homyrouz.ru — Банкетный зал Хоми Роуз

Михаил Петухов, Управляющий директор GQ Bar, начал свою карьеру в отеле «Аэростар» в 1991 году, затем работал в отеле «Олимпик Пента», ныне «Ренессанс», в ресторане «Санта Фе», прежде чем познакомился с Аркадием в 1977 году. Вскоре после этого Аркадий пригласил Михаила на должность заместителя директора знаменитый ресторан Club T, ныне переименованный в China Club Здесь Михаил смело трудился четыре года, с небольшим перерывом, чтобы руководить открытием ресторана Kumir. В 2001 году он открыл Novikovs Biscuit, а в 2003 году Vogue Cafe. Совсем недавно, будучи управляющим директором тех и других ресторанов Ресторанной группы Аркадия Новикова, он также руководил развитием GQ Bar.

Ирина Глик

Константин Ивлев, Шеф-повар GQ Bar начал свою деятельность в стейк-хаусе бизнес-центра «Садко Аркада» в начале 1990-х годов. Константин впервые стал шеф-поваром ресторана «Репортер» в 1997 году. С Аркадием Новиковым Константин работает впервые, хотя знакомы они давно. Автор кулинарной книги «Моя философия кухни 9».0008

Екатерина Клочкова, Шеф-кондитер GQ Bar, окончила Калифорнийский университет в Дэвисе, недалеко от Сан-Франциско. Она работала в Сан-Франциско, Лондоне и Париже, прежде чем вернуться домой в сентябре 2005 года. Катя изменила большую часть десертного меню в Tretyakov Lounge, работая над проектом GQ Bar

Эдди Чуа, шеф-повар азиатского ресторана GQ, работал от Вьетнама до Индии. Теперь он делится своими знаниями об азиатской кухне с русскими поварами, радуя гостей GQ современным взглядом на классические блюда

Сергей Пискунов s , Заместитель директора GQ Bar, первым по-настоящему познавательным опытом стал ресторан Le Colon, который находился на месте еще более модного Vogue Cafe. Пока ресторан ремонтировался, Михаил Петухов пригласил Сергея в свою команду официантом, а позже пригласил молодого специалиста на должность заместителя директора GQ Bar

Бар работает круглосуточно, ресторан и кафе с полудня и до тех пор, пока их водители не отвезут домой последнего клиента.

назад   

Посетите Knights of the Vine, Россия!

Мое мучительное путешествие через гей-конверсионную терапию в России

Сначала это был просто чей-то рассказ. Летом 2016 года, когда мне был 21 год, я писал для московского новостного сайта, когда впервые услышал о правозащитнике Диме Жданове, который несколько лет находился в инвалидной коляске — результат неудавшаяся попытка самоубийства. Когда я брал у него интервью, он рассказал мне о том вечере, когда он пришел домой и обнаружил, что его парень был избит и изнасилован двумя неизвестными мужчинами, которые затем скрылись с места происшествия. Перешагнув через изуродованное тело едва живого напарника, Жданов перелез через перила балкона и дал себе упасть. Когда позже его нашли на тротуаре, он больше не мог двигаться.

Вскоре я опубликовал статью о Жданове, которую мой новостной сайт пометил для читателей от 18 лет и старше — стандартное возрастное ограничение, наложенное на все статьи о геях, публикуемые в России с лета 2013 года, когда Владимир Путин подписал закон о запрете распространения так называемой «гей-пропаганды» среди несовершеннолетних. После того, как мы опубликовали материал, я предложил своему редактору продолжение. Было ясно, что у геев в России есть серьезные основания опасаться за свою жизнь. В Москве, Санкт-Петербурге и других крупных городах России члены банды «Доброта» (название которой в зловещем ключе означает «Доброта») выискивали геев на Гриндре и Хорнете, затем ходили к ним домой, чтобы избивать и вымогать их. Такая экзистенциальная угроза заинтересовала моего редактора. Если и бродячие банды, и сам режим пытались очистить Россию от геев, чувствовали ли когда-нибудь геи необходимость пытаться изменить свою сексуальную ориентацию самостоятельно?

