Автор проекта реставрации Дома Наркомфина Алексей Гинзбург рассказал «РБК-Недвижимости» о реставрации памятника советского конструктивизма
Этим летом в Москве начались работы по реставрации Дома Наркомфина — одного из главных памятников конструктивизма и самой знаменитой постройки архитектора Моисея Гинзбурга. Руководит проектом реставрации его внук Алексей Гинзбург, который рассказал о мифах вокруг дома, трудностях работы с архитектурой авангарда и о долге перед великим дедом и отцом.
— В прошлом году основная доля в Доме Наркомфина была продана компании «Лига прав», а нынешним летом началась реставрация памятника. Как долго она продлится и что там происходит сейчас?
— Реставрация рассчитана на два года, но сегодня сказать с уверенностью, сколько точно продлятся работы, нельзя. Это слишком сложный объект, который требует очень кропотливой и долгой работы. Я начал заниматься им в 1986 году, желая помочь отцу в его попытках вернуть дому оригинальный облик. Тогда из этого ничего не вышло. После было еще много попыток отреставрировать дом, но все они оказались неудачными из-за технических, юридических, инженерных сложностей. Наконец, отношение тогдашних городских властей к конструктивистской архитектуре было резко негативным. Два года назад звезды сошлись, и появились люди, которые, с одной стороны, понимают истинную ценность Дома Наркомфина, а с другой — обладают достаточными ресурсами, чтобы заниматься его реставрацией. После того как появился инвестор, был выпущен проект реставрации и приспособления, рабочая документация. Сейчас работы находятся на начальном этапе: мы демонтируем все поздние постройки, исследуем инженерные системы, основные конструкции дома.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Работать над проектом реставрации вы начали в 1995 году. За это время концепция как-то изменилась?
— Действительно, в 1995 году мы начали плотно работать над проектом, потому что тогда появился инвестор, готовый реализовать наш проект. Но поскольку получить в собственность землю ему не удалось, проект был заморожен. С тех пор мы дорабатывали нашу концепцию, но принципиально она не изменилась: и тогда, и сейчас мы настаивали на том, что Дом Наркомфина должен быть жилым и его для этого вообще не нужно менять.
— В том смысле, что физически он устарел, а морально нет?
— Именно. Дом Наркомфина — символ жилья современного человека. Не социалистического или коммунистического, а просто современного. Именно поэтому нам было принципиально важно сохранить его изначальную функцию и показать, что это актуальное здание, в котором можно с комфортом жить и сегодня. С Домом Наркомфина связано несколько мифов, главный из которых заключается в том, что это дом-коммуна, воплощающий переход от буржуазного уклада к коммунистическому.
— Почему миф? Об этом же писал сам Гинзбург в своей книге «Жилище».
— Да, но в действительности это не так. Когда Дом Наркомфина был построен, Гинзбург почти сразу же спроектировал второй дом СНК, который планировалось построить рядом. Из-за того что в 1934 году конструктивизм был объявлен вредным буржуазным явлением, воплотить идею не удалось. Но этот проект чрезвычайно интересен. Там были предусмотрены ячейки 2К, аналогичные ячейкам К (78 кв. м), только еще больше — 120 кв. м. Так где же это коммунистическое расселение? Почему же дом не состоял из ячеек типа F? Уже тогда было понятно, что дома-коммуны — это утопия, а будущее — за новым типом жилья, предпосылки для которого появились еще до Первой мировой войны. Уже тогда в России стали строить дома гостиничного типа, Нирнзее делал свой дом в Гнездниковском переулке, который очень напоминает современное жилье без кухонь, с кинотеатром на верхнем этаже и театром-кабаре внизу, с кучей общественных функций.
— Так или иначе это был внятный социальный проект.
— Это был дом, который создавал новую среду обитания с очень сильным социальным уклоном, именно поэтому идеи конструктивистов получили такую популярность в послевоенной Европе, где к власти всюду пришли социалистические правительства. Ле Корбюзье переформатировал в своих хабитатах идеи, заложенные Гинзбургом в Доме Наркомфина. Дома-коммуны были утопической идеей, которая выросла не из домов гостиничного типа, а, скорее, из рабочих общежитий, где социализация была доведена до гротеска. Но в 1920-е годы она потеряла свою актуальность.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Летом власти Москвы объявили, что создадут рабочую группу, которая будет контролировать все этапы реконструкции памятника. Кто в нее входит и какие именно механизмы контроля здесь предусмотрены?
— Честно говоря, подробностей не знаю. Точно могу сказать, что с самого начала была создана рабочая группа, ведущая авторский надзор и научное руководство проектом. В нее входят сотрудники департамента культурного наследия, авторы проекта, в том числе я, и заказчики, которые еженедельно отслеживают все текущие работы.
— На протяжении многих лет всякий раз, когда речь заходила о реставрации Дома Наркомфина, архитекторы, градозащитники и активисты настаивали на необходимости экспертного контроля за ходом реставрации памятника. Эта идея кажется справедливой.
— Я готов к любому общественному и экспертному контролю. Наша работа прозрачна: проект реставрации вывешен на сайте департамента культурного наследия, с ним могут познакомиться все желающие. Кроме того, мы сами обеспечили общественный контроль путем привлечения международных волонтеров. Например, американский фотограф Наталья Меликова ведет летопись реставрации, постоянно снимая все происходящие изменения. Совсем скоро заработает сайт, там эти фотографии будут выложены в открытом доступе. Все заинтересованные стороны смогут следить за ходом реставрации в режиме реального времени.
Проект реставрации Дома Наркомфина
Фото: «Гинзбург Архитектс»
— Международные организации по защите культурного наследия как-то участвуют в этом процессе?
— У них нет никаких механизмов для этого. Мы сами стараемся подтянуть их, чтобы они имели представление о том, что происходит с домом. Единственный вопрос, который я хотел бы задать сейчас, — где эти любители общественного контроля были последние пять-шесть лет? Мы пришли в дом с варварскими ремонтами, сделанными в обход предписания департамента культурного наследия. Жители выбрасывали оригинальные деревянные окна и заменяли их пластиковыми, заливали стяжки и клали керамический гранит, закрашивали и завешивали панелями стены. В большинстве квартир были проведены евроремонты, которые полностью убили оригинальные материалы. Попав в дом после четырехлетнего перерыва, я не мог его узнать — так исказились первоначальные интерьеры. Мы сейчас разрабатываем проект научной реставрации, основываясь на принципах Венецианской хартии, и хотим, чтобы Дом Наркомфина оказался в списке мирового наследия ЮНЕСКО. Вот наша главная задача.
— Но Венецианская хартия подразумевает сохранение всех исторических пластов, а дом на протяжении своей истории не раз менялся.
— Но это не исторические слои, и сохранять их не нужно. Все перепланировки делали сами жители, и признать их ценными нельзя.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Камышит вы раскроете?
— Да, это инновационный материал, который является предтечей сегодняшних минераловатных утеплителей и каменной ваты, и его нужно открыть — это история. Но камышита в этом здании применено совсем немного. Он утепляет торцы балок, которые выходят на фасад, и часть стен перехода между жилым и коммунальным корпусами. Мы оставим фрагменты-зондажи с показом этого материала, чтобы его было видно. В остальных местах заменим камышит минераловатным утеплителем в той же геометрии, как это было в изначальном проекте.
— Камышит — единственный нестандартный материал в этом доме, все остальное — монолитные конструкции. В каком состоянии они находятся?
— Как ни странно, в очень хорошем. Есть места, которые требуют ремонта, но все равно это качественный железобетон, который простоит еще не один десяток лет. Самые большие вопросы вызывают не несущие конструкции, а навесные стены с ленточными окнами, которые внешне выглядят ужасно. Это проблема восточного фасада, выходящего во двор: там были установлены бетонные цветочницы и в стене сделаны дренажные отверстия для выхода лишней воды. Кашпо тогда не использовались. После войны, когда в доме достраивали первый этаж, делали коммунальные квартиры и застраивали вторые этажи в ячейках типа К, эти отверстия для дренажа в цветочницах заделали. Вода в них начала застаиваться и попадать в трещины между штукатуркой и блоками. Это и привело к частичному разрушению стены. Мы будем восстанавливать цветочницы (поместим их в кашпо) вместе с отверстиями для дренажа и вентиляции.
— Коммунальный корпус сохранит общественную функцию?
— Конечно. Мы сейчас ищем формат, что именно там разместится — кафе, выставочное пространство или зал для мероприятий, но в любом случае коммунальный корпус станет центральной общественной зоной в этом доме.
— В коммунальном корпусе частично сохранился большой витраж. Он будет восстановлен?
— Тот витраж, который сохранился, мы отреставрируем, как был отреставрирован исторический витраж на здании «Известий». Нижняя половина витража в 1950–1960-е годы была заменена на окна, так что придется делать копию. Вообще, мы разделили коммунальный корпус на зону консервации и зону воссоздания. В зоне консервации будут работать реставраторы, которые расчистят и восстановят подлинные поверхности. В зоне воссоздания, где оригинальные элементы не сохранились, стены будут укреплять современными материалами. Например, несколько компаний сделали для нас образцы сдвижных окон по проекту Гинзбурга, и мы выбираем, на каком варианте остановиться.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Что будет с пентхаусом Николая Милютина?
— Пентхаус Милютина — идея самого Милютина. Гинзбургу она категорически не нравилась, но он вынужден был смириться с волей заказчика. В доме планировалось механическая приточная вентиляция, но из-за нехватки денег ее не реализовали. Были сделаны две венткамеры: одна — маленькая, на северной эвакуационной лестницы, другая — большая, около южной лестницы, из которой Милютин решил сделать себе квартиру. Он взял за аналог ячейку типа К — с поправкой, что она выходит не на две, а на три стороны. Кроме этого пентхауса, на крыше были четыре ячейки, в которых располагалось общежитие.
— Что там будет после реставрации?
— Во всех помещениях после реставрации будут жилые квартиры. Я был бы рад, если бы их сдавали в аренду — такой режим их использования не позволит переделывать планировки и интерьеры.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Проект реставрации дома подразумевает восстановление оригинальных интерьеров. Как они будут выглядеть?
— Сейчас восстанавливаем схему покраски этих квартир по колористическим таблицам Хиннерка Шепера, художника из Баухауса, который занимался оформлением интерьеров в Доме Наркомфина. Мы провели эксперимент в одной из квартир: сделали порядка 50 зондажей под всеми сохранившимися слоями краски и прочих материалов и расчистили оригинальные цвета. Затем взяли похожую по оттенку и текстуре краску и покрасили ею стены. Эффект был потрясающий — я впервые увидел интерьер в цвете. Все же считают, что конструктивизм — это когда все белое, но на самом деле нет. Эта цветовая гамма была специально подобрана таким образом, чтобы визуально увеличить пространство квартир.
— Какие ограничения восстановление оригинальных интерьеров наложит на будущих жителей дома?
— Я рассчитываю, что квартиры будут сдаваться с отделкой, чтобы избежать ремонта. Сантехника, кухонное оборудование должны быть уже встроенными. Максимум, что смогут привезти новые владельцы, — мебель и светильники. По закону, сегодня те, кто покупает квартиры в доме, должен подписать охранное обязательство, которое запрещает менять то, что является предметом охраны.
— Сами не планируете туда перебраться?
— Хотел бы, но вряд ли. Я много лет живу в старом московском доме и привык к нему. В конце концов, я занимаюсь Домом Наркомфина не для себя, а для того, чтобы отдать долги своему отцу и деду.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— В екатеринбургском доме Уралоблсовета (архитектор — Моисей Гинзбург) создан музей ячейки F. Планируется ли музеефикация отдельных ячеек в Доме Наркомфина?
— Одна из ячеек точно должна быть музеефицирована. С моей точки зрения, для этого подходит так называемая квартира привратника на первом и втором этажах. Поскольку у нее два входа (наверху и внизу), ее разделили, и долгое время считалось, что это два отдельных помещения. Она удобно расположена и идеально подошла бы для музея. Мы обсуждаем такую возможность, но готового решения пока нет.
— В прошлом году по вашему проекту отреставрировали еще один знаковый памятник конструктивизма — здание «Известий» (его архитектор Григорий Бархин — прадед Алексея Гинзбурга. — Прим. ред.) на Пушкинской площади. Что самое сложное в работе с такими объектами? Есть расхожее мнение, что их трудно восстанавливать, потому что эти дома строили из плохих, недолговечных материалов, например шлакоблоков и строительного мусора, как в случае с домом Мельникова. Это миф или действительно так?
