Дом нирнзее в большом гнездниковском фото: 👍Дом Нирнзее: история и фото.

Содержание

👍Дом Нирнзее: история и фото.

В 1912 году Эрнест Нирнзее купил участок в Большом Гнездниковском переулке для строительства небоскреба с дешевыми квартирами.

Путеводитель по архитектурным стилям

Это была инженерная новинка, при строительстве которой большинство работ делали с помощью электрических подъемников. Тогда квартирный вопрос стоял остро, и архитектор рассчитал, что на бедных можно заработать больше, чем на богатых. Расчет был сделан на одиноких служащих, проводящих много времени в конторах. Поэтому его дом состоял из малогабаритных однокомнатных квартир (28-47 м²) без кухонь. Чтобы жильцы могли готовить, в каждой квартире была ниша для плиты. А на крыше работала столовая. В народе дом Нирнзее назвали «домом холостяков». Именно он стал прообразом жилых построек 1930-1940-х годов.

В 1915 Нирнзее продал дом банкиру Дмитрию Рубинштейну. А в 1917 году здание национализировали и переименовали в Четвертый дом Моссовета. Здесь устроили дом-коммуну: открыли ясли и детский сад, а на крыше оборудовали смотровую площадку.

Отсюда Булгаков обозревал Москву в очерке «Сорок сороков».

Это была высшая точка — верхняя платформа на плоской крыше дома бывшего Нирензее, а ныне Дома Советов в Гнездниковском переулке. Москва лежала, до самых краев видная, внизу. Не то дым, не то туман стлался над ней, но сквозь дымку глядели бесчисленные кровли, фабричные трубы и маковки сорока сороков. Апрельский ветер дул на платформы крыши, на ней было пусто, как пусто на душе. Но все же это был уже теплый ветер. И казалось, что он задувает снизу, что тепло подымается от чрева Москвы. Оно еще не ворчало, как ворчит грозно и радостно чрево больших, живых городов, но снизу сквозь тонкую завесу тумана подымался все же какой-то звук. Он был неясен, слаб, но всеобъемлющ. От центра до бульварных колец, от бульварных колец далеко до самых краев, до сизой дымки, скрывающей подмосковные пространства.

В 1920-х годах Михаил Булгаков часто захаживал в дом Нирнзее, чтобы сдать статьи и очерки в берлинскую газету «Накануне».

Здесь в гостях у супругов Моисеенко он познакомился с Еленой Шиловской.

Вскоре она ушла от мужа, командующего московским военным округом, к полуопальному писателю. В народе после этого говорили: если Булгакову нужна жена, он идет к Нирнзее.

А на крыше дома Нирнзее в дни октябрьской революции стояли войска Временного Правительства, так как с этой высоты простреливалось все вокруг.

В 1920-е жильцы перестали общаться и приглашать гостей. Квартиры в доме Нирнзее приглянулись советским ведомствам, и сюда потянулись работники органов госбезопасности.

Большинство «старых» жильцов предпочли выселиться самостоятельно, не дожидаясь, когда их об этом «попросят». Тогда в доме Нирнзее поселился Андрей Вышинский, Генеральный прокурор СССР, который заправлял в расстрельном доме на Никольской. Он занял две немаленькие квартиры и сначала жил как все: мог, например, зайти к соседям и, к ужасу матери, пожурить расшалившегося ребенка. А после нашумевших на всю страну процессов Вышинский без охраны уже не ходил. Он даже завел персональный лифт рядом с квартирой. Там работала лифтерша тетя Саша. Лифт и сейчас действует, но вместо роскошной кабины — обыкновенная железная коробка, да и лифтерши уже нет.

Дом Нирнзее необычен. До войны в крайних квартирах в форме буквы «п» можно было увидеть служебные лифты. Эти помещения до революции были кухнями: там жили горничные, а на лифтах поднимали продукты на верхние этажи.

Сейчас шахты заложены, а на их месте санузлы. Но одна особенность дома сохранилась: у него нет двора, и раньше дети играли на крыше. Там работали кафе и ресторан, картинная галерея и кинотеатр, и даже устраивали футбольные матчи.

Помню, детьми мы все гонялись и на самокатах, и на велосипедах по коридорам, они очень большие были. Двора у нас не было, поэтому мы называли себя не дворовой ребятней, а крышовой. Конечно, все дни мы проводили именно там. Место было популярное, на нашу крышу приходили многие. Там был кинотеатр, а зимой каток заливали. Еще заходили к нам, чтобы на лифте покататься: тогда ведь далеко не в каждом доме были лифты. .. Из известных людей здесь бывал Маяковский. Говорят, у него на третьем этаже жила любовница. Булгаков здесь встретил свою последнюю жену Елену Шиловскую.

Кстати на этой крыше снимали фильм «Служебный роман». А в подвале некоторое время работал театр-кабаре «Летучая мышь» под руководством Никиты Балиева и Николая Тарасова. Там актеры МХТ представали перед зрителями в необычных амплуа. Говорили, что чайка олицетворяет дневных мхатовцев, а летучая мышь — ночных. После революции часть труппы во главе с Балиевым эмигрировала, а часть осталась в СССР. Но ни одна из них не смогла повторить успех «Летучей мыши».

Сегодня в переоборудованных квартирах дома Нирнзее живут люди, и работают организации.

Говорят, что… …майоликовое панно «Лебеди и русалки» А.Я. Головина специально закреплено на высоте десятого этажа дома Нирнзее. Оно не видно прохожим, зато им мог любоваться сам архитектор, смотря в бинокль из квартиры в Трехпрудном переулке.
.

..гнездниками на Руси называли мастеров, изготавливающих дверные петли. По другой версии гнездники специализировались на наконечниках стрел.
…дом не принес счастья создателю. Сначала над зданием заметили необычные огни, а следом жена Нирнзее подвернула ногу и надолго слегла. Затем стала твориться настоящая чертовщина: слышались голоса, люди сбрасывались с крыши дома. Сын Эрнеста Нирнзее начал пить и покончил с собой, бросившись с крыши дома. А однажды самого архитектора поймали за полы пиджака, когда он перелезал через ограждения. Он сказал, что находился в состоянии транса, и неизвестные голоса велели ему прыгать.
Нирнзее обратился к священнику расположенной рядом церкви Николая Чудотворца в Гнездниках, чтобы изгнать злых духов. Тот отказался. Тогда архитектор продал дом банкиру Рубинштейну. Но, говорят, что истинным владельцем стал Григорий Распутин, и здесь он устраивал свои радения. Правда, документально зафиксирован лишь один визит Распутина в дом Нирнзее — еще до продажи.

Жизнь архитектора закончилась при неизвестных обстоятельствах. По одной версии в 1918 году он эмигрировал, а по другой — бросился вниз в лестничный пролет своего дома.
Не сохранилась и церковь Николая Чудотворца в Гнездниках. Построенная в 1627 году, она пережила войны и пожары, но была разобрана в 1930.
…Елена Шиловская стала прототипом булгаковской Маргариты. Поэтому Мастер и Маргарита в романе встречаются именно возле дома Нирнзее. Да и Булгаков с Шиловской встретились случайно: оба были приглашены на Масленицу, оба не хотели идти, но пошли и оказались сидящими за одним столом. И тогда поняли: судьба свела их вместе.

Я была просто женой генерал-лейтенанта Шиловского, прекрасного, благороднейшего человека. Это была, что называется, счастливая семья: муж, занимающий высокое положение, двое прекрасных сыновей. Вообще все было хорошо. Но когда я встретила Булгакова случайно в одном доме, я поняла, что это моя судьба, несмотря на все, несмотря на безумно трудную трагедию разрыва.

Я пошла на все это, потому что без Булгакова для меня не было ни смысла жизни, ни оправдания ее… Это было в 29-м году в феврале, на масляную. Какие-то знакомые устроили блины… В общем, мы встретились и были рядом. Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае, с моей стороны, любовь на всю жизнь. Потом наступили гораздо более трудные времена, когда мне было очень трудно уйти из дома именно из-за того, что муж был очень хорошим человеком, из-за того, что у нас была такая дружная семья. В первый раз я смалодушествовала и осталась, и я не видела Булгакова двадцать месяцев, давши слово, что не приму ни одного письма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на улицу. Но, очевидно, все-таки это была судьба. Потому что когда я первый раз вышла на улицу, то встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: «Я не могу без тебя жить». И я ответила: «И я тоже». И мы решили соединиться, несмотря ни на что. Но тогда же он … мне сказал: «Дай мне слово, что умирать я буду у тебя на руках».

.. И в результате я поклялась.

Булгаков не раз говорил, что ему нагадали 3 брака: первый от Бога, второй — от людей, и третий — от Дьявола. Елена Шиловская стала музой для Михаила Булгакова. Умирая у нее на руках, он сказал, что писал ради нее и ему жаль, что никто это не прочитает. Елена Шиловская продолжила заниматься его делами и хлопотать о публикации, и в 1966 году роман «Мастер и Маргарита» увидел свет.
Шиловская пережила Булгакова на 30 лет, сохранив верность своему Мастеру.
А как бы вы дополнили статью о доме Нирнзее?

Дом Нирнзее | moscowwalks.ru

Помните,
дом Нирензее стоял,
Над лачугами крышицу взвеивая?
Так вот:
теперь
под гигантами грибочком
эта самая крыша
Нирензеевая.

Маяковский, поэма «Пятый интернационал» (1922)

Прав был Маяковский. После революции изменилось буквально все. Дом Нирнзее, бывший самым высоким в Москве в 1913 г. , на момент постройки, ныне уже мало того, что не возвышается над всей Пушкинской площадью и Тверской улицей, ныне его даже не каждый праздный прохожий заметит, а когда-то «тучерез» русского немца архитектора Эрнста-Рихарда Карловича Нирнзее был известен всей Москве. Полностью загороженный в 1930-е высокими сталинскими домами дом сейчас выглядит эдаким старомодным огромным комодом. При всем этом, по своей концепции он был дореволюционным предтечей знаменитых домов-коммун 1920-х, а сам архитектор Нирнзее на добрый десяток лет опередил конструктивистов. Именно поэтому он еще до революции полюбился футуристам, рисователям большого и невероятного будущего, в котором самый высокий дом станет чуть ли не самым низким.

Читать далее уникальную статью с воспоминаниями старожилов, большинство фактов публикуется впервые. Все фото (кроме старой): moscowwalks.ru

Впечатлял дом и более консервативных писателей, Михаил Булгаков в 1920-х годах частенько сюда захаживал, сдавал свои статьи и очерки в берлинскую газету «Накануне», здесь же в гостях у супругов Моисеенко он познакомился с Еленой Шиловской, женой командующего московским военным округом, которая позже бросит мужа и уйдет из зажиточной жизни к полуопальному писателю, не в подвал, конечно, но и далеко не в шикарные апартаменты.

C крыши этого же дома Булгаков обозревал Москву в очерке «Сорок сороков» На самую высшую точку в центре Москвы я поднялся в серый апрельский день. Это была высшая точка — верхняя платформа на плоской крыше дома бывшего Нирензее, а ныне Дома Советов в Гнездниковском переулке. Москва лежала, до самых краев видная, внизу. Не то дым, не то туман стлался над ней, но сквозь дымку глядели бесчисленные кровли, фабричные трубы и маковки сорока сороков [именно столько было цервей в Москве до революции — прим.moscowwalks]. Апрельский ветер дул на платформы крыши, на ней было пусто, как пусто на душе. Но все же это был уже теплый ветер. И казалось, что он задувает снизу, что тепло подымается от чрева Москвы. Оно еще не ворчало, как ворчит грозно и радостно чрево больших, живых городов, но снизу сквозь тонкую завесу тумана подымался все же какой-то звук. Он был неясен, слаб, но всеобъемлющ. От центра до бульварных колец, от бульварных колец далеко до самых краев, до сизой дымки, скрывающей подмосковные пространства.

Дом Нирнзее упоминается у Булгакова и в повести «Дьяволиада»: Он прыгнул и прицепился к дуге трамвая. Дуга пошатала его минут пять и сбросила у девятиэтажного зеленого здания. Вбежав в вестибюль, Коротков просунул голову в четырехугольное отверстие в деревянной загородке и спросил у громадного синего чайника:
— Где бюро претензий, товарищ?
— 8-й этаж, 9-й коридор, квартира 41-я, комната 302, — ответил чайник женским голосом.

По бесчисленным коридорам здания, занятого различными учреждениями бегает тов.Коротков и в конце-концов в безумии бросается с крыши вниз.

В 1920-е годы с закатом НЭПа былая бесшабашность дома медленно, но верно сходит на нет. Открытый всей Москве дом-кабаре, дом-киноцентр, дом-ресторан сильно изменился. И дело было не в фасаде, и не в воздвигнутом на самом верху триангуляционном знаке-вышке. Внешне дом оставался все тем же известным на всю Москву «тучерезом» Нирнзее с не по-советски мещанскими цветочными вазами и античными юношами на фасаде, изменился же дом внутренне: жильцы дома перестали общаться друг с другом, зазывать гостей и привычно пировать. Как полагается, после революции подавляющая часть «бывших» предпочла скорее выселиться из дома самостоятельно, нежели дожидаться принудительного выселения, благо квартиры приглянулись не самому последнему советскому ведомству. Многие из новых жильцов так или иначе относились к органам госбезопасности.

Фото дома Нирнзее в период реконструкции Тверской в середине 1930-х
Спасибо за фото проекту Москва, которой нет

Старожилка дома Н.С. вспоминает: «Сначала здесь жили в основном партийные работники. С Лубянки потом уже заселились, когда кончились аресты, потому что тут арестовывали почти каждый день, это было уже обычно. Приходили ночью и до утра все свои дела заканчивали».