Мое задание состояло в том, чтобы разыскать мужчин-геев, которые сделали именно это, и у меня было две недели, чтобы подать заявление. Но месяц спустя я так и не добился никакого прогресса. Во-первых, я обычно избегал общения с геями, что почти наверняка было связано с моей глубоко укоренившейся гомофобией. Я помню, как сказал одной из своих однокурсниц в колледже: «Я ненавижу педиков». Я избегал улиц, где, как я знал, были подпольные гей-клубы — я не хотел, чтобы кто-то из их посетителей принял меня за один из них. Когда в Москве была очередная попытка провести гей-парад, я потерла руки и подумала: «Три, два, один… а тут милиция с дубинками». В мои школьные годы худшим из возможных оскорблений было назвать «9».0102 петух » или «петух» — тюремное сленговое обозначение пассивного гомосексуалиста, которого регулярно насилуют другие мужчины. Худшее, что моя мать когда-либо говорила мне, было: «Почему ты отращиваешь длинные волосы? Ты не гей».

Даже встреча со Ждановым не пробудила во мне никакого сострадания. (Теперь, перечитывая рассказ, который я написал, я вижу, как я описал его одним словом — «неудачник». ) Такая гомофобия не была редкостью; Россия была невероятно гомофобной страной. Парикмахерские отказывались принимать посетителей-геев. Путин подписал закон, запрещающий усыновление детей однополыми парами. Я помню, как ведущий государственного телевидения заявил, что сердца доноров-геев непригодны для трансплантации, и предложил вместо этого сжечь и закопать их. А патриарх Кирилл, глава Русской православной церкви — церкви, в которой я был крещен, — утверждал, что гомосексуальность — это «потеря нравственности».

В этом гомофобном обществе мне было гораздо легче ненавидеть геев, чем столкнуться с тем, чего я избегал с детства: что я сам был геем.

Мне пять лет и я в детском саду, лежу на кровати рядом с соседским мальчиком. Мы стаскиваем нижнее белье и по очереди берем друг другу в рот пенисы, а вечером я невинно рассказываю об этом родителям. Это первое сексуальное воспоминание, которое у меня есть. «Ты петух », — говорит отец и бьет меня по лицу. — Если это повторится, я закопаю тебя заживо. Мои учителя, семья другого мальчика и все мои родственники узнают об этом инциденте. Деревня, в которой я вырос, была небольшой, и вскоре мне уже не хотелось выходить из дома.

Перемотка вперед: мне семь лет, и я в доме моей бабушки. Родственник, сидящий за компьютером, просит меня опуститься на колени, затем засовывает мне в рот свой член, запрокидывает голову и вздыхает. Позже я выплевываю его липкие волосы на лобке, пока мы ужинаем с остальными членами семьи. Это продолжается целый год: в его спальне, пока вся семья на рынке, в его машине, в ванной. (Поскольку я всего лишь ребенок, что плохого в маленькой ванне?) Он зовет меня в подвал и сажает к себе на колени. На нем нет нижнего белья; это сухо, это больно. Он говорит, что мы продолжим чуть позже. Я нахожу мужчин привлекательными. Он это знает, он это использует — и это наш маленький секрет. Всему приходит конец, когда мой дедушка заходит к нам и видит, как сперма течет из моего рта на пол. Мама плачет и бьет меня. Меня держат дома еще полгода, и каждый член семьи дает негласную клятву забыть все это, как будто ничего и не было.

Сейчас мне 14 лет, живу с родителями в квартире в Москве. В социальной сети я делаю фейковый профиль, выдавая себя за женщину. Я говорю себе, что это просто способ научиться лучше общаться с другими мужчинами. Меня зовут Алина. Я работаю в библиотеке и живу в пентхаусе. Я чувствителен, но вульгарен. Мужчинам нравится Алина. Они пишут мне, описывая, как они хотят сделать меня в моей машине, и я чувствую себя хорошо — я возбуждаюсь. Алина получает сообщения от чемпиона страны по академической гребле и телеведущей, от бортпроводников и личной охраны высокопоставленного чеченского политика. Проходят годы, и я почти не пользуюсь своим онлайн-профилем, а в чатах Алины получаю тысячи фото членов и просьб о встрече. Алина никогда не стареет. Когда я говорю о ней, я иногда забываю, что она всего лишь я.

