответил на этот вопрос.
Конструктивизм – это одна из составных частей того современного архитектурного стиля, который назывался интернациональным в 1930- годы, а потом стал называться модернизмом. Это тот новый большой стиль, который пришел вместе с современной эпохой. И то, что сейчас строится в мире, продолжает традицию функциональной архитектуры, выросшей во ВХУТЕМАСе у нас и в Баухаусе — в Германии. Эта архитектура была сориентирована на реализацию потребностей современного человека, появившегося в нашу эпоху. Поэтому конструктивизм полностью актуален и не только как архитектурное наследие.
В качестве примеров новых функций, появившихся в 1920-е гг., помимо жилья можно привести рабочие клубы, фабрики-кухни, гаражи и другие, которые можно сегодня использовать практически по прямому назначению.
Конструктивистский квартал «Погодинская». Фото: Сергей Киселев/Агентство «Москва»
— Бродский в одном из своих стихотворений сказал: «Но ворюга мне милей, чем кровопийца». Кто милее архитектору?
— Архитектору небезразличен источник денег его заказчика, хотя мы и не всегда можем его знать.
Но в первую очередь, мне важен его подход к нашей работе. Это же один из самых важных участников процесса городского развития, как и архитектор. Поэтому если мы говорим о том, кто милее, то милее единомышленник. На самом деле далеко не всегда заказчику проекта интересно, что будет на выходе, насколько результат качественен, какой след он оставит после себя. Но есть и прямо противоположные люди, горящие своим проектом. На работу с ними уходит в разы больше времени. Но я полностью за то, чтобы работать только с теми, кому важен результат нашего труда.
Гостиница на Саввинской набережной, концепция. Иллюстрация: Гинзбург Архитектс
— Приходилось ли отказываться от проектов?
— Конечно, за 25 лет работы нашего бюро приходилось. Бывали разные ситуации. Я стараюсь в процессе проектирования найти рациональное зерно и общий вектор, который бы объединял усилия и интересы всех участников проекта. Но бывают ситуации, когда приходится отказываться. Иногда это вопрос профессиональной этики, когда нас просят выполнить работу, отобрав ее у наших коллег.
Были ситуации, связанные с постановкой задачи, которую я считал абсолютно неприемлемой с точки зрения профессиональной этики, в т.ч. касающиеся сноса исторических зданий.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Что значит вырасти в архитектурной семье и есть ли шанс у такого человека избежать участи выбора этой профессии?
— Наверное, есть. Но среди архитекторов моего поколения очень много тех, кто вырос в архитектурных семьях. И это объяснимо, потому что когда мы были детьми, в позднесоветское время, профессия архитектора была низведена до состояния «ниже плинтуса». Это был придаток строительного комплекса. Объяснить, что важно в этой профессии, почему она может тебя затянуть и стать большой частью тебя и твоей жизни, родителям было в принципе легче в те годы, чем кому-либо еще. В мои институтские годы профессия архитектора и близко не была настолько престижна и интересна, как сейчас.
Тем более, если человек хочет заниматься наукой или искусством, он может этим заниматься и получив архитектурное образование.
Наша профессия дает очень широкий взгляд на мир и сама по себе универсальна. Так получалось, что образование в МАРХИ позволяло выпускникам становиться не только архитекторами, но и художниками, дизайнерами, театральными художниками, инженерами, девелоперами, певцами.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Когда вы чувствуете возможность больше реализоваться как профессионал: когда вы занимаетесь реконструкцией исторических зданий или создаете новые объекты и новую городскую ткань?
— Я думаю, что любой архитектор скажет вам, что при строительстве новых объектов он может сказать больше и лучше может выразить свое кредо. Другое дело, что я, живя и работая в Москве, и сталкиваясь ежесекундно с исторической средой, стал наполовину архитектором, наполовину реставратором. Я делаю проекты реставрации, потому что мне всегда была интересна история Москвы. Это стало для меня второй профессией, которая существует в моей голове параллельно с новой архитектурой. Я не реализуюсь в ней так, как архитектор, но получаю не меньшее удовлетворение, сохраняя и проявляя исторический город.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Важно ли сохранять историческую функцию при реконструкции зданий? И если нет, то как сохранить исторический дух?