Из сильных мира того в доме поселился Андрей Януарьевич Вышинский, пламенный государственный обвинитель на всех Московских процессах 1936-38 гг., Генеральный прокурор СССР и лауреат Сталинской премии за работу «Теория судебных доказательств». Андрей Януарьвич, заселившись в дом, занял две и без того немаленькие квартиры и на первых порах жил, как и все жители дома. Бывало, мог зайти к соседям и к тихому ужасу матери пожурить расшалившегося ребенка обещанием забрать «куда следует». Только после нашумевших на всю страну процессов Вышинский без личной охраны уже никуда дальше порога квартиры не ходил и даже лифт себе завел персональный, рядом с квартирой. Этот лифт существует и поныне, только вместо старой шикарной кабины в шахте ходит совершенно обыденная и безликая железная коробка, правда очень небольшого размера. А при Вышинском в этом лифте, как и в прочих лифтах дома, работала лифтерша, дети звали ее тетя Саша. Была она в гораздо более привилегированном и несоизмеримо более ответственном положении, нежели другие лифтерши. Мало того, что знала все и обо всех в доме (лифтеры и консьержи дома вообще были очень хорошо осведомлены обо всех жильцах), работала она, как казалось тогда, мало и возила только своего высокопоставленного начальника. «Тетя Саша была очень строгой, и нас, детей, часто гоняла. А еще у всех ручки управления в лифтах были обычными, медными, а у тети Саши как будто золотая», — вспоминала одна из старожилок дома.

До войны в крайних квартирах дома в форме буквы «п» можно было увидеть служебные лифты. Крайние помещения до революции были кухнями, в которых обитали горничные и прислуга. Мелкие лифты использовались для подъема продуктов на верхние этажи. Сейчас шахты лифтов заложены и в этих помещениях были сделаны санузлы.

При всем том, что дом со своими длинными коридорами, небольшими кухнями и чудесной крышей располагал к сближению, жильцы его не спешили тесно общаться друг с другом, сказывалась специфика времени. За многими ночью приезжали и увозили навсегда, друзьям пресловутых «врагов народа» тоже приходилось несладко, вот и старались жильцы дома поменьше дружить со старыми большевиками и сотрудниками НКВД, просто на всякий случай. Другая старожилка дома вспоминала: «Ходить друг к другу в гости было не принято. Жили замкнуто, встречались в клубе. Кружки там были, а многие родители и сами их вели. А наша соседка была лифтершей, тетя Настя, всех знала и знала, кого увозили, но молчала, ей не разрешали ничего говорить. Я только потом узнала, сколько в нашем доме жило знаменитостей».

Старожилка дома Е.С, вспоминает: «Это же был Четвертый дом Моссовета, и в основном жили здесь старые большевики. Были, конечно, всякие-разные и были смешные. Среди них была одна такая товарищ Мария. Ходила в кепке, мужском пиджаке и юбке, курила. Мы, дети, были твердо уверены, что она гермафродит. Вот эта товарищ Мария во время войны кричала, чтобы в клубе не пускали фильмы, потому что немецкие летчики их услышат и будут бомбить наш дом. <…> Жил здесь Вышинский, лифт у него был собственный, а дочь у него пользовалась общим лифтом. Дочь была уже взрослая и с нами не играла, а вот с дочерью Лихачева, семья которого жила на шестом этаже, мы играли. Валя была такой живой девочкой, но училась, видимо, неважно, кончила 7 классов и поступила потом на какое-то вокальное отделение. Где-то потом пела. Жена у Лихачева была очень красивая, всегда сидела в каком-то белом платке, русская такая красавица».

Старая дверь

Дореволюционная плитка, сохранившаяся под линолеумом

До войны на девятом этаже жил наркоман, никто не знает, кем он был и откуда брал наркотики, но персонажем был странным, дети его боялись, потом он просто пропал. Был в доме и ростовщик, дикенсовский тип, седой мужчина с галантными манерами, весь дом знал, что он дает деньги в рост. После войны в доме жила переводчица, очень импозантная особа, в свое время бывшая любовницей мексиканского художника Ривера. Эпатажная женщина, она даже в 60 лет продолжала часто ходить в модной матроске, юбочке и берете с помпоном.

В 1930-50-е годы в доме проживало очень много детей, воспитывавшихся исключительно бабками и тётками. Среди осиротевших детей был мальчик-индус Гога Мухарджи. В доме проживала семья индусов, приехавших в СССР по каким-то партийным делам. «Им Ленин в первую зиму, когда они мерзли, дал какие-то шубы на собольем меху. Видимо, надоело все время подписывать «расстрелять», подписал «выдать». Гога здесь учился в школе, после ареста родителей, он был в 9 классе, его выселили из дома, в какую-то комнатушку, позже он поступил в Геолого-разведочный, его после забрали в армию, у него был отит, но его все равно послали на пост, и он умер от менингита».

Дети «Чедомоса» 1930-50 годов, в отличие от своих родителей, как раз общались между собой очень активно. Благо места, где можно было поиграть и порезвиться, было предостаточно. Просторные, тянущиеся во всю длину здания коридоры идеально подходили для разных игр, популярны были казаки-разбойники, салки, по коридорам даже катались на велосипедах под громкое возмущение консьержек и уборщиц, занимавших в те годы угловые комнаты каждого этажа и, в отличие от сегодняшних дней, убиравшими на этаже по два раза в день.

Как ни странно, дом, будучи одним из самых заметных с воздуха, практически не пострадал от бомбежек во время войны. Со своей задачей отлично справлялись ПВО, в том числе и батарея, развернутая на удобной плоской крыше дома. Была на последнем этаже и гауптвахта, куда сажали провинившихся солдат и офицеров, и сердобольное женское население дома тайком подкармливало своих провинившихся защитников. Во многом благодаря войне многие жители дома только и познакомились друг с другом, сплачивали часы, проведенные в бомбоубежище, благо чтобы укрыться от бомбежек жильцам не надо было бежать в метро, достаточно было лишь спуститься в обширный театральный подвал дома. С особой теплотой старожилы, а особенности, те, кто был в то время детьми, вспоминают о салютах, которые устраивали в честь освобождения очередного советского города. В день салюта на крышу никого не пускали, а по широким лестницам дома то вверх, то вниз сновали солдаты, носившие заряды, детали пусковых установок и все прочее необходимое для залпов. Только после того как на верхней крыше полностью разворачивалась целая салютная батарея, жителям дома и их гостям позволяли выйти на нижнюю крышу и в назначенное время любоваться заревом салютов, рассекающих светлыми полосами небо. Сначала залпы производились с интервалом в 30 секунд, затем его сократили до 20 секунд. И если первый салют в честь освобождения Орла и Белгорода производился 12 залпами из 124 орудий, то самый знаменитый салют Победы уже был дан 30 залпами из 1000 орудий. Салюты сопровождались и не менее зрелищным действием: вместе с салютными залпами в действе участвовали лучи мощных прожекторов. Заранее перед салютом на разных улицах Москвы в определенном порядке расставлялись грузовики с огромными прожекторами, которые во время войны использовались для «просмотра неба». Каждый прожектор обслуживался двумя солдатами, которым в свою очередь отдавались команды по радиосвязи. По команде «Зенит» лучи всех прожекторов фокусировались в одной точке, а после команды «Воронка» лучи в быстром танце разбегались в разные стороны, расчерчивая небо Москвы желтыми полосами. В салюте Победы участвовало 160 прожекторов. В военный годы световой и шумовой эффект салютов дополнительно усиливали стрельбой из пулеметов трассирующими пулями и фейерверком сигнальных ракет. Что интересно, первые салюты залпы были не такими масштабными по банальной причине: не хватало холостых снарядов для зенитных пушек, боевых, конечно, было предостаточно, но стрелять ими над городом было небезопасно, люди и здания могли пострадать от случайных осколков.

Лестница и вид площадки первого этажа непарадного входа

После войны по инициативе самих жильцов в холле парадного входа была открыта мемориальная табличка с именами павших в боях жителей. На табличке указаны, конечно, не все погибшие жильцы. Из одного класса все той же школы №7 (38 человек) осталось в живых всего человек 7 из примерно 20 мальчиков. А многие просто после войны не вернулись в дом, просто некуда было возвращаться: родители были репрессированы, а их квартиры были заняты людьми из органов. Занимали и квартиры эвакуированных. Многие из пустующих квартир во время войны были обворованы. В частности, за мелким квартирным воровством были пойманы двое подростков жильцов дома, осудили, отправили по статье, один из них не вернулся, другой приехал инвалидом. Война несильно изменила сложившийся за 20 довоенных лет уклад дома. Ходить в гости к соседям все также не стало принято, а детей, воспитываемых одними лишь бабушками, тетками и дядьками, только прибавилось.

В первый послевоенный год жители района были свидетелями малоприятных сцен. Через Москву, а в частности через Белорусский вокзал в родные места возвращались сотни тысяч солдат и офицеров, на площади белорусского вокзала каждый поезд встречала огромная толпа родственников и друзей. Все прибывающие с Запада проходили через специальную сцену, а толпа с волнением ждала, что вот среди прибывших, наконец, на сцену выйдет и их родной человек. Встречали музыкой, цветами, объятиями и поцелуями. Была у радостной послевоенной Москвы и неофициальная изнанка: на какое-то время Москву просто наводнили инвалиды, контуженные и те, кому просто некуда было ехать. Бывшие бойцы какое-то время просто «терроризировали» город: сидели на остановках, у входов в магазины, подходили к прохожим и просили, а то и требовали, денег или чего-нибудь еще, аргументом всегда было активное размахивание руками и костылями, попытки порвать на себе гимнастерку и аргумент «да я! за вас! кровь проливал!». Потом, как это часто случалось в те времена, в одну ночь все подобные «элементы», куда-то пропали из Москвы, будто и не было их вовсе. Еще одно испытание такого рода ожидало Москву в пресловутом 1953 году, когда в город устремились освободившиеся по амнистии заключенные, в основном уголовники. Они-то устроили настоящие беспорядки, открыто грабили. На Тверской были случаи, когда при огромной толпе свидетелей группа бывших уголовников заходила в троллейбус и наводила переполох, срывала шапки, выворачивала карманы. Все они исчезли из Москвы также в три дня. Старожилы говорят, что был особый приказ при малейшем сопротивлении применять оружие, и его не раз применяли в эти три дня даже в самом центре Москвы.

Потолок закрытого ныне парадного входа

В 1950-е годы дом, который все равно продолжали называть домом Нирнзее, жил абсолютно своей жизнью, отличной от жизни многих других домов центра Москвы. Зажатый между высокой сталинской застройкой 1930-х годов дом совсем не имел своего двора. Того самого двора, где бабушки на скамеечках, дети в песочницах и сушащееся белье, наряду с вытряхиваемыми здесь же половиками. Однако отсутствие двора с лихвой компенсировала уникальная крыша, плоская и с оградой.

Старожилка дома Н.С. вспоминает: «Как там было хорошо! Мы же так и говорили: мы крышинские. Двора-то у нас не было, и к нам другие ребята приходили играть. Внутренний двор дома-то был закрыт, это же крыша театра, и делать там было нечего. Да и одно время туда и окурки и бутылки кидали. Крышу же потом закрыли, потому что они ее так отремонтировали «хорошо», что, слава Богу, она вроде не течет. В прошлом году только в одном месте на девятом этаже текла <…> На верхней крыше был спиралбол, какая-то палка на ней был шар и мы там чем-то все время занимались, потом почему-то там катались на велосипеде, ребятам там было удобней. Недолго на крыше был каток, а снег убирали, была снеготаялка и дворник. А летом на крыше стояли восьмиугольные или шестигольные ящики, в которых цвела сирень или жимолость, еще стояли длинные ящики с цветами, была плетеная мебель, правда это было до войны, и после войны оставалось, поскольку во время войны разрушать особенно было некому. Был еще клуб, в котором показывали кино. <…> На крыше сушили белье, выбивали ковры, в общем, как в нормальном дворе. Была детская площадка, на которой не было ничего, кроме песочницы, и на которой мы почему-то не играли <…> На этой детской площадке учили уроки, все в основном учились в школе № 7, позже №119, с крыши мы перекрикивались с окнами противоположного крыла дома. Обсуждали уроки, контрольные и другие школьные дела. Жильцы, конечно, возмущались, но ничего поделать не могли».

Ресторан и кинотеатр прекратили свое существование еще на излете НЭПа, а надстройку на крыше заняло издательство «Советский писатель» (ныне в этом помещении редакция «Вопросы литературы») и комнаты некоторых жильцов дома, которые ходили домой прямо через редакцию, и даже за неимением удобств на своей жилплощади пользовались редакционным туалетом. Окна надстройки выходили на нижнюю крышу дома, а так называемой верхней крышей была крыша самой надстройки. В 1930-х годы на верхней крыше, как на одной из самых высоких точек центра, был поставлен триангуляционный знак, используемый для топографических работ. Знак-вышку разобрали уже в начале 2000-х, когда он уже грозил обрушиться сам, но его можно видеть на множестве старых фотографий и в известном «Служебном романе», где герои Алисы Фрейндлих и Андрея Мягкова выходят на крышу, заваленную различным хламом, и сидят под этим знаком.