Мне 18 лет, и я снова в своей деревне. Шесть носильщиков несут гроб моего дедушки. Я плачу, но не потому, что его больше нет — я рада, что он умер и никогда больше не вспомню того, чему был свидетелем. Мне становится легче, и в тот же вечер Алина получает DM от мужчины из соседнего села. Она впервые признается, что Алина на самом деле я, но мужчина так заводится, что это не имеет значения. Уже через час мы сидим в его машине, припаркованной в чистом поле. На половом члене большое родимое пятно и белый зловонный налет. Жидкость наполняет мой рот, затем он резко просит меня выйти и уезжает. Стоя перед зеркалом в ванной, я выдергиваю язык и провожу по нему бритвой, пытаясь очиститься со вкусом крови и мыла.

Это было похоже на какую-то шизофрению: я мастурбировала на фотографии мужских торсов, присланные Алине, при этом отрицая реальность того, что Алины вообще не существует. Когда я мечтала о сексе с теми мужчинами, с которыми я совпадала, меня охватило чувство отвращения к себе. Потом я начал переедать. Моя цель состояла в том, чтобы выглядеть безнадежно толстой, чтобы мое одиночество казалось более логичным. При росте шесть футов я вскоре стал весить более 240 фунтов. Однажды я пошел в ванную и обнаружил, что не могу писать; спазм привел к тому, что складки вокруг моего паха втянули мой пенис, пока он полностью не исчез.

Когда он поручил мне статью о конверсионной терапии, мой редактор ничего не знал о моей сексуальной ориентации или моей истории с мужчинами. Как и никто другой, кроме моей семьи. И я хотел, чтобы это так и осталось. Я не хотел объяснять свое прошлое. Тогда у меня появилась идея: конверсионная терапия может быть не просто хорошей историей, это может быть мой шанс оставить прошлое позади, навсегда вылечить то, что я считал своей болезнью.

С этого момента статья перестала быть просто частью сайта; теперь это стало основой для моего личного плана действий. За исключением того, что я не смог найти никакой информации в Интернете о практике обращения в России. Все, что мне оставалось, это рассказы о западном опыте конверсионной терапии, вроде 9. 0102 Грустно быть геем , документальный фильм BBC 2005 года, в котором рассказывается о репортере из христианской клиники конверсионной терапии в Теннесси. Журналист в этом фильме сказал, что готов проглотить таблетку, которая вылечит его гомосексуальность. Я хотел один для себя.

Но вскоре я обнаружил, что конверсионная терапия меньше связана с религией в России, чем в Америке. У меня не было церковных групп, в которые я мог бы проникнуть, поэтому я придумал новый способ работать под прикрытием для своих репортажей: Tinder. В этот раз я добавила свои фотографии и быстро начала общаться с ребятами. Я всем писал одно и то же: «Я журналист, пишу рассказ о людях, которых лечили от гомосексуализма». Что в основном было правдой, за исключением одного: я притворялся гетеросексуалом. Как и в случае с моим созданием Алины, я все еще чувствовал, что мне нужна маскировка — признание того, что я гей, казалось бы билетом в один конец в новую жизнь, к которой я не был готов.

Как оказалось, Tinder был благодатной почвой для моих исследований. Сначала я встретил Ивана из Москвы. В 2012 году, когда ему было 16 лет, родители отвезли его в Московский центр правовой и психологической помощи в экстремальных ситуациях, пытаясь подавить его влечение к мужчинам. Возглавляемый Михаилом Виноградовым, психиатром, регулярно появляющимся в российском телешоу «Битва экстрасенсов », в центре регулярно работают экстрасенсы и парапсихологи. Когда это «лечение» не помогло, родители отправили его в клинику Маршака — подмосковный реабилитационный центр для наркоманов и алкоголиков. Когда Иван вышел из клиники, он обнаружил, что дома у него больше нет: дед не пускал его в квартиру семьи, просто говоря: «Иван здесь больше не живет».