— Есть здания, в которых функцию можно и нужно сохранить. Есть здания, которые нужно перепрофилировать. Это индивидуальный вопрос. Приоритетно то, что нужно сохранить максимальный процент подлинной материальной среды. Даже самые элементарные сохранившиеся детали нужно консервировать. Тогда люди смогут дотронуться до них руками и почувствовать, что вот это и есть настоящая история. А заменять их на копии нельзя. Если первоначальная функция исторического здания является неотъемлемой частью замысла архитектора, ей подчинены основные решения, то ее надо стремиться сохранить. Например, как с Домом Наркомфина, являющимся манифестом нового образа жизни. В этом случае функциональное устройство – это смысл и основа здания. Есть здания, исторические функции которых не существуют в сегодняшней жизни. Поэтому для них нужно придумывать новое наполнение и новую жизнь.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Как вы считаете, можно ли в современном, но при этом имеющем глубокую историю, мегаполисе, добиться органического градостроительного развития, сохраняя при этом историческую застройку? Или же надо создать такие архитектурные резервации, как Венеция или Санкт-Петербург, а в других – полностью отдать под нож всю историческую архитектуру?
— Город должен расти и развиваться, а не быть музеем в чистом виде. Есть исключения. Когда мы говорим об историческом центре Венеции или Санкт-Петербурга, то их музеефикация связана именно с целостным характером их застройки, которую ни в коем случае нельзя менять.
Москва – это город совершенно другого типа, который развивается совершенно по другим принципам. Она, как и Лондон, Париж или Берлин является городом, на который слоями накладывались эпохи, и они в исторических центрах создали дробную фрактальную структуру. Конечно, Москва должна развиваться и даже ее исторический центр должен развиваться, но осмысленно, на основании продуманных методик и регламентов, общественных обсуждений со всеми участниками процесса: с жителями, девелоперами, экспертами и чиновниками. Нельзя отдавать под нож ничего исторического. Потеряно уже очень много. Это большая ошибка, которая уже была совершена во многих российских городах за последние 80 лет. В Москве еще сохранилось больше, чем в других российских городах. Но Москва в этом отношении должна быть ближе к Лондону, чем к Венеции.
Жилой дом на бульваре Яна Райниса в Москве. Иллюстрация: Гинзбург Архитектс
— Каково ваше отношение к программе реновации жилого фонда, запущенной 2 года назад в Москве?
— Эта программа нужна.
Очень многие кварталы в городе не развивались нормально, проблемы в них накапливались. Но ведь дьявол, как говорят, всегда в деталях. Важно, чтобы эта програма была результатом внутригородского диалога. Мы участвовали в архитектурном конкурсе и были в финале. В его рамках я свою позицию зафиксировал. Очень аккуратная, точечная работа должна быть интерактивной, когда речь идет о живущих здесь людях. Мне очень приятно, что наше предложение получило первое место в интернет-голосовании жителей района.
Вид из окна «Дома Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— В одном из своих интервью вы говорили, что в последнее время все громче стало звучать мнение градозащитников, отстаивающих историческое наследие. Вероятно, это мнение справедливо скорее для крупных городов, тогда как в регионах, где также нередко в изобилии присутствует качественная архитектура, все чаще можно столкнуться с разрушением городской среды. Вряд ли об этом будут беспокоиться власти. Есть ли какая-либо идея в среде архитектурного сообщества, которая поможет вывести на новый уровень градостроительную идею в регионах?
— Вы знаете, у архитектурного сообщества мыслей на этот счет не может быть, потому что у него совершенно другие задачи.
Не скажу, что диаметрально противоположные, просто другие. Они заключаются в том, чтобы создавать комфортную и качественную городскую среду. В том числе такую, которая не вытесняет историческую. А то, о чем вы говорите – это задача общественных активистов, не безразличных жителей. Все градозащитники выросли из такой среды. Мы часто спорим, понимая при этом, что находимся на одной стороне, на стороне города, который нам дорог. Гораздо хуже, когда людям, которые живут в городе, все равно, что с ним будет происходить. К сожалению, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Если же жителям все равно, то среда будет и дальше дегуманизироваться и превращаться в то, что Варламов часто показывает на своих фотографиях.
Курортный комплекс в Дубаи. Иллюстрация: Гинзбург Архитектс
— Не многие архитекторы могут похвастаться таким обилием регионов, в которых им приходилось поработать. Среди ваших локаций даже есть Сирия и Испания. При этом их концепция так же широка – от модернистской до где-то даже футуристической.
Чем объясняется столь широкий разброс как локаций, так и стилистических направлений?
— Я не скажу, что в нашем багаже такое уж обилие регионов. Мне всегда хотелось работать в условиях разного контекста. Архитектор может так почувствовать разные стороны его профессии: история, климат, география, геология. Все они определяют параметры современной архитектуры. Чем с более разными ситуациями ты сталкиваешься, тем интереснее. Тем под большим количеством углов ты можешь посмотреть на задачи, которые нужно решить. Были разные проекты и в Хорватии, и в Черногории, и в Казахстане, и в Дубае. Но я не вижу в них разные стилистические направления. Там присутствуют разные подходы, но стилистически они все находятся в русле функционалистической современной архитектуры, основы которой были заложены еще в эпоху авангарда. Каждый проект отражает контекст, в котором он оказывался. И, может быть, с этим связано их разнообразие.