На заднем плане в фильме видна характерная ограда крыши с прутьями-стрелами и панорама Москвы 1970-х. Но вернемся в 1950-е. В эти годы на крыше гуляли, загорали, отдыхали и играли, особенно любили дети, которые, как и положено детям, большую часть времени проводили на свежем воздухе, все на той же крыше над Москвой. Популярна была игра в салки. Дом в плане имеет форму буквы «п», в 1950-х два крыла здания еще были соединены железным дореволюционным переходом. Уже в те годы переход находился в крайне плачевном состоянии, и входы на него были с обеих сторон завалены различным хламом с висящими предостерегающими и запрещающими знаками. Только это не останавливало детей, которые с легкостью перемахивали через это препятствие, играя в салки и наматывая очередной круг по крыше.

Вид плоской крыши и надстройки

Среди «крышных» игр послевоенного времени была популярна игра со звучным немецким названием «штандер» (нем. St?nder — стойка). Дети собирались в круг, ведущий подкидывал мяч и одновременно с этим выкрикивал имя одного из игроков, после чего все кидались врассыпную, если названный ведущим успевал поймать мяч, он подкидывал его вновь и выкрикивал имя следующего ведущего. Само собой, старались выкрикнуть имя того, кто убежал дальше всех и вряд ли успевал поймать мяч. После того как мяч поднимался с земли, подобравший его кричал то самое «штандер» или «штандер-стоп», после чего все обязаны были замереть, и ведущий с места пытался мячом попасть в одного из игроков. Если он попадал, то ведущим становился тот, кого «осалили», если же нет, то сам оставался ведущим. В любом случае, все снова сходились в круг и начинали игру заново. Игра с мячом на крыше всегда имели одну особенность: мяч рано или поздно вылетал за ограду и падал с высоты десяти этажей где-то в узких переулках. Поиски мяча порой превращались в целое детское соревнование. Конечно же, строгие лифтерши по таким пустякам лифт не гоняли, и детям приходилось весь путь с самого верха до самого низа преодолевать бегом через две ступеньки. Бегали часто и по старой железной пожарной лестнице, до наших времен она не дожила: сейчас в этом стояке банальный мусоропровод, однако долгое время при входе в помещения мусоропровода оставались таблички «Вход для прислуги».
Объединял детей и клуб с кружками, находившийся в еще одной небольшой надстройке на крыше. Клуб по вечерам и выходным вел активную работу, часть кружков вели сами родители, много с детьми занималась семья Белозерских. Был фотокружок, музыкальные занятия, кружок танцев, для детей всегда организовывались праздники. До войны елки, конечно, не было, но все же как-то праздновали новый год, первое мая и другие советские праздники.

За правой дверью ранее был детский сад

Еще одной особенностью дома было обилие детских садов, разной степени элитности и закрытости. Первый сад располагался в бывших помещениях газеты «Накануне» на первом этаже, самый обычный районный детский сад с «рабоче-крестьянскими» детьми. Второй сад, более престижный, располагался уже на третьем этаже, в помещении нынешней квартиры № 317. Самый же элитный детский сад был, что удивительно, частным и занимал квартиру № 926. Держала его семья Климохиных, и именно к ним водили своих детей Солженицын, Гинзбург и Синявский. В сад этот одновременно ходило примерно 6-7 детей, у них были свои раскладушки, каждый приносил с собой привычную домашнюю еду. С детьми занимались и гуляли на крыше, много читали и занимались иностранными языками. Обычно этот сад выходил гулять раньше других и чинно спокойно гулял и занимался. А через час гулять на крышу выходили два государственных детских сада… вот тогда и начинался настоящий гвалт и шум. Иногда сады, правда, ходили гулять на Тверской бульвар и, судя по количеству небольших детских групп на Тверском, небольших полудомашних садов в элитном районе было довольно много.
Семья Климохиных тоже была не простой, поселились они в доме как старые большевики. Вера Алексеевна была членом партии еще с дореволюционных времен, а муж ее учился в учительской семинарии и был одним из организаторов стачки в Иваново. До дома Нирнзее они жили в какой-то страшной коммуне. До войны они очень бедствовали. Обоих Климохиных выгнали из партии. Веру Алексеевну, причем, выгнали под странным предлогом «за мещанство». Дело в том, что до войны у них родилось пятеро детей, и у Веры Алексеевны просто не осталось времени на построение коммунизма и борьбу за счастье трудового народа во всем мире. На хорошую работу с таким резюме устроиться было тяжело и до войны Климохины брались практически за любое дело. К счастью, квартира у них осталась прежняя, угловая и.трехкомнатная. По тем временам на большую семью это было просто прекрасно, был газ и горячая вода раз в неделю, перебоев не было даже во время войны.

В клубе на крыше любил собираться «совет ветеранов» дома, во многом состоявший из вышедших в отставку пенсионеров-партийцев. Одна из старожилок вспоминала про свою бабушку, непременную участницу подобных заседаний, убежденную коммунистку, занимавшую в свое время высокие посты в Коминтерне. Бабушка была личностью незаурядной, но в не совсем изобильные 1950-е годы могла подозвать внучку и, вручив денежку, попросить купить икорки черной или, если не будет, хотя бы красной. На резонное недоумение внучки, бабушка каждый раз сетовала, что, мол, странно, у Елисеева всегда все раньше было. Или же, бывало, внучка, пламенная пионерка, упрекала бабушку, что нехорошо та жила в молодости, не по-коммунистически, в частности, еще перед войной прислугу держала у себя дома. На что бабушка безаппеляционно отвечала: «Мы боролись за счастье всего трудового народа, заниматься бытом нам было некогда». Больше у внучки вопросов не возникало.

Сменившие оттепель «застойные» годы привели к полному «застою и в самом доме: громкие аресты были позади, уцелевшие, но постаревшие «старые б. » (большевики) пуще прежнего продолжали устраивать партсобрания, жизнь дома окончательно вошла в размеренный интеллигентский лад, но об этом уже другая история.

Напоследок, общие виды дома с разных сторон:

Тыльная сторона дома

Вид дома с Тверского бульвара

Майоликовое панно на фасаде

Античные мотивы

Дополнительные материалы:
!!!Две круговые панорамы с крыши дома: дореволюционная и современная
(однако лучше всего рассматривать эти панорамы вживую, 4 метра каждая, в Булгаковском доме)
Отдельные виды Москвы с крыши дома Нирнзее

На нашем сайте имеется страница с Избранными статьями, доступная также по ссылке в самом верху сайта.

Напоминаем, что Вы всегда можете подписаться на наш RSS поток,
а также на рассылку наших статей по электронной почте:

Если вы разместили интересный материал о Москве или планируете проводить мероприятие с московской тематикой, то пишите нам на redaktor@moscowwalks. ru
Ваша активность и отзывы помогают нам работать над улучшением и наполнением этого сайта.

Материально поддерживать этот сайт нам помогают экскурсии: неполный список экскурсий можно посмотреть здесь.

Мы всегда готовы рассматривать любые интересные коммерческие и некоммерческие предложения, связанные московской тематикой.
Пишите нам на [email protected] или звоните 8-916-832-21-13

Если Вам нравится этот проект, то Вы хотите помочь нам писать интересные статьи для Вас и дальше, то сделать это можно через Яндекс-деньги, счет 41001409777605

Также может быть интересно

Эта запись была опубликована в Среда, апреля 8, 2009 в 11:58 в теме: Старый город. Вы можете подписаться на комментарии к этой записи по RSS 2.0. Вы можете оставить ответ, или отслеживать со своего сайта.

один из первых московских небоскрёбов

Прогуливаясь по Тверской от Пушкинской площади в сторону Кремля по нечётной стороне, зайдите в первую арку и вы окажетесь в Большом Гнездниковском переулке. Перед собой вы сразу увидите массивный дом, который с первого взгляда кажется слишком большим для столь тесного переулка. Это и есть наш главный герой — доходный дом Нирнзее.

Кто такой Нирнзее?

Пожалуй, Эрнст Рихард Нирнзее — это один из немногих архитекторов, о котором мы почти ничего не знаем. Известно буквально несколько фактов: был австрийцем, который переехал в Польшу со своей семьей. Но уже в конце XIX века Эрнст Нирнзее перебрался в Москву. Вместе с ним переехал старший брат Карл. Последний организовал слесарно-механическое предприятие, а Эрнст, будучи инженером-строителем по образованию, основал строительную контору.

Нирнзее начинал с того, что перестраивал усадьбы и малоэтажные здания под доходные дома. Эрнст Рихард не имел своего собственного стиля, он старался следовать архитектурной моде и требованиям того времени: поначалу тяготел к эклектике (смешению разных стилей), затем перешёл к модерну, неоклассицизму и неорусскому стилю.

Перестроив множество зданий, он начал проектировать доходные дома уже с нуля. Имея капитал, он купил землю в Большом Гнездниковском переулке и решил построить свой собственный доходный дом.

А что такое доходный дом? Владелец дома и земли сдаёт помещения и квартиры в аренду. Не как сейчас — владелец только квартиры, а именно хозяин земли и дома. После революции такая схема перестала работать в России, а вот в Европе или США она действует до сих пор.

Где фото Нирнзее?

Несмотря на то, что Нирнзее строил и перестраивал дома во время технического прогресса (уже всех фотографировали и даже снимали видеохронику), мы с вами не имеем фотографий известного московского архитектора и ничего о нём не знаем. Была информация, что он увлекался гонками на автомобилях, и его фамилия иногда мелькала в списках участников, но вот фотографий всё равно невозможно найти.

Есть одна любопытная фотография человека в пальто на крыше нашего дома-героя в процессе строительства. Возможно ли, что это Нирнзее? Может быть, но, по описанию разных очевидцев, выглядел архитектор немного иначе.

Фото: Фото из личного архива автора

А что внутри?

Нирнзее писал в городскую управу, чтобы получить разрешение на строительство самого высокого здания в Москве на 1912 год:
«Прошу разрешить мне по сломке существующих строений <…> выстроить вновь каменное в девять этажей жилое строение для маленьких квартир, с жилым полуподвалом, <…> с отдельной столовой над частью девятого этажа, центральным водяным отоплением, проездными воротами под сводом».

Когда здание было достроено, горожане прозвали его «тучерезом», а позже такое название трансформировалось в «небоскрёб». Но несмотря на то, что здание действительно было самым большим в городе, небоскрёбом его нельзя было назвать — Нирнзее не проектировал его, как железобетонную конструкцию. Несмотря на свою высотность в девять этажей, наш дом был кирпичным. Нирнзее достиг максимума по этажности для кирпичной постройки.

Внутри здания была устроена коридорная система в форме буквы «п». В коридоре с двух сторон размещались маленькие квартиры. Квартиры напоминали будущие конструктивистские ячейки, где в площадь 30 м² нужно было уместить все нужные человеку помещения. Жилища были крошечными, но со своими ванной и туалетом, а вот кухни были общие на этажах. Такая планировка и идея больше похожа на формат современных общежитий. Как правило, жители этого дома были холостыми, так как семейным людям в таких условиях жить было сложно.

Жильё было дешёвым, поэтому дом достаточно быстро заселился. После революции жильцов обязали освободить квартиры, и дом стал ассоциироваться исключительно с властью. В нём проживали партийные работники, поэтому чёрные машины по ночам часто останавливались во дворе, приезжая за новосёлами во время сталинских репрессий.

Жители и гости дома Нирнзее

Дом был тесно связан с литературными персонажами, поэтому здесь часто бывали Есенин, Маяковский и Булгаков.

Маяковский в поэме «Пятый Интернационал» пишет несколько строчек о доме Нирнзее:
«Помните,
дом Нирензее стоял,
Над лачугами крышицу взвеивая?
Так вот:
Теперь
Под гигантами грибочком
Эта самая крыша
Нирензеевская».

Примечание автора: до конца неизвестно как правильно писалась фамилия архитектора — Нирнзее или Нирензее.

«Здесь Булгаков встретил свою Маргариту» — так называется одна из глав книги об этом доме авторов Владимира Бессонова и Рашита Янгирова. Булгаков же в доме Нирнзее встретил свою третью супругу — Елену Сергеевну Шиловскую, свою будущую музу и прообраз Маргариты из всемирно известного романа.

У дома Нирнзее встречаются герои романа «Мастер и Маргарита». Помните эти строчки?
«…Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы. Чёрт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчётливо выделялись на черном её весеннем пальто. Она несла жёлтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько её красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!».

От литературы к кинематографу

Дом Нирнзее всегда был тесно связан с деятелями культуры и искусства. Доходный дом — это доход не только с жильцов, которые проживают в квартирах. Постройка была продумана архитектором до мелочей, поэтому он решил, что крыша и подвал тоже будут приносить ему деньги.

Фото: Фото из личного архива автора

В Москве до революции существовало огромное количество кинофирм и кинопавильонов, и дом Нирнзее, как арендная площадка, не стал исключением. На крыше дома в 1912 году «поселилась» крупная киноконтора известных режиссёров Венгерова и Гардина — «Венгеров, Гардин и Ко». Они снимали в доме, здесь же проявляли и монтировали, а на крыше устроили небольшой кинотеатр под открытым небом.

Позднее крышу использовали как парк для жителей вместо отсутствующего внутреннего двора. На крыше располагался детский сад и даже футбольное поле. Но в 1960-х крышу закрыли и без особого назначения попасть туда практически невозможно.

Но вы точно видели это место в кино! Помните, в фильме «Служебный роман» Людмила Прокофьевна ходит плакать на крышу из своего кабинета?