— В случае с Домом Наркомфина точно миф. Его строители использовали все самые передовые технологии того времени. Сохранение оригинальных материалов дает возможность показать эти дома такими, какими они были задуманы. Когда мы пытаемся заменить какие-то детали, исчезает дух этой архитектуры. Консервация подлинных элементов должна быть главной реставрационной методикой таких зданий. Мы, например, долго объясняли, что здание «Известий» не должно краситься, как это происходило в советское время. Мы открыли старую штукатурку, защитили ее специальными средствами, которые не меняют цвет, точно так же поступили с витражами и кирпичной кладкой.
— Но это справедливо и для зданий более ранних эпох. Я имела в виду технологические сложности работы именно с конструктивистским наследием.
— В случае с конструктивистскими зданиями все инженерное оборудование является частью материальной культуры, которая требует сохранения и восстановления. Именно поэтому установить трубчатые стальные батареи Arbonia в Доме Наркомфина невозможно — мы должны отреставрировать оригинальные чугунные батареи или сделать их точные копии. Это и есть самое сложное. В домах XVIII—XIX веков использовавшиеся тогда инженерные системы сегодня, понятно, неприменимы, поэтому там просто устанавливаются современные элементы.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Когда смотришь ваше портфолио, поражает его охват: от реставрации сложнейших памятников авангарда до частных интерьеров. Такая диверсификация бизнеса — это вынужденный ход, чтобы держаться на плаву и быть коммерчески успешным, или вам просто интересно заниматься столь разными проектами?
— Я в первую очередь архитектор, и мне, конечно, интересно заниматься проектированием больших городских объектов. У нас в портфеле есть и жилые дома, и офисы, и коммерческие здания. Например, сейчас рядом с Театром на Таганке по нашему проекту строится многофункциональный центр. Он стоит в очень сложном месте: мы фактически сшиваем квартал, который был разрезан, когда в 1970-е годы под Таганской площадью строился тоннель. Мы восстанавливаем разрушенный фронт вдоль Садового кольца и создаем диалог со зданием театра, которое я считаю прекрасным образцом советского модернизма. У нас есть несколько проектов в регионах и да, мы занимаемся интерьерами. Но реставрация, которая стала для нас с отцом семейным делом, постепенно захватывает все больше и больше: интерес к ней после восстановления Дома Наркомфина у меня точно не пропадет. Работа в историческом городе соединяет во многих проектах новое строительство, реконструкцию и реставрацию и в этом смысле дает бесконечный простор для экспериментов.
Фотогалерея: реализованные проекты «Гинзбург Архитектс»
Гибель дома-машины – Власть – Коммерсантъ
Журнал «Коммерсантъ Власть» №47 от , стр. 40 |
Благотворительность под видом рекламной акции
На прошлой неделе известный швейцарский дизайнер Ханнес Веттштайн устроил презентацию своих работ в доме Наркомфина. Привезла Веттштайна российская фирма «WK-интерьер», спонсировала акцию итальянская фирма Cassina, а устроителем выступила инициативная группа по спасению дома Наркомфина (четыре архитектора — Максим Куренной, Петр Захаров, Елена Гонсалес и Барт Голдхоорн,— которых поддержала Москомархитектура и Управление охраны памятников).
Приглашенным, в основном архитекторам, показывали вещи Веттштайна — изысканный минималистский дизайн — часы, светильники, мебель, интерьеры. Приглашенные на все это не очень смотрели, потому что рекламой этих вещей забиты все архитектурные журналы. Они смотрели на дом. Что в принципе предполагалось и самим Веттштайном, и устроителями. Под видом рекламной акции они решили в очередной раз привлечь внимание к бедственному положению дома.
Даже чуть-чуть вывести его из этого положения. На деньги Cassina была починена проводка, расчищен от мусора и отремонтирован входной вестибюль, сделаны новые двери. Но главным зрелищем было бедствие. Стены из камышита (рабоче-крестьянский кирпич 20-х, где рабочее начало олицетворяет бетон, а крестьянское — обмазанный им камыш), которые выкрошились и в которых живут блохи и тараканы. Роскошный солярий на крыше, на котором выросли деревья. Вилла бывшего наркома финансов Николая Милютина на той же крыше, превратившаяся в руины. Все это взывало о помощи и грозило развалиться прямо сейчас. Лишь люди, давно пытающиеся спасти дом Гинзбурга, знали, что прямо сейчас не развалится, потому что разваливается так уже не одно десятилетие.
Массовая борьба с домашним хозяйством
 |
Дом Наркомфина был построен в 1928-1930 годах. Это был период нестандартных взглядов на жилье. Ленин лично поставил задачу борьбы с домашним хозяйством. «Настоящий коммунизм начнется только там и тогда, где и когда начнется массовая борьба (руководимая владеющим государственной властью пролетариатом) против этого мелкого домашнего хозяйства или, вернее, массовая перестройка его в крупное социалистическое хозяйство». Имелось в виду, что вместо кухни будет фабрика-кухня, вместо детской — детский сад, вместо ванны — «термы пролетарского района» и т. д. Практическое воплощение эти идеи получили не столько в новом строительстве (тут мало чего строили), сколько в практике переселения победившего трудового народа в квартиры кровопийц, причем на место одного кровопийцы селили по двадцать трудовых семей. Однако пока народ осваивал первые навыки коммуналок, архитекторы тоже не дремали, а разрабатывали новые формы жилья.
В идеале дом-коммуна выглядел следующим образом. Жители делились по половозрастным группам. Отдельно юноши, отдельно девушки, отдельно мужчины, отдельно женщины, отдельно старики и отдельно старухи. Живут в комнатах по шесть особей. Предусмотрены комнаты для спаривания, после которого женщина отправляется в подгруппу беременных, а мужчина — где раньше жил. Дети, понятное дело, изолируются. Едят сообща, моются тоже и вообще все делают вместе. Такой проект представил в 1927 году архитектор Николай Кузьмин, и в целом архитекторы приняли его доброжелательно. В реальности, однако, трудно было найти заказчика под такую идею. Моисею Гинзбургу в 1928 году удалось приблизиться к идеалу благодаря совершенно неожиданному заказчику.
Нарком финансов Николай Милютин в 1908 году был студентом архитектурного факультета в Петербурге. Потом его захватила революционная борьба, ему было не до того. Но он чувствовал большую причастность к архитектурным делам, чем другие наркомы, а положение министра финансов открывало перед ним финансовые возможности. Кроме того, Гинзбург спроектировал на крыше дома совершенно не обобществленную виллу, чем в должной мере учел советские реалии и личные пожелания наркома. На нижних этажах все обобществлено, наверху нарком в индивидуальной вилле — все правильно.
Впрочем, и на ниве обобществления удалось лишь приблизиться к идеалу. В доме были трехкомнатные квартиры, где жили архаические большие семьи, и им делали даже кухни с ванными. В верхних этажах, где квартиры были однокомнатными, вместо кухни был кухонный элемент — шкаф с плитой, рядом с которым стоял ванный элемент — душ, на момент использования закрывавшийся шторкой. На последнем этаже, где жили приближенные к наркому одинокие молодые сотрудники, предполагалось по одному кухонному и ванному элементу на две квартиры. Зато к жилому корпусу примыкал общественный, где Гинзбург предусмотрел большую столовую для жильцов и множество общественных помещений.
Замыслы были грандиозны, но специфика советской жизни, особенно среди сотрудников центральных наркоматов, предполагала естественную выработку жизненной стратегии под названием «надо реже встречаться». Вот сидел ты с товарищем вместе в общественной столовой, а завтра его взяли, и что? Так что первое время жильцы предпочитали брать еду из столовой в свою жилячейку (как назывались квартиры), а потом большинство перешло на самостоятельное приготовление пищи на своем кухонном элементе. Общественная зона заглохла, там посадили контору. Совместное загорание на крыше, где Ги
В памятнике конструктивизма, Доме Наркомфина, начались реставрационные работы. По проекту восстановления решено в полной мере воплотить первоначальную идею архитекторов — построить жилое здание коммунального типа. В нем откроется предприятие общественного питания, квартиры и комнаты вновь станут жилыми, а крыши превратятся в общественные площадки.
Заложить фундамент
1920-е годы были крайне благоприятным временем для новаторства в архитектуре. Отправной точкой стала сложная экономическая и общественная ситуация после Первой мировой войны. Бедность городов почти во всех странах Европы и Советском Союзе заставила находить рациональные решения в строительстве и спровоцировала первое проявление индустриализации и стандартизации.
В европейской архитектуре идеи конструктивизма воплощали архитекторы Ле Корбюзье, Вальтер Гропиус, Бруно Таут, а в СССР — Константин Мельников, Лазарь Лисицкий, братья Александр, Виктор и Леонид Веснины, Иван Николаев и Моисей Гинзбург. Последний и стал автором Дома Наркомфина на Новинском бульваре.
Воплотить идею в жизнь
Дом Наркомфина был построен в 1930 году для работников Народного комиссариата финансов СССР. В нем использовались новаторские планировочные идеи, прорабатывались вопросы колористики и инсоляции помещений. Здесь применялись экспериментальные материалы и конструкции: каркас изготовлен из монолитного железобетона, наружные и внутренние стены — из бетонитовых пустотелых камней, стены и перегородки — из фибролита.
Здание держится на трех рядах бетонных столбов, проходящих через все этажи. На столбы опираются перекрытия, на которых построены стены, не несущие нагрузки. Такое решение позволило оформить фасад с помощью сплошного ленточного остекления. Это был первый в стране жилой дом на каркасе из железобетона. Раньше такую конструкцию имели только административные здания — Центральный телеграф на Тверской, типография «Известий» на Страстной площади, Госторг и Центросоюз на Мясницкой.
Корпус оборудован жилыми ячейками нескольких видов: типа К для больших семей, малометражными квартирами типа F, а в обоих концах дома — сдвоенными ячейками 2F с двумя жилыми комнатами, столовой, передней, ванной, уборной и кухней.
Ячеек типа К — восемь. В квартирах площадью 90 квадратных метров есть коридор, кухонный уголок, гостиная на первом ярусе, две спальни и санузел — на втором.
На трех верхних этажах разместили двухуровневые квартиры-ячейки типа F площадью 37 квадратных метров с гостиной на первом уровне и спальней и санузлом на втором. Для такой ячейки была разработана типовая мебель. Это стало еще одним экспериментом, аналогов которому в СССР не было. Жилое пространство разделили на функциональные зоны, для каждой предназначалась группа частично встроенной стандартной мебели. В рабочей зоне стояли письменный стол, кресло и этажерка, в столовой — круглый стол, полка, диван и три мягких табурета. Из них можно было собрать второй диван, составив в ряд вдоль укрепленной на стене мягкой спинки. В спальне располагались две откидывающиеся к стене кровати со стержнями, служившими ночью вешалками для одежды. Рядом с рабочим столом и кроватями были светильники. Кроме них, у основания внутренней лестницы на вертикальной стойке шарнирно укреплялась горизонтальная штанга с лампой, которая могла описывать круг и освещать разные части помещения.
В столовой была запасная газовая проводка, позволяющая установить небольшую кухню с мойкой, газовым или электрическим очагом, рабочим столом, вытяжкой, холодильником, шкафом для посуды и термосом. В конце коридора, соединяющего жилые ячейки F, была и запасная общая кухня, но предполагалось, что питаться жильцы дома будут в столовой.
Стены в квартирах памятника конструктивизма были выкрашены в разные цвета. Типовое оформление разработал приехавший в СССР профессор Хиннерк Шепер, до этого руководивший малярными мастерскими Баухауса. Для жилых помещений были выбраны две гаммы — теплая и холодная.
В теплом цветовом решении, которое зрительно ограничивало пространство, потолок был цвета светлой охры, а стены — лимонные. В холодном, которое, напротив, визуально расширяло помещение, потолок предлагалось красить в голубой, а стены — в сероватый или зеленоватый цвет. Чтобы разнообразить оформление, в смежных комнатах рядом с холодными были добавлены теплые розовые и желтые тона и, наоборот, по соседству с теплыми — голубые и серые оттенки.