Киноцентр «Соловей» на Красной Пресне. Фото: Александр Авилов/Агентство «Москва»
— Существует такое понятие в архитектуре как «капиталистический романтизм», характеризующий здания, построенные в эпоху Юрия Лужкова.
Нередко можно встретить мнение, что они достойны сноса. Но, например, Айрат Багаутдинов из «Москвы глазами инженера» считает, что такие здания стоит оставить только ради назидания будущим поколениям. А вы чьей позиции придерживаетесь?
— Мне не приходилось никогда слышать термин «капиталистический романтизм». Мне кажется, он слишком красив для того иногда бездумного и разномастного строительства, которое начало активно развиваться без какой-либо профессиональной рефлексии в Москве в 1990-е годы. Мне сложно смотреть глазами инженера, я смотрю глазами архитектора. Я не понимаю принципа суждений о том, что имеет право остаться, что не имеет. К сожалению, все что построено, все остается, пока у собственника не возникает желания это снести. К сожалению, в этот момент часто не возникает мысли о том, какого качества эта архитектура.
Снос Киноцентра Соловей» на Красной Пресне. Фото: Игорь Иванко/Агентство «Москва»
В прошлом году был снесен дом моего отца – Киноцентр на Красной Пресне.
Местная общественность, депутаты пытались организовать кампанию против сноса этого здания. К сожалению, это не увенчалось успехом. А потом инвестор объяснял свои действия тем, что «это, в общем-то, архитектура никакая, некачественная». Я считаю, что памятники советского модернизма занимают важную нишу в московской (и не только) истории архитектуры. Их тоже нужно защищать от сноса, наделяя статусом объектов культурного наследия.
Нет никакого капиталистического романтизма. Это может быть китч, по-своему интересный, но в целом пошлый. В Москве 20-30 лет назад новая власть стремилась навязывать свой вкус и застройщикам, и архитекторам. К достоинствам сегодняшней городской власти я отношу то, что она не диктует свой вкус тем, кто занимается в Москве проектированием и строительством
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— После реконструкции ваш, пожалуй, центральный проект – «Дом Наркомфина» — стал окрашен в белый цвет, что на мой взгляд, несколько меняет восприятие его образа.
Создается впечатление как будто новодела. То же, например, происходит с Политехническим музеем. Вам так не кажется?
— Это был его натуральный цвет, который мы хотели воссоздать по материалам химико-технологических исследований. Я уже не говорю про те потрясающие цвета внутри, которые мы сейчас также воссоздаем.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Исходя из вашего опыта реставрации зданий 20-х годов, каково ваше отношение к строительным материалам той эпохи? Какие положительные или, напротив, негативные впечатления они произвели на вас?
— Изучив их на примере многих домов, реставрацией которых мы занимались, я могу сказать, что с качеством этих материалов нет никаких проблем. Оно отличное. Проблемы были с эксплуатацией, точнее, с отсутствием какой-либо нормальной эксплуатации и с варварским отношением к этим зданиям на протяжении 80-ти последних лет. То, что они не развалились до сих пор – это показатель того, что качество было отличное. Их строили профессионалы с отличным образованием и знанием строительных технологий.
Архитекторы в те годы видели глобальный запрос на новое, появившееся сразу после индустриальной революции XIX века. Это был результат смены исторических эпох, а не строительства коммунизма в отдельно взятой стране.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Есть ли у зданий генетическая память? То есть ходя по тому же Дому Наркомфина, смотрели ли вы на него глазами вашего деда или же вы с чем-то могли не соглашаться?
— Не мог не соглашаться с каждой мелочью. В этом доме нет ни одной случайной детали. Занимаясь его реставрацией, я за последние пять лет узнал о нем существенно больше, чем за предыдущие тридцать. Дом Наркомфина и Дом Мельникова – два главных здания эпохи авангарда в Москве. Только один из них – поразительный по своему формообразованию и характеру частный жилой дом, а второй – олицетворение программного манифеста нового образа жизни, манифеста жизни современного человека. Изучив его снаружи и изнутри достаточно скрупулёзно и детально, мы поняли, что ни одну вещь там нельзя изменить, потому что она начинает тянуть по цепочке много других вопросов.
Важность задачи реставратора– не делать и со своей стороны случайных вещей. Изучая Наркомфин, я, конечно, старался смотреть на него глазами своего деда. Так же, как я старался смотреть глазами прадеда, занимаясь реставрацией здания газеты «Известия» на Пушкинской площади, которую мы успели закончить до этого и опыт работы над которым помогал мне в последующих работах с конструктивистской архитектурой.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Вы рассказывали о том, что занимались проектом реконструкции «Дома Наркомфина» около 30 лет. К кому вы приходили с этим проектом и почему нельзя было сделать его раньше?