Кадр из фильма «Служебный роман»

От кинематографа к театру

А в подвале Нирнзее спроектировал театральный зал. В 1913 году многие театральные труппы мечтали арендовать данное помещение и писали письма в управу. Получила разрешение на заселение театральная труппа Никиты Балиева «Летучая мышь». С 1915 года театр имел право пользоваться подвалом.

Фото: ru.bidspirit.com

«Летучая мышь» — это дитя знаменитого Художественного театра. Станиславский называл себя крёстным отцом этого театра, а вот родителем был тот самый Никита Балиев. Балиев мечтал играть на сцене МХТ серьёзные роли. Но из-за своей внешности многие партии он не получал. В итоге реализовал себя, как руководитель кабаре и стал первым в дореволюционной России конферансье. Спектакли кабаре состоят из большого количества номеров. Все номера разные и все их нужно объединить какой-нибудь единой историей. Появляется конферансье, который подготавливает зрителя к следующему номеру. Этим Балиев прославился на весь мир.

Фото: russianartsalon.com

После «Летучей мыши» подвал стал стартом для многих больших театров: тут начинали играть спектакли Театр сатиры, Театр «Ромэн», Театр на Малой Бронной и уже более 60-ти лет данный подвал является постоянной площадкой для Учебного театра ГИТИС.

И это только часть историй всего лишь одного дома. Дом-легенда, дом-тайна, дом-миф — это всё о нём — о доходном доме Нирнзее.

Текст подготовлен совместно с Викторией Фролковой.

Если вы нашли опечатку или ошибку, выделите фрагмент текста, содержащий её, и нажмите Ctrl+↵

Дом Нирнзее в Москве, Большой Гнездниковский переулок 10

Приехав в Москву, у бабки были следующие приоритеты: найти жилье, устроить ребенка в школу, себе подыскать работу («зацепиться» за Москву) и далее перевезти остальных членов семьи.

Как мог решиться вопрос с жильем для совсем небогатой семьи? Представляешь окраину города, ветхое строение…
Следующий документ свидетельствует, что первый приоритет решен, т.е. семья нашла, где жить, а второй находится в процессе решения.

Заведующей школой № 50 Красно-Преснянского района

Заявление

гражданки Бусловой Фаины Ефимовны,

живущей в Б. Гнездниковском переулке 10, кв. 825

Прошу зачислить дочь мою Татьяну, родившуюся 20 мая 1913 года, в 4 группу, вверенной Вам школы.

При сем прилагаю: 1. Документ о рождении Татьяны,

2. удостоверение школы при Государственном Донецком содовом заводе,

3. заполненную анкету.

Подпись

20 декабря 1925 года

Оказывается первым жильем бабки и мамы НА в Москве была не окраина, а центр города и не ветхая халупа, а самый большой дом города. Его адрес, как видно из заявления, Большой Гнездниковский переулок дом 10, т. е. бабка с Татьяной поселились в доме Нирнзее, о котором идет речь.

Такие двери квартир были в доме Нирнзее. Эта 903, а у бабки была 825. Одна квартира над другой. Эта на 9-м этаже, бабкина на 8-м.

Москва, 1920-е годы. Крыша дома Нирнзее. С этого места в 1925 году, приехав в столицу, маленькая Таня Буслова, будущая мама Натальи Алексеевны Васильевой, знакомилась с Москвой.

********************

Тот же вид в наши дни.

Продолжим разговор о доме Нирнзее.

В 20-е годы в доме было много учреждений, связанных с кинематографом. В открытом и закрытом залах крутили кино. В 9 вечера начиналось выступление оркестра. Вход на смотровую площадку был платным – стоил 20 копеек. С 5 часов вечера лифты начинали принимать гостей, желающих полюбоваться потрясающей московской панорамой.

С закатом НЭПа былая бесшабашность дома сходит на нет. Открытый всей Москве дом-кабаре, дом-киноцентр, дом-ресторан сильно изменился. И дело было не в фасаде, и не в воздвигнутом на самом верху триангуляционном знаке-вышке. Внешне дом оставался все тем же известным на всю Москву «тучерезом» Нирнзее, изменился же дом внутренне: жильцы дома перестали общаться друг с другом, зазывать гостей и привычно пировать.

В 30-е годы дом переживал атмосферу, царившую в стране. Судьба каждого отдельного человека, семьи, дома в том числе, связана неразрывно с судьбой страны. И когда началась страшная пора репрессий, Дом Моссовета, где жили государственные люди, общественные деятели и деятели искусств, содрогнулся от обрушившихся на его жильцов репрессий. Треть жильцов была репрессирована, а уцелевшие жили в постоянном страхе. Случалось и такое, что человек прописывался в доме, а на следующий день его уже арестовывали. Сутки в небоскребе оборачивались ценою в жизнь.

Дом Нирнзее в период реконструкции Тверской.

В 1941 году началась Великая Отечественная Война. Многие жильцы «чедомса”, кто-то совсем юными, ушли на фронт и не вернулись… А те, кто не ушел на войну, изо всех сил помогали стране и Москве: работали в госпиталях, работали на заводах, давали концерты. На крыше, где не играл больше оркестр, не шло кино и не танцевали пары, помещался теперь Вышковый наблюдательный пункт – центр противовоздушной обороны. За смелость и мужество жители дома (конечно, можно сказать, что и сам дом) были награждены переходящим Красным знаменем. А потом – война закончилась. Страшным отголоском 30-х годов пронеслись послевоенные репрессии. А потом – а потом наступила мирная жизнь…

В 1950-е годы дом, который все равно продолжали называть домом Нирнзее, жил абсолютно своей жизнью, отличной от жизни многих других домов центра Москвы. Зажатый между высокой сталинской застройкой 1930-х годов дом совсем не имел своего двора. Однако отсутствие двора с лихвой компенсировала уникальная крыша, плоская и с оградой.

Крыша дома НирнзееСтарожилка дома Н.С. вспоминает: «Как там было хорошо! Мы же так и говорили: мы крышинские…. На верхней крыше был спиралбол, какая-то палка на ней был шар и мы там чем-то все время занимались, потом почему-то там катались на велосипеде, ребятам там было удобней. Недолго на крыше был каток, а снег убирали, была снеготаялка и дворник. А летом на крыше стояли восьмиугольные или шестигольные ящики, в которых цвела сирень или жимолость, еще стояли длинные ящики с цветами… На крыше сушили белье, выбивали ковры, в общем, как в нормальном дворе.

Была детская площадка, на которой не было ничего, кроме песочницы, и на которой мы почему-то не играли.

В 1930-х годы на верхней крыше, как на одной из самых высоких точек центра, был поставлен триангуляционный знак, используемый для топографических работ. Знак-вышку разобрали уже в начале 2000-х, когда он уже грозил обрушиться сам, но его можно видеть на множестве старых фотографий и в известном «Служебном романе», где герои Алисы Фрейндлих и Андрея Мягкова выходят на крышу, заваленную различным хламом, и сидят под этим знаком. На заднем плане в фильме видна характерная ограда крыши с прутьями-стрелами и панорама Москвы 1970-х.

Кадры из кинофильма «Служебный роман».

Но вернемся в 1950-е. В эти годы на крыше гуляли, загорали, отдыхали и играли, особенно любили дети, которые, как и положено детям, большую часть времени проводили на свежем воздухе, все на той же крыше над Москвой.

Среди «крышных» игр послевоенного времени была популярна игра со звучным немецким названием «штандер».

Игра с мячом на крыше всегда имели одну особенность: мяч рано или поздно вылетал за ограду и падал с высоты десяти этажей где-то в узких переулках. Поиски мяча порой превращались в целое детское соревнование. Конечно же, строгие лифтерши по таким пустякам лифт не гоняли, и детям приходилось весь путь с самого верха до самого низа преодолевать бегом через две ступеньки. Бегали часто и по старой железной пожарной лестнице, до наших времен она не дожила: сейчас в этом стояке банальный мусоропровод, однако долгое время при входе в помещения мусоропровода оставались таблички «Вход для прислуги».
Еще одной особенностью дома было обилие детских садов, разной степени элитности и закрытости. Самый же элитный детский сад был, что удивительно, частным и занимал квартиру № 926. Держала его семья Климохиных, и именно к ним водили своих детей Солженицын, Гинзбург и Синявский. Семья Климохиных тоже была не простой, поселились они в доме как старые большевики. Вера Алексеевна была членом партии еще с дореволюционных времен, а муж ее учился в учительской семинарии и был одним из организаторов стачки в Иваново. До дома Нирнзее они жили в какой-то страшной коммуне. До войны они очень бедствовали. Обоих Климохиных выгнали из партии. Веру Алексеевну, причем, выгнали под странным предлогом «за мещанство». Дело в том, что до войны у них родилось пятеро детей, и у Веры Алексеевны просто не осталось времени на построение коммунизма и борьбу за счастье трудового народа во всем мире. На хорошую работу с таким резюме устроиться было тяжело и до войны Климохины брались практически за любое дело. К счастью, квартира у них осталась прежняя, угловая и.трехкомнатная. По тем временам на большую семью это было просто прекрасно, был газ и горячая вода раз в неделю, перебоев не было даже во время войны.Сменившие оттепель «застойные» годы привели к полному «застою и в самом доме: громкие аресты были позади, уцелевшие, но постаревшие «старые б.» (большевики) продолжали устраивать партсобрания, жизнь дома окончательно вошла в размеренный интеллигентский лад…

Век дома Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке

Как только не называли этот доходный дом, построенный архитектором Эрнстом-Рихардом Карловичем Нирнзее, — небоскреб, тучерез, дом холостяков, дом‑крыша, Чедомос (4‑й дом Моссовета)… В 2012 году исполняется 100 лет с начала его постройки (1912–1914). Если рассматривать здание в «разрезе», обнаружатся «главы»: кино, театра, литературы, живописи, авиации, общепита и, конечно, повседневной жизни… По этому адресу «прописались» театры «Летучая мышь», «Кривой Джимми», «Студия Малого театра», «Ромэн», Театр‑студия под руководством Н. П. Хмелева, «Учебный театр ГИТИСа» (в подвале), кинематографическая фирма «В. Венгеров и В. Гардин», картинная галерея, издательства «Московское товарищество писателей», «Радуга», «Книга», «Советский писатель» (на крыше), редакции газет и журналов «Сине‑фоно», «Экран», «Вечерние Известия Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов», «Накануне», «Огонек», «Творчество», московское представительство свердловского журнала «Товарищ Терентий», «Художественное слово», «Известия спорта», «Физическая культура», «Литературная учеба», «Вопросы литературы» и другие. А сколько громких имен связано с домом: Никита Федорович Балиев, Владимир Афанасьевич Подгорный, Владимир Ростиславович Гардин, Владимир Иллиодорович Россинский, Александр Яковлевич Таиров, Роберт Рафаилович Фальк, Василий Васильевич Кандинский, Маргарита Петровна Фроман, Лев Давидович Троцкий, Андрей Януарьевич Вышинский, Давид Давидович Бурлюк, Владимир Владимирович Маяковский, Михаил Афанасьевич Булгаков, Георгий Алексеевич Прокофьев, Модест Ефимович Табачников, Александр Наумович Асаркан, Вахтанг Панкратьевич Немсадзе — всех не перечислишь…