Но моим основным источником информации был Андрей Гогин, человек, который скрывал свое лицо на всех своих фотографиях в Tinder. Он рассказал мне, что его лечение началось еще в 1989 году, когда он вместе с матерью отправился в сексологическую клинику в Москве на консультацию к психиатру Сергею Агаркову. Андрей вспоминал, что его лечение чередовалось между введением неизвестных препаратов и сеансами гипноза, как это принято в конверсионной психиатрии, но, по его словам, это не сработало. Затем Агарков отправил его к сексологу Сергею Либиху в Санкт-Петербург, а тот, в свою очередь, отправил его в Нижний Новгород к известному сексопатологу Яну Голанду. К тому времени, когда мы с Андреем начали нашу переписку, и Агарков, и Либих уже умерли, но, судя по последним статьям на сайте его клиники, я видел, что Ян Голанд все еще лечит пациентов от «сексуальных извращений».

Андрей рассказал мне о влиянии его лечения. Он сказал, что Голанд использовал трехэтапный процесс конверсии: на первом этапе с помощью гипноза пациенты погружаются в то, что Голанд назвал «сексуально-психологическим вакуумом», пустотой между сексуальными ориентациями, в которой гомосексуалы больше не заинтересованы. мужчины, но еще не заинтересованы в женщинах. В этот момент пациентам показывают видеоролики, на которых бывшие клиенты Голанда рассказывают истории своего «выздоровления». (По словам Андрея, Голанд однажды рекомендовал Агаркову, чтобы пациенты также получали высокие дозы кофеина и апоморфина, препарата, вызывающего тошноту и рвоту, пока психиатр включает гей-эротические видео. Голанд отрицает, что давал пациентам какие-либо лекарства.) 

Второй этап терапии направлен на усиление влечения пациента к женщинам: его заставляют смотреть гетеросексуальную эротику и просят обращать внимание на привлекательные черты женщин во время прогулок по городу. На третьем этапе, как сказал мне Андрей, пациент должен заняться сексом с женщиной и подробно описать этот опыт Голанду.

В случае с Андреем проблемы возникли на втором этапе. «Я не начал испытывать влечение к женщинам, — писал он мне. «Вместо этого моя сексуальность казалась забитой». У него бы заболела голова, если бы он ехал в автобусе и встретил парня в шортах. Стоя в очереди за молодыми людьми и вдыхая некогда привлекательный запах мужского пота, можно было вызвать приступы страха и беспокойства. «Меня тошнит, когда я иду по пляжу и вижу парней в плавках», — написал он. После терапии Андрей впал в депрессию, растолстел до 400 фунтов и начал подумывать о самоубийстве.

Я сам начал бороться с тяжелой депрессией. Мысли о самоубийстве приходили ко мне время от времени, но они всегда сдерживались отчасти страхом, отчасти мыслью о том, что моя мать увязнет в кредитах, ей придется платить за мои похороны. И я закрывала глаза на другие побочные эффекты конверсионной терапии, которые описал Андрей. Они были ничем по сравнению с чувством внутренней чистоты, которое я бы испытал, если бы действительно смог перейти к прямолинейности.

Переписка с Андреем привела меня на сайт клиники в Нижнем Новгороде, где я прочитал о десятках «вылеченных» гомосексуалистов. Но несколько недель я откладывал набор номера Яна Голанда. Я был слишком смущен, чтобы позвонить психиатру и признаться в том, что я гей. В отличие от парней из Tinder, ему не было смысла врать. Тем временем я вместо этого сосредоточился на поиске в Tinder других мужчин, прошедших конверсионную терапию. С каждым новым матчем я замечал, что начинаю чувствовать себя не столько журналистом, ищущим источники, сколько мужчиной, ищущим любовниц.

Однажды Саша написал мне. Это был летний вечер. Ему было 20 лет, с вьющимися волосами и ледяными голубыми глазами. Как он вспоминал, когда его мать узнала, что он гей, она заплакала. Он появился в моей ленте Tinder, потому что был в Москве на летнем музыкальном фестивале, но теперь он вернулся домой с матерью в Туапсе, город на побережье Черного моря. Через несколько дней он предложил поговорить по FaceTime. Я согласился, говоря себе, что это всего лишь телефонное интервью для моего исследования.