— Это долгая история, подходящая для отдельного разговора. В течение 30 лет, начиная с середины 1980-х гг., сначала мой отец, Владимир Гинзбург, а потом и примкнувший к нему я занимались тем, чтобы заинтересовать этим домом городские и муниципальные власти, коммерческие структуры. И по разным причинам это не удавалось. Бывали даже ситуации, когда мы начинали с кем-то конкретным работать, но все срывалось по тем или иным причинам.
К тому же, все знают отношение Юрия Михайловича Лужкова к архитектуре авангарда, о которой он всегда грубо и нелицеприятно отзывался.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
Удача, которая этому дому все-таки улыбнулась, связана с выросшим общественным интересом со стороны москвичей к истории той эпохи, которая стала нашим основным вкладом не только в архитектуру, но и в другие области искусства. Того короткого десятилетия, в течение которого мы формировали мировую культурную политику, а не шли за кем-то в кильватере. Это изменение отношения в итоге привело к тому, что с огромным количеством сложностей силами частного инвестора в течение пяти последних лет мы «вытаскивали» этот проект. Эти годы я ничем другим заниматься просто не мог.
Знаменитый Дом Наркомфина отреставрируют в 2019 году
Свежий номер
РГ-Неделя
Родина
Тематические приложения
Союз
Свежий номер
Культура
28.11.2018 21:14
Поделиться
Алексей Гинзбург: Дом Наркомфина отреставрируют в 2019 году
Сергей Михеев,Любовь Проценко
Экспозиция Москвы стала открытием для участников Европейской выставки по реставрации, сохранению памятников и санации исторических строений «Denkmal-2018», недавно прошедшей в Лейпциге.
Российская столица посвятила ее Дому Наркомфина. Этот легендарный памятник конструктивизма считался в мире практически утраченным — его трижды включали в список главных зданий мира, которым грозит уничтожение. И вдруг выясняется: его возрождение идет полным ходом. А руководит работами архитектор Алексей Гинзбург, внук автора проекта дома Моисея Гинзбурга.
От золотого века до разрухи
«Мы об этом даже не мечтали», — заявил в Лейпциге Йорг Хаспель, президент Национального комитета Германии Международного совета по охране памятников и достопримечательных мест (ИКОМОС). Рассказал, как еще в 2006 году ездил в Москву, видел, как рушится памятник… Эксперты пытались обратить на него внимание и российских, и городских властей. Ответа не получили. И вот спустя 12 лет приятная новость: за судьбу постройки, положившей начало конструктивизму — новому архитектурному стилю в двадцатые годы прошлого века, можно больше не беспокоиться.
Алексей Гинзбург ждал этого 30 лет. Считает себя счастливым человеком — ведь дождался.
— Дед умер в 1946-м, а я родился в 1969-м, — рассказывает он. — Отец, Владимир Гинзбург, известный московский архитектор, водил меня в Дом Наркомфина еще маленьким. Благодаря рассказам отца я понял, в чем его ценность и достоинства. Но еще долго осмысливал, почему, несмотря на обилие построек эпохи конструктивизма в Москве, именно о Доме Наркомфина и еще Доме Мельникова написано столько книг и исследований, почему именно к ним идет большинство туристов из всех стран. Их авторы смогли почувствовать и выразить в своих проектах дух времени и потребности людей новой эпохи.
— Вот почему в Доме Наркомфина в помощь жильцам в быту был весь набор необходимых услуг, — продолжает Гинзбург-внук. — Кафе, спортивный зал, детсад, прачечная… Свой парк, солярий на зеленой кровле с шезлонгами и столиками, где в хорошую погоду приятно выпить чаю и позагорать. На фасаде под каждым окном — цветники… Словом, по сути, все то, без чего сегодня, спустя почти сто лет, в столице не обходится ни один приличный жилой комплекс.
Но золотой век на Новинском бульваре, 25 продлился недолго — с начала и до конца 30-х годов. Первое поколение жильцов покинуло его в 1937-1939 годах, остальные вскоре уехали в эвакуацию или ушли на войну…
Потом последовал разгром авангардизма — и в музыке, и в живописи, и в литературе, и в архитектуре. Идеи дома уже мало кого интересовали. В конце 40-х его планировку начали менять хозспособом в соответствии с управдомовскими нуждами. В коммунальном корпусе разобрали стеклянные витражи, стену заложили кирпичной кладкой, и там расположилась пожарная охрана. Фасад дома начал разрушаться. Попытки привлечь к этому внимание Владимира Гинзбурга, а со студенческих времен и Алексея Гинзбурга, были безуспешными.