Вот уже почти 100 лет нависает над Большим Гнездниковским переулком громада десятиэтажного дома, бывшего в дореволюционной Москве самым высоким зданием. Ежедневно дом хлопает бесчисленными дверями в длинных коридорах и переходах, озаряется сотнями окон, наполняется неслышным с улицы гулом, рождаемым человеческим присутствием…
Точное написание фамилии «Нирнзее» до недавнего времени не было известно (встречаются и «Нирензее», «Нирзее» и «Нирензея»). И лишь благодаря сохранившимся строительным документам нам удалось его восстановить. По данным журнала «Домовладение и городское хозяйство», только в 1911–1912 годах Э.-Р. Нирнзее была разрешена постройка семи зданий, преимущественно в пределах Садового кольца. По весьма приблизительным данным всего он спроектировал и построил более сорока зданий (М. В. Нащокина в книге «Сто архитекторов московского модерна», вышедшей в 2000 году, приводит список из 39‑ти «позиций»; она первой написала краткий биографический очерк об Э.-Р. Нирнзее), большинство из которых существуют и сегодня; они впечатляют своим оригинальным обликом и внушительностью. Вот лишь некоторые: доходный трехэтажный дом на Пятницкой улице, 9/28 (1902), доходные дома — в Трехпрудном переулке, 5/15 (1911), А. В. Лобозева в Оружейном переулке, 43 (1911–1912), И. В. Борисова в Кривоарбатском переулке, 3 (1912), М. И. Бабанина в Климентовском переулке, 6 (1912–1913), на улице Чкалова, 66 (1913)… Только на сравнительно короткой 4‑й Тверской-Ямской улице Эрнст Нирнзее построил четыре дома: № 5 (1911), 12 (1908), 14 (1911), 24 (1913). Никто не расставлял эти дома по ранжиру, однако в москвоведческой литературе нет‑нет да и встретишь такую «нумерацию»: лобозевский почему‑то называют Вторым домом Нирнзее, а небоскреб в Гнездниках, конечно, первым.
Почти все упомянутые дома, как и здание № 10 в Большом Гнездниковском переулке, возведены в 1910‑х годах. Создается впечатление, что Эрнст Нирнзее трудился в это время не покладая рук.
«Постройки Э. Нирнзее не обнаруживают ни явно выраженных авторских пристрастий, ни индивидуального почерка», — такую оценку дает нашему зодчему М. В. Нащокина. Скорее всего, мы пристрастны, но у него был свой стиль, свой почерк, который он постарался вложить в свои строения. И ему, на наш взгляд, это в полной мере удалось. Уберите из московского пейзажа дома Нирнзее — и Москва потеряет что‑то неуловимое, что в словах выразить нельзя, а в камне можно.
В мае 1912 года Э.-Р. Нирнзее затеял новое строительство на купленном им у А. И. Быстровой участке в Большом Гнездниковском переулке. Архитектурные особенности своего небоскреба он видел так: «Пять выступов по фасаду сделаны с исключительной целью, во‑первых, разнообразить большую плоскость фасада и, во‑вторых, средним уступом сгладить излом границы земли посередине владения. Выступая этими эркерами за тело стены лишь на один аршин, отнюдь не преследуется цель расширения площади 6 верхних этажей». Простенько, но со вкусом. Богатая московская практика дала ему необходимый опыт, и он решился возвести здание не просто
превосходящее размерами все предыдущие постройки Москвы, но и качественно иное в функциональном отношении. 5 мая 1912 года Нирнзее обратился с прошением в городскую управу: «Прошу разрешить мне по сломке существующих строений <…> выстроить вновь каменное в 9 этажей жилое строение для маленьких квартир, с жилым полуподвалом, <…> с отдельной столовой над частью 9 этажа, центральным водяным отоплением, проездными воротами под сводом». 28 июля туда же он представил проект. Сравнивая сейчас этот замысел с типом тогдашнего доходного дома, явственно видишь смелость творческой мысли архитектора, развивавшейся по многим направлениям. Прежде всего Нирнзее отказался от сложившейся системы планировки доходных домов с многокомнатными квартирами, рассчитанными на состоятельных жильцов, объявив свой проект «домом дешевых квартир».
Сооружение громадного здания в Большом Гнездниковском продвигалось довольно быстро, так что уже летом 1913 года оно было возведено под крышу, и начались отделочные работы. Прибывшая в начале мая комиссия по строительному надзору выразила опасения, что несущие конструкции не выдержат нагрузку, и предложила сократить его этажность. Специально созванная группа архитекторов осмотрела строение и высказалась за то, чтобы «уменьшить дом на один этаж». Опасались, что «при строительстве всех этажей стены <…> окажутся недостаточно устойчивыми». Однако Нирнзее с чертежами в руках доказал верность своих расчетов, и работы продолжились.
Тогда же случилось то, о чем год назад предупреждал московский брандмайор: «Строение в 10 этажей не может быть признано безопасным в пожарном отношении». 28 июня 1913 года Сущевская пожарная часть приняла сигнал о пожаре во владении Нирнзее в Большом Гнездниковском. Приехали едва ли не все пожарные обозы города. Репортеру «Голоса Москвы», а им был не кто иной, как В. А. Гиляровский, едва удалось пробиться через толпу зевак и кордоны городовых. Тревога, к счастью, оказалась напрасной — на одном из этажей вспыхнула деревянная стружка, которую удалось погасить в считанные минуты. «Дядя Гиляй» отмечал в своем репортаже, что серьезный пожар в доме Нирнзее погасить будет чрезвычайно трудно, поскольку по узкому искривленному переулку к дому толком не подъехать. Архитектор предпринял дополнительные меры противопожарной безопасности, в том числе расширив лестничные пролеты на всех этажах.
Тогда судачили, что многие квартиры спланированы Нирнзее неудобно, фасады лишены запоминающихся композиционных находок и декоративных деталей, наличие деревянных перекрытий сулит в будущем много проблем (боялись в основном возгораний). Но вот уже 100 лет прошло, а ни одного пожара в доме не случилось, в «неудобных» квартирах живется так, что никто не хочет уезжать отсюда. И за все это время — ни одного капитального ремонта! Нирнзее, как известно, не получил специального архитектурного образования, но его расчеты оказались точны, как в аптеке. Организуя «неудобные» внутренние объемы, он как бы предвосхитил грядущие постройки зодчих‑конструктивистов, планировавших по схожим принципам свои дома‑коммуны.
Дом Нирнзее возвышался над одно- и двухэтажными строениями, где жизнь текла так, что объявление в одном из номеров «Московского листка» за 1913 год не выглядело чем‑то из ряда вон выходящим: «В Благовещенском переулке <…> во дворе у Мишки продается бык и корова. Спрашивать по телефону 5–25–11». Корова и телефон… И происходило это буквально в двух шагах от дома Нирнзее! Профессор С. О. Шмидт вспоминал, что его в детстве поили молоком из‑под козы, «жившей» в его родном Кривоарбатском переулке. А Сигурд Оттович родился всего в «девяти годах» от этого газетного объявления, и до дома Нирнзее от Арбата можно было дойти пешком всего за полчаса.
Москвовед Юрий Аммосов «переводит» словосочетание «дом холостяков» слишком буквально. Он считает, что дом Нирнзее представлял собой «общежитие для мужчин»: «Тогда нельзя было женщинам и мужчинам жить в квартирах в одном доме, считалось, что это будет замаскированный бордель». Повторим: в доме жили не только холостяки (хотя их было большинство), но и семейные пары. Таковы Глемиты (Леонтий Григорьевич и Мария Эрастовна), Вольтановские (Роман Романович и Теодозия Викентьевна), Хотинцовы (Петр Андреевич и Александра Александровна, квартира № 619)… Главы указанных семейств были людьми значительными: товарищ прокурора Московского окружного суда, следователь по особо важным делам, преподаватель престижной 1‑й мужской гимназии… Жены содержали дом в чистоте и порядке. Против их имен можно увидеть в справочнике «Вся Москва» сокращенное «ж. дсс» (жена действительного статского советника).
В числе холостяков и незамужних женщин тоже встречалось немало влиятельных лиц. «Пионерами» дома Нирнзее были: Елизавета Юрьевна Андерсон — солистка балета Большого театра, Александр Александрович Вырубов — актер Московского Художественного театра, его высокоблагородие Владимир Николаевич Голицын (квартира № 617), Михаил Степанович Карпов — служащий Управления государственных имуществ, член Общества по изучению использования болот, Александр Андреевич Куницкий — чиновник Управления московского губернатора, Николай Сергеевич Орешков — администратор театра К. Н. Незлобина, «подрабатывавший» в театре Н. Ф. Балиева «Летучая мышь» в роли «конферансье на выходе» (квартира № 211), Владимир Александрович Пестов — чиновник особых поручений при московском градоначальстве и секретарь Комитета по сбору пожертвований на воздушный флот, Владимир Афанасьевич Подгорный — актер театра «Летучая мышь» (квартира № 507), генерал‑майор князь Николай Григорьевич Туманов (квартира № 102), Анна Михайловна Усова — артистка театра И. С. Зона, Маргарита Петровна Фроман — солистка балета Большого театра (квартира № 811)… Остальные жильцы были рангом пониже: Лидия Константиновна Булгакова — преподаватель 3‑й мужской гимназии, Александр Васильевич Иванов — юрист товарищества «Проводник», Владислав Адольфович Нейфельд — преподаватель среднетехнического училища Общества распространения технических знаний, Н. С. Орлов — врач того же училища (квартира № 929), Ю. Е. Понс — преподаватель женской гимназии Е. Н. Головачевой и по совместительству — мужского коммерческого училища и школы Общества купеческих приказчиков, Люция Федоровна Хорхорина — служащая канцелярии Варшавского генерал‑губернатора, Елизавета Александровна Шипова — преподаватель московского Сиротского института…

Для получения полной версии статьи обратитесь в редакцию

НИРНЗЕЕ • Большая российская энциклопедия

Авторы: А. В. Мартовицкая

Фото А. К. Дежурко Э. Р. Нирнзее. «Дом дешёвых квартир» («Дом Нирнзее») в Москве. 1912–13.

НИРНЗЕ́Е Эрнст Ришард (Эрнст Карлович) (1872 или 1873, Варшава – 6.5.1934, там же), российский архитектор, инженер-строитель. О первых годах жизни Н. практически ничего не известно, равно как и о его проф. образовании. В 1898 Н. переехал из Варшавы в Москву, в 1900 получил свидетельство Техническо-строит. к-та МВД на право произ-ва строит. работ, тогда же открыл собств. архит. мастерскую; в Москве находятся все его постройки (преим. доходные дома – св. 40 реализованных проектов). Среди первых заказов Н. – проекты реконструкции и надстройки существующих зданий; первым полностью спроектированным им сооружением стал 2-этажный жилой дом на Петербургском шоссе (ныне Ленинградский просп.) для т-ва табачной фабрики «Габай» (1901). Н. работал во всех использовавшихся тогда архит. стилях (характерно для эпохи модерна) и пропагандировал «коммерческий», т. е. удовлетворяющий запросы заказчика, подход к проектированию. Так, доходные дома на Пятницкой ул. (1902), Новослободской ул. (1903), Остоженке (1904), в Курбатовском переулке (ныне ул. Климашкина, 1905) и в Ермолаевском переулке (1909) выполнены в стилистике франц. ар нуво, черты викторианской неоготики присутствуют в облике доходного дома Е. И. Курникова (1904), а мода на «северный модерн» отразилась в собств. доходном доме Н. в Трёхпрудном переулке с угловой башенкой-«скворечником» и характерными 6-угольными окнами со скошенным верхом (1911). Наибольшую известность среди построек Н. получил другой принадлежавший ему дом – 11-этажный «Дом дешёвых квартир» («Дом Нирнзее»; 1912–13) в Большом Гнездниковском переулке; кроме малогабаритных квартир (1–3-комнатных) с кухнями-нишами, в нём располагались театр-кабаре «Летучая мышь», конторские помещения, а на плоской кровле, служившей смотровой площадкой, работали кафе, кинотеатр «Крыша» и картинная галерея. Новаторством отличалась не только планировка, но и общее архит. решение здания: лишённые декора дворовые фасады фактически предвосхищают эстетику конструктивизма. В то же время отделка гл. фасада (керамич. облицовка стен, фигурный аттик, лепной растит. декор и венчающее здание керамич. панно с изображением лебедей) несёт ощутимый отпечаток модерна. Неск. сооружений Н. построил в стиле неоклассицизма: доходные дома Н. Ф. Капырина (1911–12), М. И. Бабанина (1912–1913) и др. Н. страстно увлекался автомобилями, был чл. Моск. автомобильного об-ва, участником одного из первых в России автопробегов Москва – Ярославль – Москва. Как считается, покончил с собой, хотя документальных свидетельств не сохранилось.

Дом Нирнзее: первый московский «тучерез» | Seeyouinmoscow

В начале XX века этот дом называли московским «тучерезом», первым небоскребом, который возвышался над угловой застройкой Тверской улицы и бульвара, а еще и над Страстной площадью.
И если вы, мои любознательные читатели, задаётесь вопросом, о каком же здании идет речь, я с удовольствием расскажу — это Дом Нирнзее и сегодня мы погрузимся в историю дома и узнаем, чем он интересен.
Устраивайтесь поудобнее, начинаем!

Вид на Дом Нирнзее со стороны Тверского бульвара (фото Яндекс картинки)

. . .

В начале XIXв. на месте этого дома располагалась дворянская усадьба с деревянными и каменными постройками и за столетие не раз меняла владельцев. Так, в 1873г. хозяевами усадьбы были Кайсаровы, которые сдавали внаём старые меблированные комнаты. К началу XXв. на этой территории размещалось пять корпусов разной этажности, соединённых между собой.

В 1909г. этот участок приобрела А.Быстрова, организовавшая в комнатах ремонт, а один из корпусов был переоборудован в прачечную.

В 1912г. одно из старых зданий решили разобрать, чтоб заменить его новым, однако корпус рухнул, придавив двоих рабочих. В мае того же года участок купил архитектор Эрнст Нирнзее, после чего обратился в городскую управу с прошением: «Прошу разрешить мне по сломке существующих строений <…> выстроить вновь каменное в 9 этажей жилое строение для маленьких квартир, с жилым полуподвалом, <…> с отдельной столовой над частью 9 этажа, центральным водяным отоплением, проездными воротами под сводом.» (В.Бессонов,Р.Янгиров «Большой Гнездниковский переулок,10». — М.: Московский рабочий, 1990г.)
Разрешение было получено и началось строительство, которое завершилось в 1913г.

Бывшая Страстная площадь и вид на «тучерез» в начале XXвека (фото Яндекс картинки)Вид со знаменитой Крыши дома на Страстную площадь, начало XX века (фото pastvu.com)Панорама с Крыши дома Нирнзее, начало XX века (фото pastvu.com)

Бывшая Страстная площадь и вид на «тучерез» в начале XXвека (фото Яндекс картинки)

До наших дней этот дом №10, расположенный в Большом Гнездниковском переулке, сохранил название и имя своего строителя и первого владельца.

В отделке фасада дома присутствуют элементы разных архитектурных стилей — модерна, конструктивизма и неоклассицизма, а сам он построен в форме буквы «П» и имеет пять лифтовых шахт и систему коридоров.

Для украшения дома на фасаде расположено пять эркеров, верхний этаж украшен декоративным орнаментом с вазонами и гирляндами цветов. Большинство окон сохранили ажурные металлические ящики для цветов, которые по замыслу автора должны были в тёплое время года оживлять фасад живыми цветами.