В доме разместилось и несколько комнат в лучших традициях общежитий — без индивидуальной ванной и туалета. Для отдыха на открытом воздухе использовались лоджия на втором этаже и плоская кровля с солярием и цветником. К жилому корпусу примыкает коммунальная часть здания, в которой находились столовая и детский сад.
Все без исключения квартиры в доме двухуровневые. Окна в помещениях выходят как на запад, так и на восток, таким образом в спальне можно встречать рассвет, а в гостиной — провожать закат.
Провести социальный эксперимент
Дом Наркомфина, согласно замыслу архитекторов, должен был помочь перестроить жизнь и быт советского человека на новые, коммунистические рельсы. Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис еще не видели в своем творении дом-коммуну, но называли его зданием переходного типа. Заказчиком выступал министр финансов Николай Милютин — любитель авангарда и необычной архитектуры. И в итоге Москва получила не просто дом, а в некотором роде головоломку, которая была чем-то средним между стандартным многоквартирным зданием и прогрессивным домом-коммуной. Например, во всех ячейках была встроена плита и раковина в качестве индивидуального кухонного элемента, а в бытовом блоке размещались гараж, прачечная, сушилка для вещей, столовая и библиотека. И разумеется, они были общими.
Предполагалось, что в широких коридорах жильцы смогут поставить столики, собираться там и общаться друг с другом. По крайней мере, так это видели архитекторы.
Однако обитатели дома не были готовы изменить привычный уклад жизни, и в середине 1930-х годов бытовой блок перестал работать. Жители старались готовить и есть у себя в ячейках, а если и пользовались столовой, то предпочитали уносить продукты с собой. Галерею вдоль нижнего этажа переоборудовали под кладовки, в итоге коммунальный блок сначала переделали под типографию, а позже — под конструкторское бюро.
Наружное цветовое решение дома тоже было необычным: с внешней стороны колонны выкрасили в белый, а оконные рамы в черный, и создавалось впечатление, что дом повис в воздухе. Кроме того, архитекторы поставили дом на ножки, чтобы не разрывать единое пространство сада, принадлежащего усадьбе Шаляпина, на территории которой находилось здание. Моисей Гинзбург хотел, чтобы дом не доминировал над окружающей средой, а органично в нее вписывался.
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
Превратить дом в креативное пространство и заселить новых жильцов
Если в 1930-е годы в Доме Наркомфина разные люди, находясь под одной крышей, должны были стать одной большой семьей, то сейчас это место, наоборот, пользуется популярностью и интересом у индивидуалистов — представителей творческих профессий, а также у тех, кто любит жить в необычных местах. На протяжении долгого времени здесь арендуют помещения дизайнеры и художники, а на крыше открыта студия йоги.
Ремонтно-реставрационные работы начаты этой весной и закончатся в 2019-м. До конца 2017 года здесь проведут демонтаж поздних надстроек и пристроек, работы по реставрации наружных стен, кровель, фонарей и подвальных помещений. Рабочие восстановят аварийные участки и воссоздадут металлические витражи коммунального корпуса.
В 2018 году вернут первоначальную структуру интерьерам жилого и коммунального корпуса, восстановят планировки квартир, коридоров, вестибюля и других общественных пространств. На финальном этапе специалисты проведут отделочные работы и благоустроят территорию. Проектом реставрации руководит архитектор Алексей Гинзбург, внук Моисея Гинзбурга.
.jpg "Проектное решение")
.jpg "Проектное решение")
.jpg "Проектное решение")
Дать вторую жизнь ЗИЛу, ГЭС-2 и хлебозаводу
Дом Наркомфина — не единственный реставрируемый объект столицы. Предназначение бывших промышленных зон меняется в корне, а памятникам конструктивизма дают вторую жизнь. Неизменными остаются две вещи — сохранение архитектурного облика и атмосферы творчества, которая царит в этих пространствах. Яркий пример — Культурный центр «ЗИЛ». В 1931 году началось строительство дворца культуры «ЗИЛ», тогда он назывался именно так. В 1933 был построен малый театр, а в 1937 — примыкающий к нему клубный корпус. Здесь открылся зимний сад — застекленная полуротонда с выходом в парк, театральный зал, библиотека и множество творческих кружков. Стены облицевали серым мрамором и создали скрытое освещение, визуально приподнимающее потолок. Задуманный архитекторами образ пространства в целом сохранился до наших дней. Как и основная функция культурного кластера — сегодня здесь каждый вечер по будням проходят лекции и дискуссии по разным дисциплинам, устраиваются концерты, экскурсии и творческие вечера.
.jpg "Проектное решение")
Исторический вид вернули, а новую жизнь поистине вдохнули архитекторы и строители, занятые в проекте по реставрации бывшей кондитерской фабрики «Большевик». В 1884 году на Петербургском шоссе (Ленинградский проспект) был построен архитектурный ансамбль из красного кирпича с широкой парадной лестницей, фонтаном у входа и ажурной кованой решеткой. В Москве появилась первая электрифицированная фабрика. Архитектор Оскар Дидио, чтобы выделить здание кондитерской фабрики среди окружающей застройки, разбавил красную кирпичную кладку вставками из светлого кирпича. Уникальный орнамент напоминал рисунок на печенье. Реставрация была кропотливой: архитекторы аккуратно вырезали сломанный кирпич и затем воссоздавали новый. Декоративную отделку фасадов здания «Большевика» восстанавливали по архивным чертежам и фотографиям. Самую ценную часть ансамбля — три корпуса, выходящих на Ленинградский проспект, — удалось сохранить в первоначальном виде, причем не только название, но и исторический облик. В нем было заменено инженерно-техническое оснащение, а само здание приспособлено под современное использование. Там открыт Музей русского импрессионизма, работают лофт-пространства и фирменный кондитерский магазин марки «Большевик».
На Болотной набережной ведутся работы по преобразованию здания ГЭС-2 в культурное пространство. ГЭС-2 строилась в начале XX века в качестве Центральной электрической станции Московских городских железных дорог. Станция была введена в эксплуатацию 2 февраля 1907 года по старому стилю. В новом творческом центре будет использовано множество инновационных технологических решений, которые сделают здание местным образцом энергоэффективности. Например, изменится расположение труб, некоторые их части станут прозрачными для того, чтобы поместить внутрь вентиляционное оборудование, а рядом собираются разбить березовый лес. В арт-пространстве будут проходить выставки, концерты и лекции. По словам кураторов, в здании ГЭС-2 будет жить культура во всех ее проявлениях.
Завод по производству креативных индустрий или, как его принято называть, дизайн-завод «Флакон» был основан в середине ХIX века. Здесь действовал хрустально-стекольный завод по производству флаконов для духов, поставляемых на первую в России парфюмерную фабрику. История постройки началась в середине 2000-х. В заводских помещениях создали пространство для творческих компаний, а фактурные краснокирпичные здания сохранили, как и высокие потолки и символичное название.
На Новодмитровской улице по соседству с дизайн-заводом «Флакон» идут работы по преобразованию здания хлебозавода № 9 в новое городское пространство. Хлебозавод открылся в 1934 году и работал до лета 2015 года. В 2016 году началась масштабная реконструкция здания, которая завершится в следующем году. Здесь откроется более ста офисных помещений и 40 лофт-резиденций. Завод также станет площадкой для проведения фестивалей, концертов и лекций.
Архивные документы предоставлены Главархивом Москвы
Я живу в доме Наркомфина — The Village
Мой отец пытался реставрировать этот дом еще в 80-х годах, а я, будучи в то время студентом архитектурного института, помогал ему. Так что реставрация дома Наркомфина стала для меня долгом памяти не только по отношению к деду, но и по отношению к отцу.
Реставрация дома Наркомфина — это практически научный проект. Его цель — в точности восстановить первоначальный облик здания.
В послевоенный период дом закрасили и сильно изменили, так что мы ведем археологическую работу — параллельно с проектированием делаем зондажи и исследуем подлинные слои краски. Нам уже удалось найти изначальный цвет дома — теплый молочный оттенок, — и мы постараемся максимально приблизиться к нему во время реставрации.
Одна из задач, которую я ставил перед собой, — полностью восстановить изначальные цвета интерьера ячеек. Гинзбургом было задумано несколько цветовых схем совместно с профессором школы Баухаус Хиннерком Шепером, и в разных ячейках использовались разные цвета. Мне хотелось сделать цветовую реставрацию в каждой квартире, а также восстановить изначальную схему инженерного оборудования — чтобы будущие жители дома не могли что-то поменять, а лишь поставить свою мебель. Больше всего я боюсь чудовищных ремонтов, которые делали здесь в последние пять–шесть лет, — все переделывали самым варварским образом.
Изначально дом Наркомфина стоял на колоннах, объединяя таким образом пространства впереди и позади здания. Так что мы будем опускать уровень земли до исторического и убирать стены на первом этаже, чтобы восстановить облик строения образца 1930 года. Помимо этого, разберем уродливую надстройку над коммунальным корпусом, чтобы восстановить террасу на крыше, которая там была изначально.
Сперва казалось, что отреставрировать дом — довольно простая задача, но постепенно стали возникать сложности. Во-первых, это не коммерческая история, так что найти инвесторов было нелегко. Также долгое время у дома было несколько собственников, и только летом 2016 года он практически полностью перешел в одни руки, что упростило процесс согласования. Ну и самое главное — это отношение властей к эпохе авангарда. Предыдущий московский градоначальник Юрий Лужков считал себя его идейным противником. Он не уставал повторять, что это вредная и ошибочная архитектура. Многие инвесторы, которые были готовы вкладываться в реставрацию, уходили, потому что знали, как к проекту относятся городские власти.
Однако за последние лет шесть ситуация стала другой. Я вижу, как изменилось отношение москвичей к авангарду эпохи 20-х годов прошлого века. Конструктивистской архитектурой интересуется все больше людей. Я 20 лет привожу в дом Наркомфина архитекторов и студентов — в основном иностранцев, которые просят показать дом. Но в последнее время появилось много энтузиастов, которые сами устраивают экскурсии. Это настоящий перелом! Эпоха авангарда, на мой взгляд, — главный вклад России в мировую художественную культуру, когда мы не следовали за модой, а задавали ее.
Сложно определить точные сроки реставрации — может быть, она займет полтора года, а может быть, и все три, ведь перед нами стоят сложные технические задачи. Дом, вероятно, будем реставрировать двумя частями, чтобы какое-то количество жителей могло здесь остаться. Но вообще реставрация начнется с коммунального корпуса, который стоит пустой и никому не мешает.
В августе Собянин заявил, что дом Наркомфина будет отреставрирован и все его 46 квартир проданы. Удивительная история: проектом реконструкции занимается внук его автора Алексей Гинзбург, с которым «Афиша Daily» поговорила о том, как конструктивизм начинают ценить — и люди, и власти.
Алексей ГинзбургРуководитель архитектурной мастерской «Гинзбург Архитектс». Внук автора дома Наркомфина Моисея Гинзбурга и правнук Григория Бархина, построившего здание газеты «Известия», которое также было отреставрировано его компанией в 2015-м.
— Великий директор Музея архитектуры Давид Саркисян считал, что дом Наркомфина — самый большой вклад России в мировую архитектуру. Почему он так долго стоял в ужасающем состоянии?
— Я думаю, Давид говорил не только о доме Наркомфина, но и о конструктивизме в целом. О короткой эпохе российского авангарда — периода, когда мы внесли самый значительный вклад в мировую архитектурную культуру. Этот вклад колоссально важен. Ведь до этого момента в России строили очень красивые здания, но следовали за модой, эпицентром которой были другие страны. Все правители, начиная с Ивана III, приглашали мастеров из Англии, Германии, Франции.
В 1934 году все творческие группы, работавшие и объединенные сейчас под общим брендом «конструктивизм», были признаны вредными, буржуазными, подверженными формалистическому влиянию и чуждыми молодому социалистическому обществу. Многим архитекторам, таким как Иван Леонидов, в процессе просто сломали судьбы. В 1930-е годы конструктивистские здания еще активно использовались, а уже после войны их начали перестраивать. Сначала — с целью увеличить площадь. Надстраивали первые этажи, проводили перепланировки. И дальше было только хуже — вплоть до 1990-х годов.