В 90-е годы часть квартир жильцы выкупили, они стояли пустыми, а строение продолжало ветшать. Когда уже казалось, что все потеряно, нашелся инвестор, который расселил собственников. В отличие от прежних застройщиков, год за годом предпринимавших попытки снести памятник и занять его место очередной высоткой на продажу, он взялся за его реставрацию.
Возродить Дом Наркомфина — большая удача и для него, и для Москвы, где постройки разных времен перебрасывают мост между эпохами, оживляют историческую ткань города, убежден архитектор.
Коммунальный дом — не коммуна
«Вопреки расхожему мнению, Дом Наркомфина — не коммуна, — считает нужным подчеркнуть он. — Квартиры индивидуальные, в каждой — кухонный уголок. Если жильцам хотелось приготовить ужин самим, проблем не было. Несколько типов квартир — попытка Гинзбурга создать новую типологию жилища современного человека.
Мы поднимаемся в квартиры, где полным ходом идут восстановительные работы. Демонтированы перегородки, закрывавшие бетонные колонны, стоя на которых дом кажется летящим. Убраны все надстройки, искажавшие его исторический облик.
— Смотрите, никакие не клетушки, как часто слышишь. Самая маленькая — квартира-студия — площадью 37 «квадратов», но есть и по 78, и даже более 100 метров. Просторные ванные с окном. Большая часть квартир — двухуровневые.
Но особенно Гинзбург-дед любил играть высотами.
В спальной между полом и потолком могло быть всего 2,30-2,50 метра, а в гостиной комнате 5х5, — раза в полтора, а то и два выше.
— В итоге даже при компактной планировке квартир достигается эффект очень богатого пространства — сложного и интересного, — комментирует Гинзбург-внук.
Но главное, что понял он: в этом доме нет ничего случайного. Все задумано так, чтобы человеку здесь было комфортно жить:
— Вот, к примеру, деревянные окна, замененные в 90-е годы варварски на пластиковые. Думаете, почему они сдвижные? Чтобы в маленьких комнатах створки не мешали. Вот и сейчас мы разработали копию окон, которые в точности повторяют те, что были. Это оказалось очень сложным процессом: латунные уголки, такие же задвижки, хорошего качества дерево. Для восстановления стен так же, как тогда, в 20-е годы, прямо на стройплощадке отливаются такие же бетонные блоки. Прежние разрушились под воздействием воды, попадавшей в швы во время многочисленных перестроек.
Или взять расположение комнат и их окраску.
Все квартиры выходили на две стороны: спальни — на восток, где солнце с утра, и красились в цвета холодной гаммы. Гостиные — на запад, куда лучи попадали после полудня, там стены были теплых тонов. Так, изучив с технологами образцы сохранившейся штукатурки, реставраторы разрушили еще один стереотип, утверждавший, что современная авангардная архитектура была якобы нейтрально белой.
Именно научная реставрация стоит в основе сегодняшнего возрождения знаменитого на всю страну Дома Наркомфина. Речь идет не просто о косметическом ремонте, а именно о воссоздании. Сохранившиеся элементы здесь бережно консервируют, а утраченные — планомерно восстанавливают, как этого и требует венецианская хартия, принятая в Европе для реставрации памятников культурного наследия. «Это нужно для того, чтобы не вымывался дух дома и хранил печать своего времени», — говорит Алексей Гинзбург. Так что у всех нас есть шанс в скором времени увидеть Дом Наркомфина таким, каким он и был: работы по его возрождению планируется завершить уже в будущем году.
Кстати
В 2014 году Москва получила золотую медаль Denkmal за восстановление первого памятника конструктивизма «Дома-коммуны» на улице Орджоникидзе, построенного в 1929 году по проекту архитектора Ивана Николаева. В этом году в столице закончена реставрация фасадов еще одного памятника той поры — дома-паровоза, или дома с трубой, на Новой Басманной улице. Сходство с локомотивом ему придает девятиэтажная башня, напоминающая паровозную трубу. Она появилась на углу здания в середине 1930-х, сам дом построен еще во второй половине XVIII века. Всего за последние семь лет в российской столице восстановлено 1168 памятников архитектуры. Среди них — здание скоропечатни Левенсона, Казанский вокзал, памятники А.С. Пушкину, Максиму Горькому и многие другие.
Справка «РГ»
Свое название Дом Наркомфина получил в связи с тем, что был предназначен для работников наркомата финансов. Проект его заказал народный комиссар финансов РСФСР Николай Милютин в 1924 году сразу после вступления в должность.