Детали отделки фасада (фото Яндекс картинки)Вид на дом со стороны Тверского бульвара (фото Яндекс картинки)Детали отделки фасада (фото Яндекс картинки)

Детали отделки фасада (фото Яндекс картинки)

Архитектор Э.Нирнзее создавал проект доходного дома, руководствуясь не совсем обычной идеей: этот дом должен был стать так называемым «домом холостяков», т.к.строился в расчёте на одиноких конторских работников, большую часть своего времени проводящих на работе, а небольшие квартиры по первоначальной планировке даже не имели кухонь, жильцам предлагалось питаться в ресторане, расположенном на крыше дома. А еще пользоваться услугами горничных, лакеев и кухарок, как в самой настоящей гостинице. На каждом этаже дежурил половой, которому можно было заказать доставку блюд из ближайшего трактира или ресторана.

Подъезд дома Нирнзее (фото Яндекс картинки)Подъезд дома Нирнзее (фото Яндекс картинки)Внутренние коридоры с лестницей (фото Яндекс картинки)

Подъезд дома Нирнзее (фото Яндекс картинки)

После завершения строительства доходный дом принадлежал самому Нирнзее и выполнял все функции, заложенные при планировке. До революции в нем проживало около 700 человек.

В 1915г. на Крыше был оборудован кинопавильон для зимних съёмок товарищества «Киночайка».
Однако, после начала войны с Германией и многочисленных погромов, архитектор из-за своего немецкого происхождения продал дом московскому купцу Д.Рубинштейну, а о самом Нирнзее в дальнейшем известно лишь то, что он умер в Варшаве в 1934г.

Во время боев в октябре и ноябре 1917г. здание было одним из опорных пунктов белогвардейцев, они удерживали позиции на Страстной площади.
«Дом Нирнзее был ключом в нашей позиции, так как достаточно было установить на его крыше пулемёты, чтобы поливать оттуда весь двор и все здания, лежащие внизу», — писал комиссар московского градоначальства А.Вознесенский (В.Бессонов,Р.Янгиров «Большой Гнездниковский переулок,10». — М.: Московский рабочий, 1990г.).

После революции в 1918г. здание национализировали и переименовали в Четвертый дом Моссовета. Вместо выселенных жильцов в квартиры заехали партийные работники, служащие различных учреждений, дом при этом получил статус коммунного, а его председателем стал Лев Каменев.

Дом Нирнзее в XX веке (фото Яндекс картинки)

В доме открыли ясли, детский сад, в квартиры провели телефоны, а на крыше была организована игровая площадка и сквер. По воспоминаниям писателя В.Катаева в эти годы Дом Нирнзее казался «чудом высотной архитектуры, чуть ли не настоящим американским небоскрёбом, с крыши которого открывалась панорама низкорослой старушки Москвы» (В.Катаев «Алмазный мой венец». — М.: Проспект, 2014г.).
Во время Отечественной войны на крыше разместили зенитные орудия, отражавшие немецкие самолетные налеты.

После войны в доме оборудовали общую кухню, а позднее кухни появились и в каждой квартире.

В годы НЭПа на Крыше размещались кинотеатр, ресторан, а ещё висячий сад с гидроизоляцией.

Крыша дома в 1930-х годах (фото fotostarina.ru )

В разные периоды времени в здании располагались кабаре «Летучая мышь», студия Малого театра, редакции газет «Накануне», «Гудок», «Вечерние известия», журналов «Огонек», «Россия», издательство «Советский писатель».

Во все времена наибольшей популярностью в здании пользовалась его Крыша и еще сам автор проекта в интервью журналу «Московский листок» в 1913г. признавался: «Поверите ли, я до сих пор не могу налюбоваться видом Москвы отсюда… Да что я… Даже мои каменщики в праздничные дни забираются сюда, наверх, и простаивают в молчаливом созерцании целые часы».

Современный вид с крыши дома (фото Яндекс картинки)Современный вид с крыши дома (фото Яндекс картинки)Современный вид с крыши дома (фото Яндекс картинки)

Современный вид с крыши дома (фото Яндекс картинки)

На Крыше располагались ресторан и кафе с прекрасным видом на Москву, работала картинная галерея и кинотеатр, устраивались футбольные матчи и даже снимались фильмы. Самым известным, пожалуй, из них является «Служебный роман» и сцены зимнего сада Калугиной, где она выходит поливать цветы, а Новосельцев пытается ее утешить.

Кадры к/ф «Служебный роман»,снятые на крыше дома (фото Яндекс картинки)Кадры к/ф «Служебный роман»,снятые на крыше дома (фото Яндекс картинки)Кадры к/ф «Служебный роман»,снятые на крыше дома (фото Яндекс картинки)

Кадры к/ф «Служебный роман»,снятые на крыше дома (фото Яндекс картинки)

С Тверского бульвара можно разглядеть и знаменитое панно из майолики, расположенное на аттике, поднятом над крышей. Панно является точной копией мозаичных картин А. Головина с фасада гостиницы Метрополь.

Панно из майолики на аттике крыши (фото Яндекс картинки)

В наши дни в доме, помимо множества жилых квартир, расположено несколько организаций — учебный театр ГИТИСа, редакция журнала «Вопросы литературы», образовательный центр «Благодарение».
. . .
И напоследок невозможно не поделиться еще интересными фактами об этом доме:

🔸️ здесь в 1929г. Михаил Булгаков познакомился с Еленой Шиловской, ставшей его женой и прообразом Маргариты в знаменитом романе автора;
🔸️помимо сцен фильма Э.Рязанова,здесь снимали сцены «Курьера» К.Шахназарова, «Место встречи изменить нельзя» С.Говорухина, фильм С.Кулиша «Сказки…сказки… сказки старого Арбата»;
🔸️ купец (или банкир) Рубинштейн,ставший владельцем дома, активно занимался разного рода махинациями и,по слухам, проиграл дом в карты Григорию Распутину,который неоднократно бывал здесь,однако, по другим делам и это следующий интересный факт;
🔸️вскоре после постройки жильцы дома стали слышать странные голоса, а с крыши часто сбрасывались самоубийцы. Один из сыновей архитектора покончил с жизнью именно там. Для изгнания нечистой силы и был приглашён Григорий Распутин и после нескольких визитов все странности в доме закончились;
🔸️примечательно,что сам Эрнст Рихард Нирнзее был потомком выходцев из Вены,переехавших в Варшаву,поэтому в большей степени являлся поляком,но в Москве по фамилии его все считали немцем;
🔸️в годы войны после каждого освобожденного русскими войсками города с крыши дома били салюты;
🔸️ Маяковский посвятил дому следующие строки: «Помните, дом Нирензее стоял, над лачугами крышищу взвеивая? Так вот: теперь под гигантами грибочком эта самая крыша Нирензеевая». И ведь отчасти оказался прав, дом не является больше самым высоким зданием в городе, но и «грибочком» тоже не стал;
🔸️ в этом доме бывали М.Булгаков, К.Паустовский, Ю.Олеша, А.Толстой, В.Катаев, В.Хлебников, а В.Маяковский некоторое время даже жил здесь.
. . .

В следующий раз, когда пойдёте гулять по Большому Гнездниковскому переулку, задержитесь возле дома Нирнзее, ощутите его мощь сквозь призму времени, этот гигант повидал немало исторических событий и выстоял!

Дом Нирнзее в переулке (фото Яндекс картинки)

А мы с вами на этом заканчиваем наше историческое путешествие, надеюсь вам было так же интересно и любознательно, как и мне в момент написания этого материала. До новых встреч, дорогие читатели!

Дорогой друг! Если ты дочитал до конца и было интересно — не забудь поблагодарить автора лайком или обсудить тему в комментариях! А если разделяешь мою любовь к Москве,ее истории и прогулкам, тогда смелей подписывайся,посмотрим,сколько нас — москволюбов и … see you in Moscow!

Женихов от «облачника» | Mascaron.org v.0.1

Дом Нирнзее

Русское слово «Небоскреб» (что на самом деле означает «небоскреб») давно стало настолько привычным, что даже мысли не возникают, что что-то скребет по небу. Небо скребет простой «Небоскреб», который «буквально» (дословно) переводится как «Небоскиб»: это сочетание двух русских слов «Небесный» — небо и скребок «Скребок»!

Однако в самом начале ХХ века Москва приняла иную трактовку, обозначение нового слова и для того времени самого явления высотного строительства — «Тучерез» (опять же, сочетание двух слов «Туча». »- облако и« Резат »- вырезать.Можно сказать, что в переводе «резак облаков»). Сейчас, конечно, «тучерез» звучит необычно и забавно, но именно это необычное слово заставляет задуматься о том, что здесь построено, и об особенностях высотного строительства.

Впервые слово «тучерез» прозвучало и начало употребляться в Москве в 1904–1905 годах, когда 34-летний архитектор Осип Осипович Шишковский построил доходный дом Федору Ивановичу Афремову, заработавшему состояние на производстве водки. .Дом Афремова на Садово-Спасской, 19, высотой 35 метров, 8 этажей, был построен в 1904 году. Он стал самым высоким зданием Москвы. По сравнению с первым «официальным» небоскребом, построенным в 1885 году в Чикаго для страховой компании (10 этажей, 42 метра), первый московский «тучерц» немного не доехал до него. Но в отличие от чикагского здания в Москве стальной несущий каркас тогда не использовался. Этот стальной несущий каркас во многом определил стремительное развитие «небоскребов» за океаном.

И тем более знаменательно, что в 1913 году «техник архитектуры» (как он подписывал свои проекты) Эрнст-Рихард Карлович Нирнзее (Niernsee? Здесь и далее будет использоваться Nirnzee) построил здание «по старинке», без нагрузки. -опорный металлический каркас. Это было здание высотой более 40 метров в Большом Гнездниковском переулке, 10. На долгие годы именно этот дом стал ассоциироваться у москвичей со словом «тучерез». «Nirnsee House» в 10 этажей был на тот момент самым высоким домом, превышая дом Афремона более чем на 5 метров.

Но не только эти «высотные» рекорды сделали «Дом Нирнзее» столь памятным и значимым как для истории, так и для архитектуры Москвы. С этим зданием связано множество легенд, реальных событий и историй, судьбы театров, известных деятелей культуры и политики. Как только дом № 10 в Большом Гнездниковском переулке не назывался: «Nirnsee House», «Tucherez» и «Небоскреб», и «Дом женихов» и «Дом дешевых квартир», а также «Chedomos», и »Дом Рубинштейна».

Земельный участок в Большом Гнездниковском переулке Эрнст-Рихард Карлович Нирнзее купил в 1912 году у предыдущего владельца — А.И. Быстровой. Она безуспешно пыталась построить (перестроить) расположенные на этом участке старые малоэтажные одно- и трехэтажные дома. Во время работ обрушился один из домов, погибли рабочие, а «доброжелательные» горожане стали приписывать этому месту различные мистические вымыслы, басни — место «проклятое»!

Но эта «история» не помешала Нирнзее 5 (17 по новому стилю) мая 1912 года подать петицию к властям Москвы, в которой он написал: «….Прошу разрешить снести существующие постройки… построить каменный 9-ти этажный жилой дом для малогабаритных квартир, с жилым полуподвалом ». Далее в запросе архитектор уточнил: «… с отдельной столовой над частью 9 этажа, центральным водяным отоплением, выходом под арку». Разрешение было получено быстро и летом 1913 года! Год постройки возвели под крышей, и началось внутреннее обустройство. Трудно не согласиться — очень быстро!

Правда, опять беда не обошлась.Еще при строительстве была создана специальная комиссия, в которую вошли инженеры, строители и архитекторы. Комиссия настаивала на уменьшении одного этажа почти построенного дома. Нирнзее удалось отстоять свою постройку — он доказал состоятельность своих расчетов. Но затем случились следующие «неприятности»: 28 июня 1913 года во время строительства случился пожар, который не причинил большого ущерба, но вызвал прибытие большого количества отрядов пожарных и, соответственно, их недовольство.Корреспондент «Голоса Москвы» Владимир Гиляровский с трудом добрался до места происшествия. Тогда он написал, что в случае возможных пожаров из-за узкой аллеи пожарные почти никогда не доберутся до места возгорания.

Вскоре к самому зданию приписали и другие легенды, проверить которые сейчас не всегда возможно. Якобы сразу после постройки здания, когда в него переехала семья самого архитектора, его жена на лестнице повернула ногу. Длительное время скованная растяжкой в движении, она начала «слышать голоса».Некоторые жильцы сразу «подхватили эту« неприятность »- они также стали жаловаться на то, что в доме раздаются« голоса ». Они начали обвинять Нирнзи в каких-то «темных» намерениях или даже в шпионаже в пользу ближайшего полицейского участка с использованием установленных акустических инструментов. Все попытки объяснить, что у него, как домовладельца, нет причин «пугать» жителей, не сняли с «праведных» граждан подозрения в «нечистоте», «порче» дома. Уже после начала Первой мировой войны, когда в Москве началось массовое притеснение немецкого населения, сын архитектора, якобы пристрастившийся к бутылке, скончался, упав с крыши.Вдобавок москвичи стали замечать загадочное свечение на крыше здания (здесь существовали металлические заборы). Видно, какие огни «Св. Вяз »знали далеко не большая часть населения, свято и окончательно поверившая в« нечистое »место. Говорят, что хотели бы пригласить даже «святых» отцов из соседнего монастыря «очистить» здание, но добрые «святые» отцы отказали «ближнему» в такой просьбе.

Невозможно не заметить возвышающееся здание Нирнзее, окруженное зданиями 18 и 19 веков, сохранившимися еще в 1913 году.На фоне соседей дом выглядел буквально «вызывающе» и, несомненно, обращал на себя внимание, лишая статуса доминанты и церкви «Димитрия Солунского», стоящей на углу Тверской и бульвара и отчасти. , рядом расположена колокольня Страстного монастыря.