Подробности по теме
От Шкловского до Шостаковича: все самое главное о русском формализме
От Шкловского до Шостаковича: все самое главное о русском формализмеКонечно, многие если и не были противниками этой архитектуры, то считали ее чем-то неинтересным, неважным. Я в таких случаях часто рассказываю, как начал помогать отцу заниматься домом Наркомфина. Мой отец, Владимир Гинзбург, предпринял первые попытки по восстановлению дома за 30 лет до нынешней реставрации — в 1986-м. Тогда зданием интересовались единицы, и в основном это были западные историки, теоретики архитектуры, в том числе очень известные — такие как Кэтрин Кук, Кеннет Фрэмптон. В 1990-е уже каждого западного архитектора в Москве интересовал дом Гинзбурга и дом Мельникова. И только в последние годы я заметил, что входящие в этот дом группы людей говорят не на английском, а на русском языке. То есть у нас в обществе появился запрос, интерес к этой эпохе, дому, культуре. Нельзя сказать, что это повлияло на финансовые процессы, но все-таки создавало предпосылки.
Нам надо правильно оценивать вклад русского авангарда в мировую культуру: не только то, что делали архитекторы, но и музыканты, писатели, художники, режиссеры. Потом путем развития социалистического реализма мы стали превращаться в культурную провинцию. И то, что сейчас мы начинаем адекватно оценивать наш вклад, должно помочь нам выбраться из этого состояния культурной провинции.
Здесь и далее: проект реставрации дома Наркомфина
© «Гинзбург Архитектс»
— Расскажите, на каком этапе сейчас работы.
— Мы на начальной стадии. После получения всех необходимых разрешений и согласований приступили к демонтажу поздних пристроек и сейчас еще пристальнее изучаем здание — то, что касается отделки, покрасок и трассировки инженерных систем.
— В отреставрированном здании будут коммуникации, которые соответствуют оригинальным. Это ваше решение?
— Дом Наркомфина внешне очень лаконичный. Но насколько он простой внешне, настолько же сложный внутри. Невозможно в нем поменять одну часть, не вытащив по цепочке какие-то другие проблемы. Его нельзя полноценно отреставрировать, если не сохранять трассировку систем. Где-то их действительно нужно менять на современные, а где-то мы подчеркнуто делаем их из тех материалов, из которых они были сделаны в 1930 году.
Металлические конструкции в композиции — один из приемов конструктивизма
1 из 5Коммунальный корпус включал в себя столовую, физкультурный и читальный залы
2 из 5Квартира Милютина на крыше дома не входила в проект Гинзбурга. Милютин спроектировал ее потом, предварительно разругавшись с архитектором
3 из 5Алексей Гинзбург говорит, что из дома Наркомфина «пытались сделать хипстерское место, но делали это совершенно варварским способом»
4 из 5В доме жили нарком здравохранения Семашко, художник Дейнека и главный хирург Минобороны СССР Вишневский — сын Александра Васильевича Вишневского, автора мази Вишневского
5 из 5— Квартиру наркома финансов Николая Милютина, который был заказчиком Дома и сам ее спроектировал, будете восстанавливать?
— Никакой квартиры Милютина в изначальном проекте не было: на этом месте была вентиляционная камера. Там должно было располагаться наисовременнейшее оборудование — приточная механическая вентиляция, но на нее не хватило средств. И Милютин решил сделать себе там квартиру. Потом он писал, что сам ее спроектировал — хотя понятно, что он использовал опыт Гинзбурга с ячейками. В квартире угадывается ячейка типа К с поправкой на то, что она выходит не на две, а на три стороны. Тем не менее мы реставрируем не проект, а построенный дом: и коммунальный корпус, и переход между ним, и жилой корпус, и в том числе квартиру Милютина — ведь это тоже часть здания. И нам как раз таки очень важно при расчистке отслеживать, насколько реализация проекта отличалась от первоначального замысла.
Там пытались сделать хипстерское место, но делалось это за счет того, что уничтожались подлинные исторические элементы
Дом разделен на две части: зону консервации и зону воссоздания. Первая — это подлинные элементы, которые необходимы, чтобы сохранить дух здания. И вот этот термин, «консервация», как раз и равняется слову реставрация. Вторая — то, что мы собираемся восстановить. Последние лет семь в доме велись варварские ремонты: жильцы выламывали окна и меняли их на пластиковые, заменялась отделка в помещениях, делалась перепланировка — многое, к сожалению, было утеряно. Там пытались сделать хипстерское место, но делалось это за счет того, что уничтожались подлинные исторические элементы. И это катастрофа. Когда мы будем делать копии всего того, что утрачено или руинировано и восстановлению не подлежит, то будем делать их по той же технологии и из тех же материалов, в тех же габаритах, как это было в оригинальном здании.
© «Гинзбург Архитектс»
— По замыслу Гинзбурга крыша была общественным пространством. Но получается, если вы восстановите квартиру Милютина, кровля будет недоступна для остальных жильцов?
— Вовсе нет. Квартира Милютина была обращена не на эксплуатируемую часть и не на террасу с солярием, а вовне. Остальную кровлю использовали жильцы и точно так же она будет использоваться сейчас.
Мы планируем восстанавливать функциональное назначение здания максимально близко к авторскому замыслу. Одна из задач — показать, что дом Наркомфина — это не дом-коммунна, как многие по ошибке его называют. Это дом «коммунальный», как говорили о нем авторы, или «дом переходного типа». Но, по существу, это дом для современных людей, которые жили в России в индустриальную эпоху, наступившую, может быть, чуть позже, чем в Америке или Европе. По сути, он предназначался для соответствия новому образу жизни, и в этом смысле он интересен исследователям по всему миру. Мы хотим доказать, что этот дом современен, актуален, он был своеобразной предтечей нынешней архитектуры — одним из первых экспериментов с жильем, предназначенным для современного человека.
Зданию вернут знаменитые конструктивистские ножки. Сейчас их почти не видно из-за более поздних застроек. Здесь и далее: технические планы и схемы проекта реставрации дома Наркомфина
1 из 5В коммунальном корпусе, с которым основной корпус связывал переход, появится общественное пространство
2 из 5Раньше в цветочницах были отверстия для слива воды, но после войны их заделали. Влага начала скапливаться в фасаде, что сказалось на его состоянии
3 из 5Приямки — это углубления в земле, примыкающие к стене здания
4 из 5Как и раньше, витражное остекление коммунального корпуса будет доходить до самой земли
5 из 5— Какова судьба пристроек, входивших в первоначальный состав дома?
— Дом Наркомфина — это именно комплекс зданий. Одна из важных идей заключалась в том, что вся инфраструктура будет совмещена с жилым зданием. Поэтому он соединен переходом с коммунальным блоком, в котором было кафе и должен был находиться спортивный зал, но в итоге его заменили на детский сад, который сначала хотели построить в середине участка. Напротив, ближе к Садовому кольцу, построили хозяйственный корпус, где находилась самая передовая в то время механическая прачечная. Мы занимаемся его реставрацией, и у него, скорее всего, будет какая-то городская функция — кафе или книжный магазин. Восстанавливать прачечную сейчас не имеет смысла.
Если говорить о коммунальном корпусе, то там мы, конечно, планируем восстанавливать функцию общественного пространства, для которой он и был предназначен. В нем будет, может частично, кафе или пространство для каких-то мероприятий, выставок. Там не будет офиса или магазина.
© «Гинзбург Архитектс»
— Была версия, что там могут сделать музей.
— Нет, но мы говорим о музеефикации одной из жилых ячеек.
— А что с остальными? Будете восстанавливать первоначальные покраски?
— Безусловно. Мы знаем, что случайных элементов там не было — все детали дома были подчинены определенным задачам, в том числе и цвет. У Гинзбурга выходила статья в журнале «Современная архитектура», посвященная влиянию цвета. Он хотел своими цветовыми решениями создавать более комфортное, гармоничное пространство. В работе над домом использовал колористические таблицы, которые достались ему от немецких товарищей, — там был такой Хиннерк Шепер, специалист, приехавший из «Баухауса». Мы их теперь тоже используем.
В одной из квартир мы восстановили первоначальное цветовое решение — пока просто чтобы показать, как это работает. Сделали порядка 40 зондажей, исследовав специальным буравчиком каждую стену. Так мы поняли, что стены красились в разные цвета. Подобрали эти цвета, нашли краску, похожую по составу и тактильным ощущениям поверхности. И действительно, теперь, когда ты туда попадаешь, пространство кажется больше и шире, чем оно есть на самом деле. Не говоря уже о том, что теплые и холодные тона красок по-разному работают. Поэтому на западной стороне, которую освещает послеполуденное солнце, использованы одни цвета, на восточной стороне, выходящей в парк, — другие.
Тестовый окрас одной из ячеек по схеме, задуманной Моисеем Гинзбургом
© Наталья Мелекова
1 из 7Разноцветные стены — не блажь, а способ сделать помещение больше визуально
© Наталья Мелекова
2 из 7В некоторых местах команде Алексея Гинзбурга приходилось снимать до 40 зондажей, то есть раскрытий штукатурки, чтобы добраться до первоначальных покрытий
© Наталья Мелекова
3 из 7Гинзбург-старший выбирал цвета, исходя из интенсивности и температуры естественного света, который падал на стену в течение дня
© Наталья Мелекова
4 из 7При работе с цветами Моисей Гинзбург использовал опыт и колористические таблицы Хиннерка Шепера — специалиста из «Баухауса»
© Наталья Мелекова
5 из 7Окна в тестовой ячейке приближены к оригиналам 1930-х годов
© Наталья Мелекова
6 из 7На этой схеме видно, как распределены холодные и теплые цвета по жилой ячейке
7 из 7— В последние пару лет много скандалов в связи со сносом конструктивистских зданий — ДК Серафимовича, Таганской АТС. Какой вообще должен быть регламент в связи с сохранением русского конструктивизма?
— С одной стороны, я практикующий архитектор, который вносит изменения в среду и часто находится в антагонизме с реставраторами, историками. С другой, я реставратор, которому приходится заниматься восстановлением зданий и думать о среде как контексте, в котором мы живем. Я стараюсь эти две своих половины совмещать.
За последние 80 лет очень много исторический зданий было уничтожено — не глядя, бездумно. Поэтому вопрос даже не в том, конструктивистское это здание или нет. Это может быть средовое здание, построенное не в каком-то конкретном стиле. Но если оно не развалилось, то, мне кажется, нужно стараться его сохранять. Я даже сейчас не говорю о стилистических достоинствах. Важно, что это часть контекста, которого осталось не так много, и который формирует понимание нашего города. Я против сноса исторических зданий: этого не стоило делать ни с конструктивистским кварталом клуба «Каучук», ни с Таганской АТС. Но должна быть общественная реакция. Отношение общества дает четкие ориентиры, что можно, а что нельзя.
© «Гинзбург Архитектс»
— Ну а что-нибудь хорошее сейчас в Москве происходит?
— Масса интересных процессов. Даже то же благоустройство, от которого все так мучаются. Я как житель центра являюсь его бенефициаром и, мучаясь, потом получаю более гуманизированную среду. Реставрации в целом тоже стали лучше: вижу, какая колоссальная разница между реставрациями советскими и нынешними. Мне приходится сталкиваться со зданиями, в которых проводились реставрационные работы в 1980-е, и видно, насколько был упрощенным подход, насколько мало это похоже на реставрацию и отношение, которое описывалось в Венецианской хартии.
— Еще один ваш проект — реставрация «Известий» на Пушкинской площади. Снаружи все выглядит блестяще, в окнах горит свет, но туда пока никто не заехал. Были новости, что его купила компания «Ташир». Что в итоге будет с «Известиями»?
— Мы только в этом году закончили работы, а есть еще процесс приемки. А также большое количество организационных вещей, которые необходимо сделать, чтобы здание можно было начать эксплуатировать. Планируется, что нижние этажи «Известий» будут открыты в город, там будут кафе, рестораны — фактически то же, что в нем появилось диким способом в 1990-е годы, и то, что мы в процессе своего проекта постарались увести в цивилизованное русло. У нас не было задачи восстанавливать редакцию газеты. Здание можно использовать как офисные помещения — это приемлемо в тех оригинальных планировках, которые остались от первоначального проекта.