Российская газета — Неделя — Федеральный выпуск: №269(7732)
Поделиться
Музеи и памятникиАрхитектураМоскваСтолицаВ регионахРГ-Фото
Долгий путь к восстановлению советской модели коллективного проживания
—Заброшенный и униженный многоквартирный дом Наркомфина в Москве, советский шедевр, которым восхищается весь мир, наконец-то восстанавливается до своего первоначального, новаторского состояния.
Архитектор Алексей Гинзбург руководит проектом и впервые с 1940-х годов, по его словам, выглядит так, как задумал его дед Моисей Гинзбург.
Стоя на рядах элегантных черных колонн, 1930 длинных низкопосаженных домов был построен в то время, когда советские архитекторы влияли на мировые тенденции своим радикальным, но функциональным стилем, известным как конструктивизм.
Наркомфин был спроектирован так, чтобы казаться легким и почти парить над окружающим садом.
Но десятки лет назад городские власти замуровали пространство под зданием и использовали его под офисы.
Для Гинзбург расчистка этих стен, чтобы вернуть здание на опоры, была одним из «исторических дней» в семейном проекте, который разрабатывался 30 лет.
Для любителей культовой, но давно забытой авангардной архитектуры Москвы этот реставрационный проект станет испытанием.
«Это то, чего все ждали», — сказала Наталья Меликова, русско-американский фотограф и активистка, создавшая веб-сайт The Constructivist Project, который документирует и отслеживает авангардную архитектуру в различных городах России и ведет хронику бурной недавней истории Наркомфина.
Экспертная реставрация Гинзбурга, финансируемая частными застройщиками, но разрекламированная городскими властями, дает «проблеск надежды» другим подобным зданиям, сказала она.
— Коммунальная жизнь, социалистический идеал —
Наркомфин — сокращение от русского слова Наркомфин — был построен как жилье для сотрудников министерства финансов, а сам министр занимал пентхаус.
Leading the reconstruction of Moscow’s Narkomfin apartment block, opened in 1930, is Alexey Ginzburg, the grandson of its architect Moisei Ginzburg
MAXIM ZMEYEV, AFP
It reflected new ideas on communal, socialist living, with shared balconies and сад на крыше, а также кафетерий и детский сад, до которых можно добраться по пешеходной дорожке.
Небольшие двухуровневые квартиры со светлыми гостиными и спальнями с низким потолком.
Но поскольку модернизм пришел в упадок у советских властей, здание, расположенное за посольством США, пришло в упадок.
В последнее время он выглядел почти заброшенным с отвалившимися от фасада кусками штукатурки и граффити на стенах.
Несколько лет назад внутри открылись йога-студия, кафе и магазин винтажной одежды, в то время как бесчувственная модернизация заменила оригинальные элементы.
«ПВХ (окна), керамическая плитка, деревянные балки и все такое, боже мой!» заявил Гинзбург.
— ‘Выполнение миссии’ —
48-летний мужчина, работающий в Москве и Лондоне, помогал своему отцу-архитектору в кампании по восстановлению здания в 1990-х годах и продолжился после его смерти. Его жена Наталья также работает над проектом.
Архитектор Алексей Гинзбург надеется, что реставрация дома Наркомфина 1930 года поможет спасти другие конструктивистские здания, многие из которых находятся под угрозой сноса
МАКСИМ ЗМЕЕВ, AFP
Наконец, в 2016 году инвестиционная компания «Лига Прав» купила здание и поручила Гинзбургу провести реставрацию, частично финансируемую за счет кредита в размере 855 миллионов рублей (тогда 14,5 миллиона долларов) от государственного кредитора Сбербанка.
.
Реставрация может обойтись в два миллиарда рублей (на тот момент $33,8 млн), сообщил в прошлом году РИА Новости владелец компании Сергей Кириленко.
«На это ушло 30 лет — даже не завершение, а только начало реставрации», — сказал Гинзбург.
«Я выполняю какую-то миссию, какой-то долг — больше перед отцом, чем перед дедом.»
— Другие здания, которые необходимо спасти —
Гинзбург надеется, что реставрация Наркомфина поможет спасти другие конструктивистские здания, многие из которых находятся под угрозой сноса.
Московские городские власти дали свое согласие прошлым летом, когда мэр Сергей Собянин забрался на крышу Наркомфина.
До недавнего времени официальные лица утверждали, что такие модернистские здания не имеют исторической ценности.
Заместитель мэра Марат Хуснуллин в 2016 году даже предложил оставить несколько образцов как «как не надо строить».
Но теперь в моде отличительные геометрические формы авангарда, которые даже использовались на плакате чемпионата мира по футболу, который пройдет этим летом в России.