Мы разговаривали минут десять. Когда Саша говорил, меня поначалу пронзила зависть: он был открытым геем, но явно счастливым. Я всегда хотел так жить, но у меня не было убеждений. Однако было трудно оставаться злым. Я никогда не видел никого красивее этого человека. Мне нравилось смотреть на его загорелое лицо, на его каштановые волосы, собранные в хвост, и на щербинку между его передними зубами. И он мне тоже понравился. «Мне нравится, когда ты улыбаешься, — сказал он мне. Я понял, что могу долго смотреть на экран телефона, и эта мысль испугала меня.

Я сразу понял, кто может мне помочь. В тот же вечер я позвонил в клинику в Нижнем Новгороде, чтобы записаться на прием. На другом конце провода Ян Голанд сообщил мне, что он уже «вылечил» 76 мужчин от гомосексуализма. «Если ты действительно этого хочешь, — сказал он, — ты можешь быть следующим».

Ян Голанд начал свою практику в 1957 году, через 24 года после того, как Советский Союз объявил гомосексуализм уголовным преступлением по приказу Иосифа Сталина. После введения этого запрета у открытых гомосексуалистов оставалось только два пути: попасть в тюрьму или в психиатрическую клинику. В отличие от западных стран, атеистическая советская власть не обращалась к власти церкви, а была убеждена, что можно применить чисто научный подход.

По словам Голанда, знаменитый космонавт Алексей Леонов однажды привел к себе на прием своего друга-гея. «Лечение», предложенное Голандом, оказалось успешным, и вскоре первый человек, совершивший выход в открытый космос, решил, что терапевт — настоящий гений. «По инициативе Леонова, — сказал мне Голанд, когда я посетил его клинику в 2016 году, — в нашем городе должен был быть открыт Центр психотерапии гомосексуализма и сексуальных извращений, но просьба космонавта была отклонена Минздравом СССР. ».

Вот почему Психиатрический центр Корифей Голанда можно найти в подвале психиатрической больницы в Нижнем Новгороде. Стены увешаны абстрактными, почти галлюциногенными картинами тех, кого он называет своими «вылеченными пациентами». В конце коридора находится кабинет Голанда, полный обломков его 60-летней практики: терапевтических дневников пациентов, аудио- и видеокассет, на которых Голанд записывал их проблемы.

Когда мы сели в его кабинете, у него тряслись руки, когда он листал дневники своих пациентов, и он говорил так медленно, что я почти не понимал его — он извинился, объяснив, что в тот день не носил зубные протезы. . Ему было 80 лет, и он с гордостью сообщил мне, что вылечил по одному гомосексуалисту чуть ли не за каждый год своей жизни. «В некоторые годы, — сказал он мне, — ко мне со всей страны приезжали даже три или четыре пациента с сексуальными извращениями». В 19В 93 году из Уголовного кодекса новой, современной России был снят запрет на содомию, и он стал меньше принимать пациентов. Но в 2013 году власти снова сыграли ему на руку, введя новый запрет на «гей-пропаганду среди несовершеннолетних». (В октябре Госдума приняла законопроект, распространяющий этот запрет на все возрасты.)

В своей клинике Голанд рассказал мне о пациенте, который однажды «вылечился» от гомосексуализма, «развил шизофрению, но остался гетеросексуалом». Он рассказал об экономисте и уроженце Риги, который «стал одержим сексом с женщинами». Он продолжил: «В каждом из них мне удалось выстроить безразличное, ледяное отношение к представителям своего пола, и все благодаря аутогенной тренировке и гипнозу. Погружая их в эти состояния, я научил их раскалывать свой разум, как грецкий орех».