Удачное месторасположение во многом способствовало быстрому заселению дома, что подтверждается проницательностью Эрнста-Рихарда Карловича Нирнзее.Уже в заявке на строительство раскрываются способности Нирнзее не только как архитектора и строителя, но и как предпринимателя. Он четко «разобрался», как сейчас принято говорить, с целевой аудиторией — потенциальными арендаторами, съемщиками квартир. Это были успешные, достаточно обеспеченные (но пока не для элитных многокомнатных квартир дорогого доходного дома) юристы и врачи, художники и актеры, журналисты и сотрудники близлежащих офисов. Как правило, это были энергичные и предприимчивые люди, еще не успевшие обзавестись семьей и не обремененные домашними заботами.Таким образом, почти все квартиры, хотя, как указал Нирнзее в своей заявке — «маленькие» — от 27 до 48 квадратных метров — были хорошо построены и рассчитаны на проживание одного человека, главное, эти квартиры были финансово доступны для этой «середины». класс »для снятия или покупки. Поэтому этот дом получил другое название — «дом женихов» («дом жениха») и — «дом дешевых квартир».

Архитектор применил коридорную (гостиничную) систему, когда на этаже было больше 30 однотипных однокомнатных квартир, а не 2-4 квартиры на один подъезд — входную, как это было тогда принято в «богатых» доходных домах.И только в концах коридора, который фактически объединял несколько входов, предусмотрены 2-3-комнатные квартиры для небольших семей.

Для всех «маленьких» квартир в обмен на отсутствующие в них отдельные кухонные помещения Нирнзее предусмотрел создание на крыше здания «отдельной столовой над частью 9 этажа». По сути, это был другой, полноценный — 10-й этаж здания, почти «пентхаус», с выходом на крышу и собственной смотровой площадкой.Кроме того. Также на каждом этаже имелись «самоварные» комнаты. Здесь, в этих «самоварных» комнатах, у горничной всегда был самовар расплавленный — горячая вода и чай для жильцов. Также горничные привозили продукты и некоторые блюда на специальном лифте из столовой (по воспоминаниям, на первом этаже работал «буфет») в квартиры жильцов. Nirnzee предусмотрел «жилой подвал» как дополнительное пространство, где жильцы дома могли принимать гостей и устраивать большую «вечеринку», отмечать праздники.В целом получилась некая новая модель социальной жизни, во многом опередившая свое время. Именно эту модель позже скопировали в некоторых домах советского периода, так называемого периода конструктивизма, например, в доме работников Государственной страховки (1926 г.) и в доме Наркомфина (1930 г.).

В настоящее время «дом женихов» практически полностью скрыт за фасадом дома 1940 года на углу Тверской и бульвара, известного как «дом под юбкой».»Но, тем не менее, его все же достаточно, чтобы отличить (лучшее место — со стороны бульвара) небольшое мозаичное панно« Русалочка »на уровне 10 этажа.

Панно в обрамлении лепного орнамента — авторская копия одноименного панно из гостиницы «Метрополь» (по правой стороне фасада, в Театральный пассаж) художника Александра Яковлевича Головина. Существует легенда, что Нирнзее, поселившись в своей предыдущей квартире, расположенной в собственном доходном «доме со скворечником» в Трехпрудном переулке, мог рассмотреть (в телескоп?) Эту мозаику в Гнездниковском переулке.Если внимательно рассмотреть панель (щелкнуть по фото), можно увидеть какую-то дугу на плитках в верхней трети панели. Это связано с тем, что первоначальный вариант «Русалочки» для Метрополя располагался не в прямоугольном проеме, а в полукруглом торце. Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что использовались те же «формы», и работа по изготовлению панно для «Дома Нирнзее» велась, как и для «Метрополя», на фабрике Саввы Мамонтова в Абрамцево.

Вот как Головин вспоминает свою работу в гостинице «Метрополь»: «Уже после финансового краха Мамонтов продолжал управлять своей керамической мастерской Абрамцево (для Бутырской заставы).В мастерской этого я проработал долгое время, до переезда в Петербург. В нем по моим эскизам было сделано панно для «Метрополя» ».

В сети есть упоминания о том, что якобы при ремонте «Метрополя» в 1989 году оригинальная керамика Головина была передана Финляндии (?), А новые, современные копии были созданы для Москвы. Так что не исключено, что панно на Доме Нирни стало настоящим, настоящим ОРИГИНАЛОМ творчества Головина в Москве.

Сам Гнездниковский переулок имеет небольшой изгиб, но при взгляде на фасад «дома Нирнзее» почти не бросается в глаза.Вот что Нирнзее предложил для этой оптической иллюзии в своем заявлении о строительстве: «Пять выступов на фасаде сделаны исключительно с целью, во-первых, разнообразить большую плоскость фасада и, во-вторых, сгладить изломы фасада. земельный участок посреди участка на среднем выступе… ». Сейчас на уровне 8 и 9 этажей маски львов, расположенные под богатым растительным орнаментом, и два панно с мужской фигурой по-прежнему разнообразят фасад.

http: // mascaron.org /? pid = 1976 http://mascaron.org/?pid=1975

Но изначально между окнами на 9-м этаже также стояли античные изображения в полный рост (насколько можно судить по фотографиям 30-х годов прошлого века) барельефы. Такое декоративное оформление фасада — верхний этаж визуально «облегчает» фасад и концентрирует внимание именно на «вершине» дома, делая его композиционным центром.

Сегодня на некоторых этажах того же фасада в Гнездниковске можно было наблюдать железные ящики для цветов на окнах, спроектированных Нирнзее — архитектор надеялся, что сами жильцы «оживят» цветами этот темный сдавленный фасад своего дома в помещении. узкий переулок.Хотя на одной из фотографий (см. Ниже) 1930-х годов видно, что озеленителей тогда было больше. И что в квартирах, выходящих на узкий Большой Гнездниковский переулок, света все же было больше, многие окна, спроектированные архитекторами, высокие, начинаются почти от пола.

Судя по всему, далеко не все надежды архитектора на жителей дома полностью оправдались в наше время. К сожалению, обнаружить «воспоминания» об озеленении фасада у дореволюционных обитателей дома не удалось.

Но было много воспоминаний о знаменитой теперь крыше «дома Нирнзее»! Во-первых, еще в мае 1913 года сам архитектор в интервью «Московскому листу» сказал: «Вы верите, я до сих пор не могу смотреть на Москву отсюда… Да, что я… Даже мои каменщики в отпуске. взбираются сюда и часами сидят в безмолвном созерцании. »Практически до начала 30-х годов крыша« дома Нирнзее »была чуть ли не самой высокой, и с нее открывался панорамный вид на весь город.

До сих пор невозможно точно идентифицировать этого джентльмена на крыше. С одной стороны, характерный для автолюбителей того времени головной убор может указывать на Нирнзее, который был лобиком Московского автомобильного общества, к тому же на крыше до сих пор нет ограды, и вряд ли посторонний мог быть там во время строительство. С другой стороны, персонаж не соответствует описанию Нирнзее, сохранившемуся в архивах московской тайной полиции: в 1905 году он находился под подозрением, якобы имевшим какое-то отношение к организации встреч на дому.

Летом 1915 года «Товарищество В. Венгерова и В. Гардина», которое стало называться «Киночайка» (не без «Чайки» Художественного театра!) Оборудовало на крыше зимний кинопавильон. дома Нирнзее. Эта крыша с самого начала вызвала недоброе отношение к себе со стороны московских пожарных. Но архитектор изначально проектировал плоскую крышу как «жилую». Изготавливались даже специальные свинцовые тонкие листы, которые долгое время (в начале войны в 1941-1942 годах было заменено гудроновым покрытием) обеспечивали надежную изоляцию.Так или иначе, но «Партнерству» удалось договориться с пожарными, пообещав выполнить их требование не приглашать в павильон более 100 человек одновременно. Помимо съемок в павильоне на крыше, была запланирована школа кинематографистов, включающая уроки актерского мастерства, кинооператоров, режиссуры (постановки) и грима.

Владимира Ростиславовича Гардина, имевшего к тому времени опыт театрального и режиссерского опыта в кино, не составило труда пригласить в новый павильон актеров из соседнего Художественного театра, Театра Таирова и кабаре-театра, расположенного в г. дом.О крыше Гардин снял несколько фильмов. Сохранились воспоминания, что во время съемок одного из трюков специально приглашенный артист цирка Бек-Назаров (Амо Бек) чуть не погиб. Водосточная труба, по которой он начал спускаться, внезапно оторвалась от стены, но каскадеру чудом, зацепившись за небольшие кронштейны, удалось спуститься вниз. К общему разочарованию, изображение из-за технических проблем с кинокамерой раздвоилось, и пленка была отклонена. Бек-Назарову выплачивали гонорар, на тот момент существенный — 500 рублей.Сериал не перетасовывался: никто не согласился повторить этот трюк. К тому же бюджету «Киночайки» это уже не позволялось — это был 10-серийный фильм, и у каждой серии был строгий бюджет, рассчитываемый из доходов от предыдущей серии. Так Бек-Назаров запомнил эту выходку. Кстати, впоследствии он стал известным армянским (советским) режиссером, Амбарцум Иванович Бек-Назаров. «Но где-то на уровне седьмого этажа трубка выскочила из пазов и свободно раскачивалась в воздухе.Я был в ужасе. Собравшаяся внизу толпа тоже замерла, понимая, что, может быть, наступили последние секунды моей жизни…. Терять было нечего, и я решил преодолеть опасное пространство, придерживая не трубу, а кронштейны, за которые она крепилась. Но скобы были вдавлены в стену почти до земли: за их свободную часть можно было ухватиться всего тремя пальцами. К тому же какое-то время приходилось одной рукой висеть, а другой вслепую искать следующую скобу. Но все обошлось, тренированные пальцы меня не разочаровали.Когда я спустился на землю, едва стоя на земле, толпа посмотрела на меня так, будто я действительно был преступником ада…. «Много лет спустя, в 1966 году, киностудии« Арменфильм »было присвоено имя А. Бек-Назаряна.

Взгляды учредителей товарищества, с одной стороны, предпринимателя (Венгеров), а с другой — «человека искусства» (Гардина) стали расходиться. Гардин покинул объединение, и в мае 1916 года Кинчайка в Павильоне на крыше была заменена «Кофейной крышей», о которой чуть ниже.

Традиция «кино» была продолжена в 1924 году, когда в «доме Нирнзее» была основана «Ассоциация революционной кинематографии» (ARC). Это объединение было создано по инициативе писателей и кинематографистов, среди которых были С. Эйзенштейн, В. Пудовкин, Л. Кулешов, Ю. Куликов, В. Ерофеев. Но даже лозунг объединения «Кино на службе страны Советов» не спас его от роспуска в 1935 году на I Всесоюзной конференции творческих кинематографистов.

Однако крыша Дома Нирнзее продолжает привлекать к себе создателей фильма и позже. На крыше снимались сцены из таких известных фильмов, как «Служебный роман» (Эльдар Рязанов, 1977), «Сказки… сказки… сказки старого Арбата» (Савва Кулиш, 1982). А в доме снимались небольшие эпизоды из фильмов «Место встречи изменить нельзя» (Станислав Говорухин, 1979), «Курьер» (Карен Шахназаров, 1977). И уже на самой крыше в середине 20-х, а затем в 30-40-х годах работал «кинотеатр» для жителей дома.

В 1916 году, после того, как Киночайка фактически покинула Крышу, вместо павильона «кинотеатр» в некогда планировавшейся отдельной столовой Нирнзее над частью 9-го квартала разместилось кафе «Крыша» с «Театром миниатюр с музыкой». пол». В мае 1916 года московский бизнесмен Александр Сергеев открывает «Крышу», как он указал в сопроводительных документах «Кофейная крыша». В журнале «Сцена и Арена» 24 июля 1916 года был опубликован отчет об открытии заведения: «На крыше небоскреба Нирнзее (хотя дом уже принадлежал Дмитрию Рубинштейну — обратите внимание на тушь.org), открылось кафе в Большом Гнездниковском переулке, первый день его существования был посвящен благотворительности. Весь доход идет на трудовую помощь инвалидам войны. Новизна впечатлений, ее Нью-Йорк в Москве, привлекала множество людей, где под открытым навесом на сцене зрителей посетила концертная программа, состоящая из ярких имен… .. Сине-сиреневые вечерние просторы Москвы, расшитые бусинки огней, отдельные силуэты высоких зданий, колокола, вырисовывающиеся на янтарном фоне заката, свежесть вечернего ветра, высота огражденного от пыли забора, яркие огни кафе и величие крыши, не совсем не похоже на концепцию «крыши», не похожую, а скорее напоминающую здание курортного холла на некоторых из самых последних западных курортов… Вид с крыши действительно грандиозный и великолепный….«.

Сергеев планировал также открытие «Театра миниатюр с музыкой», но вмешался «административный ресурс» — по требованию московских властей снова из-за требований пожарной безопасности уже в сентябре 1916 года «Кофейная крыша» была закрыта. . А через год на крыше «дома Нинрзее» появились кадеты, пытавшиеся противостоять сторонникам Октябрьского переворота 1917 года. Стратегическая высота не помогла.

Но Крыша не «сдалась», и в 1921 году состоялось повторное открытие кафе «Крыша».Это было время начала НЭПа (новой экономической политики), и предприниматель Жаров (?), Воспользовавшись этой возможностью, планировал снова сопровождать свое заведение в кабаре. Вот что писал журнал «Театр Москва» в 1921 году: Ежедневная прогулка по Московскому саду. Крыша. Большой Гнездниковский, 10, корп. Нирнзее. Ежедневные прогулки по Москве. Кино под открытым небом. Кафе-ресторан под руководством Жарова. В крытом павильоне с 12 часов вечера — кабаре с участием артистов Малого и Камерного театров.В случае непогоды поиграйте в подземном павильоне. Сад открыт с 18:00 до 3:00. «.