Александра Селиванова, руководитель Московского центра «Авангард», который проводит пешеходные экскурсии по районам 1920-х и 1930-х годов, предупреждает, что чиновники, претендующие на реставрацию одного здания, не означают, что они спасут другие.
«Демонстративная позиция «спасителей» Наркомфина не гарантирует, что чиновники изменили свое отношение к архитектурному наследию ХХ века», — сказала она AFP.
— «Сохранено для будущих поколений» —
На самом деле, масштабная программа переселения под руководством мэра Собянина, включающая многоквартирные дома начала 20-го века, «нанесла еще один удар по этому наследию», сказала она.
Снос в настоящее время неизбежен для группы конструктивистских многоквартирных домов с 1920 лет, несмотря на протесты.
Тем не менее, настроения в обществе, похоже, меняются.
Поворотным моментом для Гинзбург стали впервые слышанные русскоязычные гастроли Наркомфина, так как раньше это привлекало только жителей Запада.
Арсений Аредов, инженер и экскурсовод, признается, что пять лет назад даже не слышал о нем.
«Глядя на Наркомфин, я всегда поражаюсь тому состоянию, в которое должно прийти здание, прежде чем о нем начнут беспокоиться», — говорит он.
«Здорово, что здание сохранилось… Думаю, это здание увидят наши дети и внуки.»
Заброшенный и униженный московский многоквартирный дом Наркомфина, советский шедевр, которым восхищались во всем мире, наконец-то восстанавливается до своего первоначального, новаторского состояния.
Архитектор Алексей Гинзбург руководит проектом и впервые с 1940-х годов, по его словам, выглядит так, как задумал его дед Моисей Гинзбург.
Длинный низкий дом 1930 года, стоящий на рядах элегантных черных колонн, был построен в то время, когда советские архитекторы своим радикальным, но функциональным стилем, известным как конструктивизм, влияли на мировые тенденции.
Наркомфин был разработан таким образом, чтобы он выглядел легким и почти парил над окружающим садом.
Но десятки лет назад городские власти замуровали пространство под зданием и использовали его под офисы.
Для Гинзбург расчистка этих стен, чтобы вернуть здание на опоры, была одним из «исторических дней» в семейном проекте, который разрабатывался 30 лет.
Для любителей московской сокровищницы культовой, но давно забытой авангардной архитектуры этот реставрационный проект станет испытанием.
«Это то, чего все ждали», — сказала Наталья Меликова, русско-американский фотограф и активистка, создавшая веб-сайт The Constructivist Project, который документирует и отслеживает авангардную архитектуру в различных городах России и ведет хронику бурной недавней истории Наркомфина.
Экспертная реставрация Гинзбурга — финансируемая частными застройщиками, но трубимая городскими властями — дает «проблеск надежды» для других подобных зданий, сказала она.
– Коммунальная жизнь, социалистический идеал –
Наркомфин — сокращение от русского слова Наркомфин — был построен для размещения сотрудников министерства финансов, а сам министр занимал пентхаус.
Руководит реконструкцией московского дома Наркомфина, открытого в 1930 году, Алексей Гинзбург, внук его архитектора Моисея Гинзбурга
МАКСИМ ЗМЕЕВ, AFP
В нем отразились новые идеи коммунальной, социалистической жизни, с общими балконами и садом на крыше, а также кафетерием и детским садом, к которым ведет пешеходная дорожка.
Небольшие двухуровневые квартиры со светлыми гостиными и спальнями с низким потолком.
Но поскольку модернизм пришел в упадок у советских властей, здание, расположенное за посольством США, пришло в упадок.
В последнее время он выглядел почти заброшенным с отвалившимися от фасада кусками штукатурки и граффити на стенах.
Несколько лет назад внутри открылись йога-студия, кафе и магазин винтажной одежды, в то время как бесчувственная модернизация заменила оригинальные элементы.
«ПВХ (окна), керамическая плитка, деревянные балки и все такое, боже мой!» заявил Гинзбург.
— «Выполнение миссии» —
48-летний мужчина, работающий в Москве и Лондоне, помогал своему отцу-архитектору в кампании по восстановлению здания в 1990-х годах, которая продолжилась после его смерти.
Его жена Наталья также работает над проектом.
Архитектор Алексей Гинзбург надеется, что реставрация дома Наркомфина 1930 года поможет спасти другие конструктивистские здания, многим из которых грозит снос
МАКСИМ ЗМЕЕВ, AFP
Наконец, в 2016 году инвестиционная компания «Лига Прав» купила здание и поручила Гинзбургу провести реставрацию, частично профинансированную кредитом в размере 855 миллионов рублей (тогда — 14,5 миллиона долларов) от государственного кредитора Сбербанка.