Консультация с Голандом стоила 300 долларов, которые заплатили мои редакторы. Но врач сказал мне, что мне потребуется два или три сеанса в неделю по той же цене — плата, которую веб-сайт не может покрыть. Я не был уверен, как буду платить за сеансы, но для начала планировал продать свой ноутбук и мобильный телефон. Пришлось бы пойти и на другие уступки: Голанд сказал, что мне нужно переехать из Москвы в Нижний Новгород как минимум на год. Он посоветовал мне найти книгу «Руководство для родителей по предотвращению гомосексуализма» 9.0103 и внимательно прочитайте его. И он предупредил меня, что лечение требует полного отстранения от потенциально сексуальных ситуаций с мужчинами: никаких больше спортзалов или бань. Для того, чтобы осуществлять тотальный контроль, он даже заставил одного из своих пациентов жить в самой клинике, работая охранником.

Наконец он пригласил меня сесть перед камерой. На стенах висели дипломы международных симпозиумов, ни об одном из которых я не смог найти никакой информации, когда позже искал их в Интернете. «Это видео не увидит никто, кроме меня», — сказал он перед тем, как начать запись.

Впервые в жизни я решил рассказать свою историю.

Я рассказал ему о том, что случилось с другим мальчиком в детском саду. Об угрозах отца и слезах матери. О том, что мой родственник запер меня в подвале. О рандеву Алины с незнакомцем в припаркованной машине. Я описала все, что Алина писала тем мужчинам: как ее возбуждали их тела, как ей хотелось их ласки и близости.

Сидя перед Голандом, по мере того как возникало каждое воспоминание, меня осенило, что я уже провел лечение, которое исследовал. До этого момента я лечил себя годами: гипнотизировал себя, вызывал рвоту. Большую часть своей жизни я пытался «вылечить» себя. Но только в этот момент я понял, что был здоров всю свою жизнь. Я уже вылечился.

Когда Голанд закончил записывать меня, он хлопнул в ладоши: ​​«Ха!» — воскликнул он радостно. «Я вижу в тебе настоящий потенциал! Возвращайся со своими вещами через неделю, и мы приступим к работе. Камера оставалась направленной на меня, пока Голанд выписывал направление. Но человек, которого я увидел в зеркале, отражающемся на меня, был уже другим человеком.

Неделю спустя Я сидел на диком пляже недалеко от Туапсе и смотрел, как волны Черного моря разбиваются о скалы, глотая соленую воду. Сбросив всю одежду, я вошла в воду и почувствовала внезапную боль. Я посмотрел вниз и увидел тонкие струйки крови, идущие от моего колена, порезанные на коралл. Это было 16 августа 2016 года. Тот день и этот шрам я запомню на всю жизнь, потому что Саша был рядом со мной. Это был его город, его дом, его море. Подплыв ко мне, он наклонился к моей ноге и приложил губы к ране. До моего 22-летия оставался месяц, и только тогда я впервые позволила себе полюбить мужчину.

Скоро я познакомлю его с мамой, сказав ей, что он мой друг. Позже она узнает истинную природу наших отношений, когда войдет в мою комнату без стука. Через некоторое время после этого, пока мы ехали в машине, она повернулась ко мне и сказала: «Я не ожидала от тебя такого. А если об этом узнает кто-то другой?» Ей потребовалось еще пять лет, чтобы решить, что она все еще любит меня и что, несмотря ни на что, я все еще ее единственный сын.

Что касается рассказа о конверсионной терапии, то я его никогда не писал; Я был слишком счастлив, живя своей новой жизнью. Через месяц после того, как я вернулся из Нижнего Новгорода, я вышел к своим друзьям, но они только пожали плечами: «Мы знали, что ты гей, когда впервые увидели тебя», — сказал мне один из них. В редакциях российских журналов, где я работала, уже все знали, что я живу с бойфрендом.

Мой внешний вид тоже изменился. Я начал соревноваться как бегун и похудел на 80 фунтов. Мои растяжки исчезли, а вены на руках начали вздуваться. Вскоре я выбросил за борт последнюю часть своего прошлого: Алину. Одним щелчком женщина, которой я притворялась более семи лет, перестала существовать.

В июне прошлого года я снова посетил Голанд, на этот раз в качестве журналиста. Теперь я писал о конверсионной терапии для российского интернет-издания The Blueprint и собирал материал для книги о практике.