Второй знаменитый проект, отреставрированный в «Гинзбург Архитектс», — здание газеты «Известия» Григория Бархина, прадеда Алексея Гинзбурга
1 из 12Боковой фасад может показаться недоделанным. На самом деле «голые» стены — тоже восстановление исторической справедливости. До войны дворовые фасады и брандмауэры оставляли кирпичными, чтобы экономить краску
2 из 12Бархина умудрились обвинить в украшательстве, указывая, что круглые окна не отвечают светотехническим расчетам
3 из 12В итоге окна-иллюминаторы стали важной приметой эпохи авангарда в архитектуре
4 из 12Бархин жил на другом конце Пушкинской площади и наблюдал за ходом строительства из окна
5 из 12До реставрации в «Известиях» были светло-желтые двери и такие же стеновые панели, которые появились здесь после войны. Вместо них подобрали темно-коричневые, соответствующие оригинальному замыслу
6 из 12Бархин был и архитектором, и дизайнером интерьеров
7 из 12Круглые окна — дань так называемому корабельному стилю
8 из 12Журналисты и редакторы занимали этот дом с 1927 по 2011 год. Теперь по планам там должен возникнуть «многофункциональный комплекс с гостиницей»
9 из 12Лестничный блок соединяет редакционный и печатный корпуса
10 из 12Сейчас старое здание со стороны Тверской улицы примыкает к более поздней, «брежневской» версии «Известий», построенной в 1970-е годы по проекту Ю.Н.Шевердяева
11 из 12Открытие обновленного здания запланировано на 2018 год
12 из 12— То есть вы в целом спокойно относитесь к реорганизации пространств исторических зданий?
— Функциональное изменение — одна из самых сложных задач, с которой сталкивается архитектор, когда занимается реконструкцией и реставрацией. Есть дома, функцию которых невозможно изменить — как в доме Наркомфина. Раньше об этом велись какие-то дискуссии: а не сделать ли там музей или какую-то школу? Но для меня подобные разговоры всегда были дикостью. Однако в случае с промышленными зданиями они легко могут быть переформатированы под более актуальную функцию — в силу своей организации.
Подробности по теме
Как американка с русскими корнями делает карту советского конструктивизма
Как американка с русскими корнями делает карту советского конструктивизма— То, что Колхас сделал с «Гаражом», вам нравится?
— Очень. Он сохранил элементы старого ресторана «Времена года» и интегрировал их в новый проект. Это один из хороших примеров реконструкции. Структура ресторана позволила его перепрофилировать и сделать музей.
— Еще одна большая новость из мира архитектурной реставрации — восстановление сгоревшей в 2015 году библиотеки ИНИОН Якова Белопольского. И сейчас если по поводу конструктивизма складывается общественный консенсус, что это ценно и надо беречь, то о красоте брежневской архитектуры пока больше пишут, чем действительно как-то ее охраняют. Как вы думаете, если в итоге ИНИОН перестанет быть библиотекой, это испортит архитектуру?
— Из него можно при желании сделать общественное здание, а вот жилое — практически невозможно. Было бы хорошо, если бы появилось общественное пространство. Не важно, библиотека или еще что-то — я считаю, что для города это в любом случае будет правильно. Потому что у нас сейчас строится мало общественных зданий — хотелось бы, чтобы их было больше.
© «Гинзбург Архитектс»
— Запущен проект реставрации дома Наркомфина, появилась улица Гинзбурга в районе новых кварталов на ЗИЛе — эта фамилия постепенно вписывается в широкий культурный контекст на уровне Константина Мельникова. Вы внук Гинзбурга и правнук Бархина. Ваш отец — Владимир Гинзбург — тоже был архитектором. Ваша профессия была предопределена?
— Для меня это было скорее проблемой: когда я поступал в архитектурный институт, мне важно было доказать, что я туда попадаю не по чьей-то протекции и что мой выбор является личным, а не обусловлен семьей. Просто так получилось, что в 1980-е годы, когда это происходило, профессия оказалась девальвирована: после всех хрущевских реформ она стала придатком строительного комплекса. Очень многие молодые люди, поступавшие в МАРХИ, были племянниками, внуками или детьми архитекторов. Думаю, в таких семьях проще объяснить, чем эта профессия интересна и почему в ней можно самореализоваться. Наверное, это был синдром времени.
15 фактов о доме Наркомфина
1. Его спасали 30 лет
Алексей Гинзбург – внук Моисея Гинзбурга, построившего дом Наркомфина. Его отец, Владимир Моисеевич, начал заниматься домом в 1980-е годы, Алексей подключился в 1986 году. Примерно тридцать лет ни стимулировать государство к заботе о ключевом памятнике русского авангарда, ни найти инвестора, заинтересованного в грамотном восстановлении дома, не удавалось, хотя проект был готов с 1990-х, впрочем, архитекторы его постоянно дорабатывали. Инвестор 2008–2014 года предлагал проект, согласно которому под домом строилась подземная парковка.
Дом Наркомфина, проект. Из книги М.Я. Гинзбурга «Жилище». М., 1934. С. 81
Дом Наркомфина, довоенная фотография. Предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина перед началом реставрации. Предоставлено Гинзбург Архитектс
Состояние перед началом реставрации. Предоставлено Гинзбург Архитектс
В конце 2015 появился новый владелец, компания «Лига прав» Гарегина Барсумяна, в 2017 к компании перешло 100% собственности, все жители были отселены. В 2016 начались детальные реставрационные исследования дома, причем выяснилось, что его железобетонные конструкции в хорошем состоянии. Собственно реставрационные работы, по словам представителей девелопера, начаты в январе 2018. Реставрацией дома занимается «Гинзбург Архитектс», ожидавшее этой возможности около тридцати лет. В доме постоянно водят экскурсии. Работает риелторский сайт, где специально подчеркивается ценность дома как памятника конструктивизма.
Проект реставрации и приспособления объекта культурного наследия «Здание дома-коммуны Наркомфина» (2015–2017) © Гинзбург Архитектс
«В какой-то момент я понял, что экскурсии в доме стали проводиться не только на английском языке, но и на русском, что атмосфера в обществе поменялась, нашим соотечественникам стала, наконец, интересна история архитектуры авангарда. Видимо, этот интерес накопился в воздухе и повлиял на начало реставрации», – говорит Алексей Гинзбург.
Проект реставрации согласован с Департаментом культурного наследия. Сложностей в согласовании не было, потому что, как говорит Алексей Гинзбург, «требования, которые мы сами к себе предъявляем, более жесткие, чем общие нормативы». Впрочем дом Наркомфина пока остается памятником регионального значения – Алексей Гинзбург вполне обонованно считает его заслуживающим федерального статуса, также как и включения в число объектов, охраняемых ЮНЕСКО.
Проект реставрации и приспособления объекта культурного наследия «Здание дома-коммуны Наркомфина» (2015–2017) © Гинзбург Архитектс
Проект реставрации и приспособления объекта культурного наследия «Здание дома-коммуны Наркомфина» (2015–2017) © Гинзбург Архитектс
2. Дом-коммуна: неправда
Дом Наркомфина не дом-коммуна, – не устает повторять Алексей Гинзбург, – это коммунальный дом. Но даже если вызубрить эту тонкость, положа руку на сердце, много яснее не становится.Чем же отличается дом-коммуна от коммунального дома?
Дом-коммуна предполагает полное обобществление быта – представители типологии это, прежде всего, студенческие общежития конца 1920-х годов (тогда на проект студенческого дома-коммуны был проведен конкурс). Один из самых показательных примеров – дом-коммуна архитектора Ивана Николаева на улице Орджоникидзе, общежитие студентов Текстильного института. Моисей Гинзбург критиковал практику домов-коммун: «…конвейер, по которому течет здесь нормированная жизнь, напоминает прусскую казарму. <…> Нет нужды доказывать абстрактную утопичность и ошибочную социальную сущность всех этих проектов. <…> Нельзя не заметить во всей этой программе механического процесса увеличения до астрономических размеров молекулярных элементов бытового уклада старой семьи» (М.Я. Гинзбург. Жилище. М., 1934. С. 138, 142).
Коммунальный дом полного обобществления быта не навязывает, а скорее предлагает его элементы как удобство. Название восходит к проекту «Коммунального дома А-1», который Гинзбург предложил на организованный им же конкурс журнала СА в 1927 году как опыт создания нового типа жилья, в котором заключен принцип сочетания вполне индивидуализированных жилых помещений с целым рядом обобществленных функций. (Современная архитектура, 1927, №4-5. Цит. по: С.О. Хан-Магомедов. Там же. С. 79).
Авторское название дома Наркомфина – опытный дом переходного типа, так он назван в книге Моисея Гинзбурга «Жилище». Почему опытный? В 1928 году Гинзбург, энергичный теоретик и практик, один из несомненных лидеров движения конструктивизма, живо интересовавшийся проблемами жилья, инициировал создание при Стройкоме РСФСР, тогдашнем министерстве строительства, «секции типизации» жилья, и стал ее председателем. Секция разрабатывала жилые ячейки и способы их сопряжения, стремясь к эффективности, стандартизации и индустриализации без потери вариативности. Из речи Моисея Гинзбурга на пленуме Стройкома: «Нужно проводить такую стандартизацию, которая позволила бы варьировать типы жилья, используя одни и те же стандартные элементы» (С.О. Хан-Магомедов. Моисей Гинзург. М., 1972. С.97).
3. Доходный дом как образец: правда
За источник и точку отсчета был принят – внимание – доходный дом XIX века: «Анализ показал, что этот тип жилья при всем своем культурном убожестве в известной степени удовлетворял интересам средней и мелкой буржуазии и притом давал экономический эффект более высокий, чем например массовое жилищное строительство Москвы первых лет после революции», – пишет Моисей Гинзбург в книге «Жилище» (М., 1934. С.66).В поисках эффективности взятый за прообраз доходный дом для начала лишился черной лестницы и комнаты для прислуги, а затем с квартирами – жилыми ячейками начали происходить интереснейшие трансформации, сделавшие их по большей части двухъярусными с разной высотой потолков: сравнительно невысокие, 2,3 м, спальни, санузлы и кухни – соседствовали с «жилой частью» высотой 3,6 м, что позволяло достичь минимальных, то есть наилучших, коэффициентов эффективности кубатуры жилого пространства; высота гостиных – 5,2 м. Эффективность также достигалась: уменьшением кухонь и предложением «кухонных ниш», причем во многих случаях заменяемых но более всего – коридором, который, с одной стороны, планировался светлым, а с другой – обслуживал два этажа. И рассчитывалась исходя из параметров, приходя к коэффициентам, сложенным в формулы и графики.
Секция Стройкома разработала шесть типов ячеек, пронумеровав их от A до F, а опытный переходный дом Министерства финансов, он же второй дом Совнаркома, – один из первых примеров применения расчетов на практике. Всего было построено шесть опытных домов.
Расчеты эффективности использования жилого объема и планировки ячейки типа F. Из книги М.Я. Гинзбурга «Жилище». М., 1934. С. 77
Обобществления быта опытные дома не навязывали – скорее они должны был предлагать столовую, прачечную и детский сад как элементы комфорта и способ освобождения рабочего времени жителей, снимая с них часть бытовой нагрузки. Столовая была построена и функционировала в коммунальном корпусе, но в каждой квартире были кухни. Причем проект предполагал возможность выбора между обычной кухней и кухней-шкафом, предназначенной для того, чтобы разогревать еду и освобождающей место в квартире.
Так что распространенное выражение «дом-коммуна Наркомфина» не имеет смысла. К слову, Моисей Гинзбург терпеть не мог коммунальных квартир и стремился проектировать свои ячейки так, чтобы коммуналки в них были невозможны. Но нет ничего невозможного – после войны коммуналки здесь появились, тогда же все возможные пространства начали постепенно захватывать под жилье, перегораживать и застраивать: так появились квартиры в первом этаже и на балконе.
4. Тесные квартиры высотой 2,3 м: неправда
Ну или не вполне правда. Главное идеей Моисея Гинзбурга было максимально эффективно использовать даже не полезную площадь, а объем жилого пространства. Поэтому там, где высота не требуется: в ванных и спальных ячейках – потолки, действительно, 2,3 м. Зато здесь же в гостиных – 4,9 м. К тому же гостиные очень светлые благодаря обилию стекла, на внешнюю стену приходится по два ленточных окна, верхнее и нижнее, свет из гостиных доходит и до спален. Ячейки типа F – полуторные, здесь высота гостиных 3,6 м.В доме Наркомфина использовано два типа ячеек: F и K, которой в списке нет, но она близка ячейке типа D – для «семей, сохранивших более полно свой старый бытовой уклад». Внутри дома они сложились в подобие объемного тетриса, гарантирующего переплетение пространств и увлекательность отгадывания структуры (ради одного этого стоит сходить на экскурсию).