Реставрация может обойтись в два миллиарда рублей (на тот момент $33,8 млн), сообщил в прошлом году РИА Новости владелец компании Сергей Кириленко.
«К этому шли 30 лет — даже не завершение, а только начало реставрации», — сказал Гинзбург.
«Я выполняю какую-то миссию, какой-то долг — больше перед отцом, чем перед дедом».
— Другие здания, которые нужно спасти —
Гинзбург надеется, что реставрация Наркомфина поможет спасти другие конструктивистские здания, многие из которых находятся под угрозой сноса.
Московские городские власти дали согласие прошлым летом, когда мэр Сергей Собянин забрался на крышу Наркомфина.
До недавнего времени официальные лица утверждали, что такие модернистские здания не имеют исторической ценности.
Заместитель мэра Марат Хуснуллин в 2016 году даже предлагал сохранить несколько в качестве примеров «как не надо строить».
Но теперь в моде характерные геометрические формы авангарда — они даже использовались на афише чемпионата мира по футболу, который этим летом пройдет в России.
Александра Селиванова, руководитель Московского центра «Авангард», который проводит пешеходные экскурсии по районам 1920-х и 1930-х годов, предупреждает, что чиновники, претендующие на реставрацию одного здания, не означают, что они спасут другие.
«Демонстративная позиция «спасителей» Наркомфина не гарантирует, что чиновники изменили свое отношение к архитектурному наследию ХХ века», — сказала она AFP.
— «Сохранено для будущих поколений» —
На самом деле, масштабная программа переселения под руководством мэра Собянина, которая включает в себя многие многоквартирные дома начала 20-го века, «нанесла еще один удар по этому наследию», — сказала она.
Снос в настоящее время неизбежен для группы конструктивистских многоквартирных домов с 1920 лет, несмотря на протесты.
Тем не менее, настроения в обществе, похоже, меняются.
Поворотным моментом для Гинзбург стали впервые слышанные русскоязычные гастроли Наркомфина, так как раньше это привлекало только жителей Запада.
Арсений Аредов, инженер и экскурсовод, признается, что пять лет назад даже не слышал о нем.
«Глядя на Наркомфин, я всегда поражаюсь тому состоянию, в которое должно прийти здание, прежде чем о нем начнут беспокоиться», — говорит он.
«Здорово, что здание сохранилось… Думаю, это здание увидят наши дети и внуки».
Что мы видим: Гинзбург о Гинзбурге | Журнал
- Предыдущая история
Дом дня: Дом на Пали-Хилл от Studio Mumbai
- Следующая история
Дом дня: Дом Раумплан от Альберто Кампо Баеза
13 декабря в Docomomo UK состоится доклад о Комплексе Наркомфина, иконе конструктивистской архитектуры, построенном Моисеем Гинзбургом в Москве в 1930.
Алексей Гинзбург, внук Моисея, исследует зарождение конструктивистского движения в России в связи с комплексом Наркомфина, который, по его мнению, представляет собой новый подход к современной жизни. Он также расскажет о попытках семьи Гинзбург за последние три десятилетия спасти комплекс, а также о текущем проекте реставрации, начатом ранее в этом году.
Культурный дневник Lifestyle
Путеводитель Modern House о том, что посмотреть на Open House London 2018
3 сентября 2018 г.
Культурный дневник жизни
«След»: Маргарет Хауэлл и ARCA смотрят, что находится под современными жилыми домами
28 июня 2017 г.
АрхитектураДомаСтиль жизниНовости
The Modern House запускает Ornament is Crime — новое название от наших основателей Мэтта Гибберда и Альберта Хилла.
23 июня 2017 г.
Культурный дневник Lifestyle
Терри Фрост в Сент-Айвсе: новая выставка альбомов художника в Белгрейве
14 июня 2017 г.
Культурный дневник Lifestyle
РА-РА-РА: о Летней выставке говорят во всем городе
12 июня 2017 г.
Что мы видим: Шедевр Ритвельда: Да здравствует De Stijl!
22 мая 2017 г.
Что мы видим: Вальтер Гропиус в галерее Isokon
17 мая 2017 г.
Что мы видим: Неделя дизайна в Клеркенвелле, 23–25 мая 2017 г.
16 мая 2017 г.
Что мы видим: Калифорния в Музее дизайна
8 мая 2017 г.
Что мы видим: человек о доме
4 мая 2017 г.
Что мы видим: посетите праздничную квартиру Hostem во время London Craft Week
3 мая 2017 г.
Что мы видим: Артиллерийский переулок, 56, Рэйвен Роу
13 апреля 2017 г.
Что мы видим: жилье и город в галерее AA
27 марта 2017 г.