5. Два коридора на пять этажей: правда
Главным результатом объемных и алгебраических поисков секции Стройкома стала сложная для обыденного понимания структура дома. Первый этаж «на ножках» нежилой, коридоры – на 2 и 5 этажах: со второго попадают также на третий, а с пятого на четвертый и шестой. Коридоры связаны двумя лестницами с северной и южной части; между лестницами и торцами дома размещены увеличенные квартиры, модификации ячеек K и F – K2 и F2.
Дом Наркомфина (2 дом СНК), планировки. Из книги М.Я. Гинзбурга «Жилище». М., 1934. С. 104-105
Поздние пристройки и надстройки. Проект реставрации и приспособления объекта культурного наследия «Здание дома-коммуны Наркомфина» (2015–2017) © Гинзбург Архитектс
6. Построен из камышита: неправда
Историю о том, что дом Наркомфина построен чуть ли не целиком из камышита, то есть из соломы, поэтому гниет и его восстановление проблематично, запустил лет 15 примерно назад Григорий Ревзин. Возможно, он не предполагал, что версия окажется столь популярной, но словечко «камышит» прилипло к дому накрепко.
Утеплитель из камышита. Предоставлено Гинзбург Архитектс
Утеплитель из камышита. Предоставлено Гинзбург Архитектс
На самом деле камышит – это разновидность утеплителя, с которым в 1920-е экспериментировали как советские конструктивисты, так и архитекторы Баухауса. В конечном счете эксперименты привели к появлению современных утеплителей типа минеральной ваты. Камышит, или соломит, состоит из спрессованных стеблей соломы или камыша. Сложить из него стены без укрепления каркасом невозможно. В доме Наркомфина и коммунальном корпусе камышит использован для утепления торцов бетонных балок, выходящих наружу, для удаления так называемых «мостиков холода»; частично – балки под потолком в квартирах. Камышитом же утеплены изнутри стены навесного перехода от дома к прачечной-общественному центру. И все. Это совсем немного.
7. Бетонный каркас и шлакоблоки: правда
Инженер Сергей Прохоров потому, в частности, и считается соавтором дома, что не только его объемно-пространственное решение, но и конструктив стал результатом эксперимента.Каркас дома железобетонный, стены сложены из пористых шлакоблоков-«камней» типа «Крестьянин», их изготавливали на стройплощадке, для чего на стройку привозили отходы металлургической промышленности (сегодня как изготовление материалов на стройке, так и использование отходов, считаются чертами экологического строительства, поскольку экономят массу энергии). Щелевидные полости внутри уменьшают вес блоков и улучшают, за счет воздушной прослойки, их теплоизоляционные свойства. Засыпка бетонной крошкой между блоками также улучшала теплоизоляционные свойства кладки.
Блоки «Крестьянин» для улучшения теплоизоляции пересыпали каменной крошкой. Предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Камень «Крестьянин». Предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Камень «Крестьянин». Предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Камень «Крестьянин». Историческая кладка. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Блоки 1920-х годов стали прообразом современного строительного «камня» – широко распространенного типа заполнения бетонных каркасов. Они настолько типичны, что архитекторам удалось найти на современном рынке блоки с теми же параметрами для восстановления утраченных частей стен.
А вот кирпич в доме Гинзбурга не использовался. Кирпичная кладка на торцах здания, обнаруженная краеведами, относится к ремонтам 1950-х годов и более позднего времени. Причина ремонтов – после войны засорилась и разрушилась проходящая здесь труба водостока, ее и починили кирпичом.
Дом Наркомфина. Камень «Крестьянин». Предоставлено Гинзбург Архитектс
Блоки Прохорова были изобретены для дома Наркомфина. В полых блоках квадратного сечения были проведены трубы коммуникаций, как между квартирами, так и в плоскостях потолков – в некоторых случаях коммуникациям приходилось изгибаться, следуя сложному объемно-пространственному «тетрису» ячеек. Подобные пустотелые блоки в то же самое время начал использовать и Баухаус. Коммуникации в доме Наркомфина заменят, но принцип их прокладки сохраняет, а блоки Прохорова там, где они утрачены, восстановят.
Блоки инженера Прохорова. Проект реставрации и приспособления объекта культурного наследия «Здание дома-коммуны Наркомфина» (2015–2017) © Гинзбург Архитектс
Блоки Прохорова с остатками разрушенных коммуникаций внутри. Предоставлено Гинзбург Архитектс
«Вскрытые» блоки Прохорова. Предоставлено Гинзбург Архитектс
Пример изгиба коммуникаций. Вид сверху вниз. Предоставлено Гинзбург Архитектс
8. Внутренние стены из соломы: неправда
Как уже было сказано, возвести стену из соломита или камышита без дополнительной обрешетки решетки нельзя, и камышитовых перегородок в доме не было.Стены между комнатами были из фибролита: стружечных плит, напоминающих ДСП или ДВП второй половины XX века.
Полы в квартирах и на лестницах – наливные из ксилотита, искусственного камня из древесных опилок. По словам Алексея Гнзбурга, такой пол – теплый, почти деревянный, – архитекторы планируют воссоздать повсеместно там, где он утрачен.
9. Причина ужасного вида – цветочные горшки на фасаде: правда
Восточный фасад с цветочницами стал отдельным элементом исследования. Обычно именно восточный фасад приводят как пример ужасного качества строительства конструктивистской архитектуры. Цветочницы, которые были установлены на окнах восточного фасада, имели отверстия для слива воды, которые в 1960-х заделали. С тех пор вода стояла в этих цветочницах, не удаляясь, и стала попадать в трещины. Вместо того чтобы освободить эти отверстия для нормального дренажа, были попытки штукатурку с фасадов сбить и сделать заново. На самом деле со штукатуркой все в порядке. Все дело в грамотной эксплуатации.Вначале цветочницы планировали полностью заменить, но затем оказалось, что они очень глубоко встроены в стену и для замены потребуется разобрать большие участки стены. В результате цветочницы сохранены и отреставрированы.
Дом Наркомфина. Цветочница в процессе реставрации. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Цветочница. Схема © Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Окно. Чертеж © Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Цветочница. Схема © Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Западный фасад с окнами © Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Восточный фасад с окнами © Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Цветочница до реставрации. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
10. Подлинные окна утрачены: неправда
Еще одно know-how этого дома, закрепившееся впоследствии в архитектуре модернизма – окна со сдвижными рамами. Рамы деревянные, с тонкими выемками для пальцев, очень изящные в духе 1920-х, времени, когда еще сохранялось качество ремесленной продукции. Часть окон заменили в 1970-е, часть в последние годы – на стеклопакеты. Всю «столярку» планируется восстановить по подлинным образцам.
Дом Наркомфина. Окно. Современная фотография. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Окно. Деталь. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Окно. Историческое фото, интерьер. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Отреставрированные окна. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Окно. Деталь © Гинзбург Архитектс
***
здесь заканчиваем игру в верю – не верю,
и вот еще несколько фактов
11. Первой отреставрировали перголу
Когда приступили к реконструкции кровли коммунального корпуса и сделали гидроизоляцию, идентичную исторической, обнаружили металлические перила с болтами. Сама по себе пергола сохранилась неплохо, но есть отдельные сильно поврежденные фрагменты. Поэтому приходилось вырезать их и заменять специально изготовленными новыми фрагментами так, чтобы шов аккуратно показывал, где новые части, где старые. Таким образом, металлические элементы кровли коммунального корпуса оказались первыми реставрированными частями здания.
Дом Наркомфина. Пергола после реставрации. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Пергола до реставрации. Изгиб. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
12. На двух корпусах была зеленая кровля
Преимущественно в виде цветников, их восстановят. Крыша была сконструирована в расчете на озеленение. Когда летом 2017 разобрали покрытие кровли коммунального корпуса, там обнаружилась сохранившаяся конструкция эксплуатируемой террасы. А на кровле жилого корпуса, рядом со знаменитым пентхаусом наркома Милютина, который тот устроил себе в вентиляционной шахте на основе ячейки типа К, после того как сняли доски, были найдены бордюры, некогда заполненные клумбами. Хотя фотографии клумб не известны, помогли чертежи, опубликованные в книге Моисея Гинзбурга «Жилище». Впрочем, в некоторых местах пришлось заново проектировать схему отвода воды.
Дом Наркомфина. Зеленая кровля. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
13. Винтовую лестницу пришлось заменить
От изящной винтовой металлической лестницы почти ничего не осталось. Лестница простояла 70 лет, но исчезла в последние годы, когда из дома уносили все подряд. Ее пришлось воспроизводить по чертежам.
Замененная виноватя лестница на кровлю, 2018. Предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Винтовая лестница на кровлю. Схема © Гинзбург Архитектс
14. Открытый первый этаж – идея Моисея Гинзбурга
Дом поставлен на «корбюзеанские ножки» раньше, чем их где-либо построил сам Корбюзье («пять принципов» опубликованы в 1927, дом построен в 1928-1930). Здесь сложно говорить о влиянии или его отсутствии: Гинзбург и Корбюзье переписывались, и знаменитый француз, приехав в Москву строить Центросоюз, посещал дом Наркомфина. Собственно Моисей Гинзбург считал первые этажи неудобными для жилья, а открытый первый этаж – здоровым решением, открывающим ток воздуха под домом. Он объяснял свое решение именно этими практическими мотивами, а не принципами Корбюзье.
Расчищенные «ноги» дома, 2018. Предоставлено Гинзбург Архитектс
15. Решено сохранить подлинный витраж
Наполовину: внешний контур заменят копией. Большие площади остекления и на восточном, западном фасаде делают дом светлым. Но самый эффектный витраж был обращен на север и освещал коммунальный корпус. Он сохранился, очищен; сейчас решено, что внешний витраж заменят копией, а внутреннюю «нитку» оставят подлинной, заменив разрушенные части сохранными фрагментами внешних рам. С витражами работает Игорь Сафронов.
Дом Наркомфина. Витраж. Историческое фото. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Витраж до реставрации. Деталь перемычка. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Витраж. Схема © Гинзбург Архитектс
Дом Наркомфина. Витраж в процессе реставрации. Изображение предоставлено Гинзбург Архитектс
![[альтернативный текст для изображения]](/800/600/https/img.rl0.ru/afisha/c560x373/daily.afisha.ru/uploads/images/b/8b/b8bf137fa7ec41969969bb363ff06df6.jpg)
Фотография: Иван Кайдаш
О доме на Новинском бульваре, спроектированном архитектором М.Я.Гинзбургом и известном под названием дома Наркомфина, написано множество работ, и распространяться лишний раз о его красоте и значении для истории архитектуры не стоит. Стоит сказать несколько слов о другом. Нынешнее существование дома Наркомфина напрямую связано с торжеством неолиберальной идеи: слава богу, интересы собственника, общественности и архитектурной элиты совпали, и дом пока удается сохранить. Редко когда у представителей крупного капитала что-то переворачивается в голове — так, чтобы они начали вдруг оценивать вещь, ориентируясь не только на ее рыночную стоимость. Конечно, случается и миллионеру из Бахрейна приобрести работу Поллока, но это скорее выгодное (пускай и рискованное) вложение капитала. Не меньшей редкостью является и то, что внук великого архитектора, сам известный архитектор, чувствует свою ответственность за сохранение творения деда. Дом на Новинском — один из немногочисленных памятников архитектуры, сумевших пережить деятельность капиталистов-вандалов, которые уничтожают наш город последние 18 лет. Впрочем, у нас нет уверенности в будущем дома Наркомфина, есть только слабая надежда.
Всякий раз, когда заходит речь о доме переходного типа Моисея Гинзбурга, все исследователи, защитники культурного наследия и архитекторы стеснительно обходят вниманием социальное значение этого проекта. Конструктивизм был не только архитектурным стилем (согласно книге Гинзбурга «Стиль и эпоха» — как раз им-то и не был), но еще и принципиально новым способом организации жизни: конструктивисты стремились выстроить новые законы общежития. От эпохи строителей утопии осталось не так много материальных свидетельств, по которым мы могли бы реконструировать быт тех бесконечно далеких от нас людей (практически атлантов, как бы громко это ни звучало). Действительно ли их быт был столь аскетичен, искусственен и невозможен для современного человека?
![[альтернативный текст для изображения]](/800/600/https/img.rl0.ru/afisha/c332x480/daily.afisha.ru/uploads/images/1/c9/1c97924524564a9388b8a9b46f2b5aa6.jpg)
Фотография: oldmos.ru
Жизнь в доме переходного типа Гинзбурга обустраивалась не столь радикально как, скажем, в студенческом доме-коммуне Николаева на нынешней улице Орджоникидзе, быт которого был максимально социализирован. Маленькие жилые ячейки, предназначенные только для ночлега, располагались между двумя коридорами, в которых должна была осуществляться вся повседневная деятельность человека. У входа в ячейки располагались шкафы, куда перед общим отбоем нужно было складывать одежду, чтобы дежурные заменили ее на чистую соответствующего размера. После отбоя по специально разработанному газопроводу должен был подаваться усыпляющий газ во все ячейки одновременно, а перед подъемом — бодрящий газ, обеспечивающий быстрое пробуждение всех жильцов. Разумеется, все службы, так же как и практически все вещи, были коллективизированы. Ни о каком индивидуальном питании и речи не было. Студенты не смогли жить в таком режиме: «веселый» газопровод не работал ни дня, вскоре большой коридор упразднили, превратив двухместные ячейки в комнаты и набив их народом, как бутырские камеры. Студенты эти изменения одобрили.
В доме на Новинском не было газопроводов. Была общая столовая, детский сад, прачечная. В жилом корпусе расположены квартиры трех видов: 1) большие трехуровневые квартиры в торцах дома; 2) большие двухуровневые квартиры со студией-мастерской, расположенные на первом этаже; 3) жилячейки типа F верхнего и нижнего расположения. Еще на крыше был большой пентхаус Милютина: он в качестве наркома финансов и выступил заказчиком дома. Жилячейки типа F — самые маленькие: 32 квадратных метра, они расположены на двух уровнях. Например, квартира 33 верхнего расположения: небольшая комната-спальня балконом выходит в студию с двумя ленточными окнами. Из студии ведут две лестницы — вверх в спальню и вниз к входной двери. Нижняя лестница начинается прямо в комнате и огорожена парапетом, создающим особую часть помещения под балконом (раньше в этой нише находился шкаф-кухня). Квартира удобна, и она гораздо лучше стандартных хрущевок, наследовавших конструктивизму.
![[альтернативный текст для изображения]](/800/600/https/img.rl0.ru/afisha/c339x480/daily.afisha.ru/uploads/images/f/2d/f2d764c6a49940958964e973cdc4db06.jpg)
Фотография: archi.ru
Дом сильно изменился после 1929 года. Пространство под домом было застроено (изначально дом стоял на колоннах), и до последнего времени там располагались сомнительные учреждения вроде ломбарда. Переход между жилым и коммунальным корпусом наглухо закрыт, в самом корпусе в советское время располагалась типография. Квартиры изменены до неузнаваемости: балконы, балюстрады и галереи отделены перегородками, в спальне выстроена ванная комната, некоторые жильцы умудрились разделить и без того маленькую спальню на две комнаты с раздвижными дверями. Все ниши закрыты перегородками, шторами и т.п. В общем коридоре верхней галереи на многих дверях написано желтой краской: «Кладовка, ключи в такой-то квартире». Подобным образом немногие оставшиеся «законные» жильцы захватывали пустые квартиры для складирования своих вещей. Старыми жильцами занято 13 квартир, остальными квартирами владеет концерн «Миан».
Уже в 1934 году Гинзбург не без грусти писал, что жильцы довольны фабрикой-кухней, но отказываются от совместных трапез и расходятся по квартирам с судками. Получившие отдельную квартиру люди были счастливы и совершенно не собирались менять свой быт. Возможно, авангардисты 1920-х требовали от них слишком многого. Общая прачечная и детский сад были весьма кстати, а вот отказ от «простого человеческого счастья» в собственной уютной квартирке — это уже чересчур. Да и государство вскоре отказалось от намерения изменить человеческую природу, у него появились задачи поважнее реализации утопии. Николаев считал, что первый шаг для перехода от дома-общежития к дому-коммуне — изгнание примуса из быта. Даже первый пункт его программы осуществить не удалось. Примус победил.
![[альтернативный текст для изображения]](/800/600/https/img.rl0.ru/afisha/c560x355/daily.afisha.ru/uploads/images/a/a0/aa0396702165489fbdf8b822c695ca4c.jpg)
Фотография: oldmos.ru
Увлечение конструктивистской архитектурой и домом Наркомфина в частности существенно повлияло на мои взгляды. Сейчас кажется странным, что интерес к Малевичу и Родченко может стать фундаментом для левых взглядов, однако многие в 1990-х идеологически мутировали по «сугубо эстетическим» причинам. Человек интересуется искусством, пытается разобраться в нем и в конце концов открывает для себя идейный пласт искусства, игнорируемый наивным зрителем. Идеологическую, пропагандистскую функцию искусства у нас не принято рассматривать как нечто существенное (возможно, ситуация с группой «Война» — первая черная ласточка). В советское время было иначе, поэтому с искусством, особенно левым, боролись. Платонов представлял большую опасность для режима, чем Бунин или, скажем, Пантелеймон Романов. И отсутствие ремонта и заброшенность дома Наркомфина — следствие нелюбви к нему со стороны партийных бонз.
Однажды я напросился на разговор с академиком, человеком, который сделал бесконечно много для сохранения памятников и архива русского архитектурного авангарда. В нашем разговоре я искренне чувствовал свою ничтожность перед ним и его делом, мне было крайне неудобно отвлекать его от работы. Я посмел высказать свою мечту о том, что неплохо было бы сделать в доме Гинзбурга на Новинском бульваре музей конструктивизма. Собеседник согласился, рассказал мне много поразительных вещей, а потом прибавил: «Да, такой музей необходим — чтобы мы и весь мир увидели, какой чудовищный эксперимент мы ставили над народом и над собой…» Его слова были для меня как удар тока. Как человек, всю жизнь изучающий авангард и его историю, автор бесчисленных публикаций и фактически единственный специалист по этой теме может так спокойно и отстраненно относиться к объекту своего исследования? Однако общение с постоянными жителями дома было еще более травматичным. Их не только не устраивало нынешнее качество жизни — их не устраивал и сам дом. Одна из жиличек так прямо и говорила: «Я проклинаю этот дом, у моего сына (кстати, он стал архитектором) 20 детских шрамов из-за этих лестниц! Мы все понимаем, но жить здесь невозможно!» Их претензии были не к состоянию дома, но к дому как таковому.
Гинзбург Архитекторы | Архелло
Моисей Яковлевич Гинзбург, сын архитектора, родился в 1892 году в Минске. После окончания средней школы Гинзбург отправляется за границу, чтобы получить образование в области архитектуры. Он учится в Парижской академии изящных искусств, продолжает обучение в Тулузской архитектурной школе и заканчивает обучение в Миланской академии художеств.Будучи студентом, искренне заинтересованным в Модерне, Гинзбург рассматривает курсы развития современной архитектуры.
В 1914 году после окончания учебы за границей Гинзбург возвращается домой с дипломом художника и архитектора.Продолжая учиться в России, он поступает на архитектурный факультет Рижского политехнического колледжа и через три года получает диплом инженера и архитектора.
В 1921 году неизвестный молодой архитектор приезжает в Москву, но через два-три года каждый советский архитектор знает, кто такой мистер Гинзбург. В 1923 году Гинзбург становится профессором ВХУТЕМАСа, получает статус действительного члена Российской академии художеств и одновременно читает лекции в Московском высшем техническом училище.
В том же году выходит первая теоретическая книга «Ритм в архитектуре».
В 1923 году Гинзбург пытается объединить приверженцев нового архитектурного направления, работая в журнале «Архитектура», который ежемесячно издает Московская архитектурная организация (МАО). В 1925 году А.А. Веснин и М.Ю. Гинзбург организуют Ассоциацию современных архитекторов (АМА), ядром которой являются архитектурные группы LEF, созданные в 1922–1924 годах
(А. Веснин, М. Барщ, А. Буров, И. Соболев, Л. Красильников и др.) И последователи Гинзбурга и студенты MHTC (В. Владимиров, Г. Вегман, Г.Орлов, А. Пастернак и другие). В советской архитектуре творческий тренд творчества архитекторов AMA известен как конструктивизм.
Начиная с 1926 года АМА издает свой журнал «Современная архитектура», главными редакторами которого являются лидеры АМА А. А. Веснин и М. Я. Гинзбург. Продолжая бороться за настоящую современную архитектуру, Гинзбург публикует серию теоретических статей в этом журнале.
В течение этого периода Гинзбург создает множество проектов: Дом Текстилей, Крытый рынок, Строительство Оргметалла и Русгенторг в Москве, Дом Советов (Дом Советов) в Махачкале, Правительственное здание в Алма-Ате.Эти работы отмечены знаками нового стиля.
Одновременно Гинзбург начинает работать в сфере жилищного строительства. В 1926 году по его проекту построен жилой дом на Малой Бронной в Москве; в 1927 году Гинзбург создает проект коммунального дома, а в 1928 году он начинает значительную работу по строительству массового жилья. Пятилетний опыт работы под руководством Гинзбурга, выполненной большой группой архитекторов, инженеров, экономистов и гигиенистов, был подробно описан М.Ю. Гинзбург в серии статей и в книге «Жилище», изданной в 1934 году.
Работа по проблемам жилья включала разработку жилых зданий нового типа и независимых ячеек. Работая над проблемой жилья нового типа, группа архитекторов во главе с Гинзбургом создала экспериментальные проекты жилых зданий, включая дом, построенный на Новинском проспекте в Москве в 1928-1930 годах.
Конкурсный проект «Зеленый город» того же периода, созданный в соавторстве с М.О. Барш много оспаривал из-за того, что в этом проекте отчетливо проявились идеи урбанистики.
В 1933 году были построены проектные мастерские. Позже один из тех, кого возглавил М. Я. Гинзбург, был передан в Наркомтяжпром (Национальный комитет тяжелой промышленности). В 1935 году команда этого мастерского во главе с Гинзбургом начинает создание одного из лучших российских санаториев — имени Орджоникидзе в Кисловодске.
В 30-х годах Гинзбург много работал над созданием конкурсных проектов.В этот период времени он участвует в конкурсах по следующим проектам: Дворец Советов (Дворец Совета), Театр им. В.И. Немировича-Данченко в Москве, Большой синтетический театр в Свердловске, Московский парк культуры и отдыха, павильон на Всемирной парижской выставке 1937 г., здание Известий, здание Наркомтяжпрома.
В 1939 году М. Я. Гинзбург был утвержден в числе первых 20 выдающихся советских архитекторов в качестве члена Академии архитектуры СССР.
Во время Великой Отечественной войны М.Й. Гинзбург возглавляет отдел строительной индустриализации и типизации в Академии архитектуры, а в 1943 году он проектирует и строит жилой поселок для шахтеров.
Этот период времени в Академии архитектуры отмечен организацией творческих коллективов для проектов реконструкции крупнейших городов развивающихся стран. Поэтому М. Я. Гинзбург действительно участвовал в создании нового образа Севастополя. Он подготовил несколько вариантов плана центральной части города, в то же время придерживаясь его исторической структуры, но не успел завершить проект реконструкции Севастополя.Два новых санаторно-курортных проекта в Кисловодске и Ореанде также остались незавершенными.
М. Я. Гинзбург умер в 1946 году в расцвете своей творческой жизни. В последние годы он начал фундаментальную теоретическую работу, посвященную основным проблемам архитектуры. М. Я. Гинзбург закончил только один раздел — Тектоника — из этой значительной работы. Некоторые отдельные главы из этого раздела были опубликованы, когда автор был еще жив.
S.O. Хан-Магомедов М.Ю. Гинзбург (магистр архитектуры), М.1972.
Гинзбург | Чарнел Хаус
Удивительно критическая, хотя и несколько поверхностная статья Тео ван Дусбурга о советской авангардной архитектуре от Het Bouwbedrijf , сентябрь 1928 г. (том 5, № 20):
‘У меня есть смелость быть варварским. Я не могу следить за работами экспрессионистов, футуристов и кубистов, ни за всеми другими «измами», в которых пробуждается художественный гений. Я ничего не понимаю в этом, мне холодно.
— Ленин
‘Не могу идти в ногу; мы слишком устарели.
— Керенский
1. Введение . Двойная функция, которую должно выполнять каждое нововведение, будь то в науке, культуре, искусстве или архитектуре, состоит, с одной стороны, в создании по частям нового образа мира, а с другой — в старом мире. изображение разбивается по частям. Первое обычно является результатом последнего. Люди вообще не понимают, насколько далеко идущий эффект от новой концепции на самом деле. Простое чтение произведений противников новых форм архитектуры или искусства позволяет понять, насколько сильно выросли ревность и досада за последние двадцать лет.Прочитайте, для забавы, например, брошюру pompiériste Камиля Моклера, La folie picturale , чтобы прийти к медленному осознанию того, насколько ужасающим является гениальное влияние на другую сторону нового художественного творения, которое уже принято однажды и для всех. Я не хочу обсуждать здесь искусство дальше, чем это необходимо для объяснения нашей современной архитектуры, и я не знаю, была ли эта брошюра выпущена против международных инноваций в архитектуре.Они, конечно, не были смертельными, и хотя на этой стороне никто не берет на себя труд опровергнуть их (ибо ничто не опровергает их лучше и сильнее, чем Работа), они являются не только национальным позором, но и признаком дисбаланса в развитии. духовного и социального прогресса. Этот дисбаланс характерен для России. Новые усилия в области искусства и архитектуры (последняя дата только с 1923 года), безусловно, подверглась нападкам в России не меньше, чем в других странах, и при советской власти, должно быть, произошло довольно сильное противостояние.Или вы, советские, в своем слепом почитании всего, что там происходит, вы представляете, что русская революция априори гарантировала свободное развитие современного творческого гения? Вы представляете, что одним ударом рабочий класс разорвал узы, которые очень тесно и очень тесно связали его с буржуазной культурой? Представляете ли вы, что лидеры этого класса, ленинцы, троцкисты, луначарцы, радеки, имеют лишь представление о том, что росло и процветало вне класса и времени, вне нации и сообщества, в уме гения, уже давно оторванного от буржуа? Если бы это было не так, то почему все «революционные», творческие люди покинули свою любимую Россию? Для того, чтобы импортировать новое из России в зарубежные страны? Нет … Чтобы узнать, что там нового, и импортировать … в Россию.Могут ли они заставить нас поверить, что в России полностью автономно (например, «маленькая» Голландия) произвела новую архитектуру из высоко оцениваемой «пролетарской культуры», архитектуру, отвечающую требованиям и потребностям рабочего класса? Вне вопроса.
Тот факт, что несколько польско-русских художников, преследуемых советским режимом, бежали через границы, каждый из которых нес огромное портфолио, наполнил [186-187] утопическими, фантастическими планами для своего рода дирижабл-архитектуры, желая выдвигать их даже в качестве новой коммунистической архитектуры, не означает, что в самой России был построен даже один современный, водонепроницаемый барак.Ибо действительно, когда около 1920 года все, у кого были творческие умы из России, вооруженные абстракцией и с красным четырехугольником, закрепленным на рукавах (как регалии нашего бесформенного времени), в России не было построено ни одного стула. У них были только слова и обещания, как хорошие, так и смутные туманные понятия, небывалые фантазии и намерения на вечность, но , в действительности , ничего еще не было , построено . Для этого не было ни основы, ни денег.
Эта ситуация была чрезвычайно удачной для снобизма, и, как реакция на тот факт, что Центральная Европа (в которую я включаю здесь Голландию) была далеко впереди, и, что более важно, более позитивно и реалистично, чем в прошлом, и могла дать доказательства с помощью фактов люди пытались просто предшествовать своим работам и таким образом переносить свою творческую деятельность на более ранний период.Россия, которая, по мнению россиян, хотела быть примером для всей Европы в отношении социальных реформ, не могла не быть первой и знаковой. Москва, фактически единственный культурный центр в неизмеримо обширной России, была еще до войны в прямом контакте (через Польшу) с европейской художественной жизнью. Поворот в области эстетики и архитектуры произошел под непосредственным влиянием инноваций, которые произошли намного раньше в культурных центрах Милана, Парижа, Берлина и др.Голландия включена.
Продолжить чтение →
,
Недавно я наткнулся на тайник с чрезвычайно редкими фотографиями конструктивного шедевра Моисея Гинзбурга, Дома Наркомфина, в Москве. Они воспроизведены здесь вместе с краткой популярной экспозицией истории здания и его нынешнего состояния, написанной Атлин Кэткарт-Кис, что я считаю довольно хорошим (несмотря на чрезмерно персонифицированное повествование). Большинство фотографий были сделаны тремя разными людьми:
- Чарльз Дедоярд, француз и автор авангардного журнала L’Architecture d’aujourd’hui ;
- Владимир Грунталь, известный фотограф-конструктивист и член Октябрьской ассоциации Родченко; и
- Роберт Байрон, британский писатель-путешественник и византийский историк, известный своей глубокой оценкой архитектуры.
Мне сложно сказать, чьи фотографии Наркомфина мне нравятся больше всего, так как каждая из них запечатлевает очень разные «настроения» здания. Байроны темные, задумчивые и зловещие, а у Гранта и Дедоярда — сравнительно солнечные, живые и светлые. Кто-то, кто знает больше о фотографии, особенно архитектурной фотографии, может сказать о них больше. Революционная коммунальная жилищная структура Гинзбурга как никогда фотогенична, хотя реальная сложность здания имеет тенденцию теряться в виде единичных снимков (будь то в помещении или снаружи).Надеюсь, я скоро напишу более длинную статью о Наркомфине. Пожалуйста, свяжитесь со мной, если вы хотите опубликовать его.
В последнее время, помимо работы, я тратил слишком много времени на антагонизацию танков в Твиттере — на пути защиты друзей и Славоя Жижека — вместо того, чтобы тратить их на более продуктивные предприятия. Они молоды, и мне скучно, но это не значит, что мой троллинг и непрекращающееся издевательство убедят их во всем. Поэтому я прошу прощения у всех, кого я обидел за последние несколько недель. С этого момента я попытаюсь перенаправить свою энергию на более плодотворные цели.Помимо нескольких пьес, которые я уже написал и уложил на задний план, я думаю, что я, наконец, закончу эту книгу для Zer0. Наслаждайтесь этим сейчас.
Чарльз Дедоярд
Владимир Грунталь
Грунталь, В.Г. Внутренний вид квартиры Николая Милютина с изображением встроенного стенового блока в столовой [?], Который выходит на встроенную кухню, жилой дом Наркомфина, Новинский бульвар, 25, Москва, после 1930 г.
Грунталь, В.G. Частичный вид на садовый фасад Народного комиссариата финансов (Наркомфин), жилой дом, Новинский бульвар, 25, Москва, после 1930-х гг.
Грунталь, В.Г. Внешний вид лоцмана многоквартирного дома Народного комиссариата финансов (Наркомфина), Москва, Новинский бульвар, 25, после 1930 г.
Грунталь, В.Г. Внутренний вид Народного комиссариата финансов (Наркомфин) Жилой дом с указанием коридора, 25 Новинский бульвар, Москва, после 1930 года
Грунталь, В.G. Фотография перспективного чертежа многоквартирного дома Народного комиссариата финансов (Наркомфин), Москва, Новинский бульвар, 25, до 1929 г.
Грунталь, В.Г. Внутренний вид входа в жилой дом Народного комиссариата финансов (Наркомфин) с доской объявлений на Новинском бульваре, 25, Москва, после 1930 г.
Грунталь, В.Г. Внутренний вид квартиры Николая Милютина со встроенной кухней Народного комиссариата финансов (Наркомфин), Новинский бульвар, 25, Москва, после 1930 года
Город и дом Наталии Гинзбург
Вы достаточно взрослый, чтобы помнить, когда люди писали письма? И тогда вам нужно было найти адрес, конверт и штамп и доставить его на почту!Это замечательная история, опубликованная в 1985 году итальянским автором (1916–1991), полностью рассказанная в письмах взад и вперед среди группы друзей за пару лет. Группу объединяет гостеприимство мужа и жены с большим количеством детей, которые живут в большом старом желтом доме, где вас постоянно окружают люди «как
». Вы достаточно взрослы, чтобы помнить, когда люди писали письма? И тогда вам нужно было найти адрес, конверт и штамп и доставить его на почту!Это замечательная история, опубликованная в 1985 году итальянским автором (1916–1991), полностью рассказанная в письмах взад и вперед среди группы друзей за пару лет.Группу объединяет гостеприимство мужа и жены с большим количеством детей, которые живут в большом старом желтом доме, где вас постоянно окружают люди, «как морской порт». Они называют дом La Margherite. Это в стране за пределами Рима, что дает нам контраст в названии романа.
Большинство писем от главного героя, человека средних лет, который покидает группу, чтобы жить со своим братом в Америке. Находясь в США, его брат умирает, и в итоге он выходит замуж за вдову брата.Так что его друзья пишут ему, но и друг другу. «Я не говорил вам [по телефону], потому что мне проще записать это. Телефон предназначен не для того, чтобы говорить важные вещи, требующие времени и пространства, он предназначен для тривиальных замечаний или для коротких новостей, несмотря на его важность ».
Основной темой романа является распад семейных отношений и людей, отдаляющихся от любовников, супругов и детей. У главного героя сложные отношения со своим сыном-геем от предыдущего брака, которого, по его словам, он любит, но ему не нравятся его друзья, его образ жизни или место, где он тусуется.Они редко видят друг друга, и он беспокоится, что его сыну скучно с ним. Когда он едет в Америку, он пишет: «Что касается моего сына, я не могу сказать, что оставляю его позади, потому что я действительно не знаю, где он находится, и я мог бы видеть его чаще в Америке, как в длительных путешествиях». для него это не проблема. Он отказывается признать, что у него есть еще один сын от любовника в Италии.
У меня получилась эта книга в моей куче TBR в течение многих лет, и я вставил в книгу вырезанную копию статьи «Щедрый ум: реализм Натальи Гинзбург» Роберта Бойерса из журнала Harper’s Magazine, июнь 2004 года.В этом Бойерс сравнивает реализм Гинзбурга с «американским минималистским реализмом», примером которого является автор коротких рассказов Рэймонд Карвер, где «персонажи неизменно делают неправильный выбор, когда их жизни составляют очень мало… в жизни людей, которые в основном вакантный и дрейфующий ». И хотя это выглядит правдоподобно для Гинзбурга, многие из ее персонажей «… невежественны и жалки, она настойчиво намерена проникнуть в корни всепроникающей тоски и недовольства…» и «сообщает, что может быть что-то лучше.
Бойерс отмечает, что письмо Гинзбурга отличается навязчивой открытостью ее персонажей и их тупостью. Я согласен. Ее герои бьют друг друга со всей осторожностью и классом, найденными в твите Дональда Трампа. Вот несколько примеров из писем:
«Вы были парой настоящих дураков». (О главном герое и его отце, продающем свои дома.)
«Я думаю, что вы должны быть психоаналитичны… вам нужен аналитик. Вам нужен один, позвольте мне сказать вам, вам нужно столько, сколько вам нужно хлеба, чтобы поесть.
[От бывшего любовника до главного героя в США] «… когда вы и ваш брат были детьми, вы всегда хотели делать то, что он делал. И теперь ты женился на его жене. Но я думаю, что вы попали в настоящий вонючий беспорядок. Я видел фотографию [тебя и ее] … Энн Мари уродлива. Она косоглазая. Ее улыбка ложная. У тебя обычный вид птицы, которая только что упала с крыши.
Главный герой пишет о своей бывшей жене: «Я нашел ее глупой. Мне было скучно с ребенком, потому что он был ребенком, мне было скучно с ней, потому что она была глупой, и это была особенно утомительная скука.До того, как я женился на ней, я не осознавал, что она такая глупая, но потом я постепенно обнаружил, насколько она глупа ».
Есть подтема, в которой нам всем нужны защитники. Есть и другое хорошее письмо:
Вот что я преуменьшаю: «Куда бы вы ни посмотрели, вы обнаружите трудное детство, бессонницу, неврозы, проблемы»
«Что можно сделать против своих мыслей? Они ползают по вашему телу, назад и вперед, как черви или болезни ».
Мне очень понравилась эта книга.Мне понравилась резкость, граничащая с юмором, и частично из-за оригинальности рассказа истории полностью в письменных письмах. Я даю ему «5» и добавляю в избранное.
Фото виллы за пределами Рима с сайта parkervillas.com/italy
Фото автора с ndbooks.com