Это фотография 1921-1924 годов. На парапете 10 этажа можно прочитать рекламу — Ресторан, Кабаре, Кинотеатр. На крыше, среди кадок с небольшими кустами и деревьями, другими цветами, которые вместе составляли своего рода сад, были накрыты столы, играл оркестр, и снова заработала смотровая площадка.

В 1924-1925 годах, с окончанием нэпа, кафе-ресторан постепенно менялось.Сначала это была столовая Моссельпрома, а чуть позже «Кафе-столовая« Крыша », которой, как и ресторан« Прага »на Арбате, руководил Моссельпром. Место по-прежнему оставалось привлекательным, о чем писала пресса: «Единственное место летом для отдыха, где в центре города дается возможность подышать горным воздухом и насладиться широким открытым горизонтом — незабываемым видом на Москву с высоты птичьего полета. с высоты птичьего полета — на крыше. Подъем на лифтах с 17:00 непрерывно.Входная плата на Крышу с правом подъема 20 копеек. Оркестр с 21:00. В закрытом зале и на открытом воздухе — кино. »

Но известные события второй половины 30-х и поселение на 7-м этаже товарища Вышинского, задумка архитектора «отдельная столовая над частью 9-го этажа» терпеть не могла. Крыша перестала кормить и жителей, и гостей, и начала жить другой, не менее содержательной жизнью.

Фактически, крыша «дома Нирнзее» заменила кафе двором для детей и их родителей, проживающих в доме.Так что двора возле дома не было, а все свободное время, обычная, обычная детская бытовая «жизнь» проводилась на крыше. Летом на крыше (да и по длинным коридорам самого дома) катались на велосипедах и самокатах. При проектировании здания Нирнзее предусмотрел создание площадки для катания на роликовых коньках на крыше. Он был не первым, кто предлагал использовать такую плоскую крышу: четырьмя годами ранее Федор Шехтель соорудил скейт-ринг на крыше своего особняка на Большой Садовой улице, где уже знакомый с семьей Маяковский, Вера, дочка Федор Шехтель развлекался на роликах.Но Нирнзее первым реализовал такой проект для катания на крыше многоэтажного дома и для гораздо большей площади. В одной из публикаций есть информация о железном мосту, соединяющем два крыла Дома, который образовывал своеобразную кольцевую дорожку. Но в большинстве воспоминаний о таком железном мосту на крыше не упоминается.

Зимой каток затопили по крыше, старожилы вспоминают, что там был снегоочиститель и дворник ухаживал, чистил каток.Летом крышу засаживали деревьями — по-прежнему ставили ящик с цветами, а в кадки высаживали даже сирень. Оснащен клуб, возобновлены показы в кинотеатрах. Как в обычном дворе, Крыша видела, как выбивают ковры и сушат одежду. В доме в Гнездниковском постепенно образовалось несколько детских садов. Был даже один частный на 5-6 человек — в маленькой квартире было сложно разместить больше детей. Прогулки совершались как по Тверскому бульвару, так и по Крыше, где была оборудована песочница.Дети постарше играли мячом, который иногда пролетал через заборы. Лифтеры отказались нести «гонцов» — пришлось бежать искать, мяч улетел.

На Крыше устроили дворовые «чемпионаты по футболу»! Константин Есенин, сын Сергея Есенина и его второй жены Зинаиды Райч, впоследствии супруги Мейерхольда, вспоминал (сам Константин Есенин жил неподалеку — в Брюсовом переулке, недалеко от «облезореза»): «… особенно любил играть дальше. крыша десятиэтажного дома в Большом Гнездниковском переулке.Это было самое высокое здание в Москве. Когда-то во времена НЭПа был «сад на крыше»: что-то вроде ресторана с варьете. В начале тридцатых годов на этой самой крыше царил футбол. Это был великий, великий, великий, как сейчас иногда говорят, футбол. Регламентированных и администрируемых чемпионатов школ, переулков, дворов не было. До сих пор помню центральный матч того сезона, сезон 1932 года… Помню, что пожертвовал ради него очень важной игрой с «Динамо».Еще бы — команда Брюсовского переулка играла с «хозяевами поля» — Гнездниковским переулком ».

Уже с самого начала войны в 1941 году на крыше размещалась зенитная батарея, а чуть позже — экипировка для салютов. Зданию повезло — несмотря на то, что оно все еще было одним из самых высоких, «дом Нирнзее» не пострадал во время бомбардировок, а его крыша долгое время (до 80-х годов) служила базой для геодезической башни. — на фотографиях приятно это видеть.Этот главный триангуляционный знак устанавливался для всех геодезических работ в Москве.

Что касается «отдельной столовой над частью 9 этажа», то тут тоже произошли кардинальные изменения: в меню было только одно угощение — «духовная пища». С середины 30-х годов в этом помещении размещалось издательство «Советский писатель». Маршак, Паустовский, Катаев, Олеша Симонов и Твардовский стали завсегдатаями «голубятни», так как этот 10-й этаж крышу прозвали этим «клубом писателей».Здесь часто бывал Пастернак, несколько своих книг он опубликовал в издательстве «Советский писатель». После того, как журналы «Знамя» и «Новый мир» в сентябре 1957 года отказались опубликовать роман «Доктор Живаго», Гослитиздат в январе 1958 года, пытаясь воспрепятствовать публикации романа за рубежом, заключает с Пастернаком договор на издание книги. В некоторых источниках упоминается, что рукопись (одна из копий) «Доктора Живаго» какое-то время находилась под этой «крышей» издательства «Советского писателя».Но фактическое бездействие отечественных издателей не остановило выбор автора: первое издание «Доктора Живаго» состоялось в ноябре 1958 года еще на итальянском языке в Милане в издательстве Feltrinelli.

В 1974 году, когда «советский писатель» переехал на Поварскую, 11, редакция журнала «Вопросы литературы» называлась просто «Вопли» (что-то вроде аббревиатуры «Вопросы литературы». значение русского слова ВОПЛИ — плач), занимала помещение на Крыше.Упоминаются и другие редакции, размещавшиеся в «Nirnsee House» в разное время: издательства «Гудок», «Вечерние новости», журналы «Россия», «Литучеба», «Огонек», «Альманах библиофила». ».

Не только Крыша, но и сам «Дом Нирнзее» неразрывно связан с русской литературой и искусством. Московский офис газеты «Накануне» («Накануне»), издающейся в Берлине, с 1921 по 1924 год размещался здесь на первом этаже. Газета, продолжившая «идеологическую линию» сборника «Смена вех» («Смена вех»), вышедшего ранее в Праге (1921 г.), и одноименного журнала, издаваемого в Париже (1921–1922 гг.), Была нацелена на возвращение. первая волна иммиграции.Многие известные писатели часто посещали московский офис «Накануне». С газетой часто сотрудничали С. Есенин, М. Булгаков, К. Федин, О. Мандельштам, М. Зощенко, В. Катаев. Примечательно, что именно в этом издательстве Булгаков (как, впрочем, и многие другие) имел возможность публиковать свои публицистические очерки, которые советская цензура еще не упустила. Его незаурядный талант обозначил, казалось бы, такого антипода, как Алексей Толстой, возглавлявший литературное приложение издательства «Накануне», он называл москвичей: «Пришлите еще Булгакова».

Некоторое время (до 1918 г.) работала редакция журнала «Sine-Fono», посвященного «кинематографии, говорящим машинам и фотографии». В Доме Нинрзее это было первое издание в России, основанное еще в 1907 г., и посвящена исключительно кинематографии.

«Жилой полуподвал», задуманный Нирнзее для жильцов своего дома, имел не менее богатые истории и памятники, как Крыша. В начале 1915 года на это сооружение переехала театральная студия-кабаре «Летучая мышь» с Милютинского переулка, предположительно соответствующим образом переоборудованная.Кабаре, или как его еще называли — театр миниатюр, возник из студии юмористических спектаклей (как говорится, скетчей) актеров МХАТ. Сначала они были «закрыты» для широкой публики, только для «своего» представительства. Руководство взял на себя Никита Балиев, а главным спонсором этого проекта выступил богатый молодой человек Николай Тарасов, получивший от отца богатое «нефтяное» наследство. К моменту переезда в «Ninrzee House» главного покровителя «Летучей мыши» Николая Тарасова не прошло и пяти лет: случился трагический любовный «полигон», и Тарасов застрелился.Кабаре «Летучая мышь» функционировало как обычный театр, давая публике коммерческие представления. Билеты были дорогими, но в новом зале была хорошо оборудованная сцена, сам зал вмещал 350 человек, подавался фуршет с дорогими винами.

Декор зала выполнил художник С. Судейкин. «Летучая мышь» в то время была «знаковым» местом театральной и артистической жизни Москвы, и газеты, освещая первые выступления в новом зале, отмечали среди посетителей Максима Горького.Сэр Роберт Брюс Локхарт в своей книге «Моя Европа», Лондон, 1952 год, вспоминает: «В течение последних двух недель января 1915 года я читал« Войну и мир »на русском языке. Иногда ходил с Вальполом на балет или в цирк. Я был с Гуто, когда впервые встретил Горького в «Летучей мыши» Никиты Балиева. В эти дни «Летучая мышь» была излюбленным местом литературной и художественной Москвы. Спектакли начались только после окончания театрализованных представлений, и многие артисты и артисты пришли сюда, чтобы пообедать, а также посмотреть представление.В начале своего существования «Летучая мышь» была своеобразным клубом МХАТ, и сам Балиев был членом труппы, но оказался артистом не на пике этой строгой школы. »

В начале 1922 года в помещении театра в Гнездниковском переулке располагалось кабаре (театр миниатюр) «Кривая Джимми», в котором начинали некоторые из оставшихся в Москве артистов «Летучей мыши». работать. Но уже 1 октября 1924 года в этом «жилом полуподвале», как задумал Нирнзее, открылся спектакль «Москва с точки зрения», «Театр сатиры» начинает существовать до сих пор. Позже, в разное время, театр — экспериментальная студия «Малого театра» на базе выпускников школы 1932 года — драматический театр под руководством Ф.Н. Каверина, цыганский театр «Ромен» (с 1931 г.?), Которым некогда руководил М. М. Яншин. Учебный театр ГИТИС. Располагается сегодня в холле в Гнездниковском переулке.

Помимо различных театров, издательств и киностудий, «Дом Нирнзее» уникален благодаря своим жителям и гостям, оказавшим огромное влияние на русское искусство.

В 1914 году одним из первых постояльцев «Нирнзее Хауса» был Александр Яковлевич Таиров, «Камерный театр» которого располагался совсем рядом, на противоположной стороне бульвара — Тверской бульвар, 23 (ныне «Московский драматический театр имени Пушкина»). »).Алиса Коонен (впоследствии жена Таирова) с теплотой вспоминала эту квартиру в Гнездниковском: «Мы с Таировым очень любили эту квартиру, мы часто собирались здесь на чай…» Но уже в 1918 году Таиров был вынужден покинуть столь любимую всеми квартиру, которая была аранжировка и оформление — Александра Экстер — живописец (театр, кино) и дизайнер, представитель русского авангарда, во многом она же сформировала московское направление «Ар-деко». В 1918 году «Дом Нирнзее» облюбовали «товарищи» из другого, преимущественно московского направления — «Моссоветовского».Эти и другие новые «товарищи» из разных «наркоматов» тогда не церемонились (теперь им приходится изобретать другие законы о нововведениях) и с энтузиазмом начали заменять собой старую «буржуазную» атмосферу здания. Так Таиров, несмотря ни на что, был вынужден покинуть свою квартиру, вынужден был «уплотнить» дом семьи актрисы Алисы Коенен.

Еще одним постояльцем «Дома Нирнзее» в 1915 (1914? Гг.) Был Давид Бурлюк — один из основоположников футуризма и авангарда.Владимир Маяковский был очень близок с Давидом. Вот как он вспоминает: «Я всегда с любовью думаю о Бурлюке. Прекрасный друг. Мой настоящий учитель. Бурлюк сделал меня поэтом. »Сам Маяковский часто бывал в« облаке »и даже какое-то время в 1915 году жил в квартире знакомой матери, у которой здесь была небольшая изостудия. Давид Бурлюк всячески поддерживал начинающих писателей, художников и художников — своих знакомых, а их было много. Он организовал для них концертные туры по России, за что друзья стали называть его «Дягилев русского авангарда».В 1918 году после нового турне он появился в… Японии, а затем, в 1922 году, переехал в США. Когда он посетил СССР в 1956 году и обсуждал здесь вопрос оплаты своего визита, Лиля Брик сказала: «Ни одна тысяча не может заплатить Дэвиду те« полрубля », которые он отдал нищему, чтобы он мог писать стихи, не голодая».

Скорее всего, Давид Бурлюк познакомился в «Доме Нирнзее» и со своими друзьями, художниками-единомышленниками из объединенного общества художников «Ослиный хвост», отделившегося в 1912 году от Общества художников «Бубновый валет».

«Дом Нирнзее» связан с «Бубновым валетом» другой историей. В середине 1940-х годов, после окончания войны, при участии летчика участник первого беспосадочного перелета Москва-Северный полюс-Сан-Хустино Андрей Борисович Юмашев Роберт Рафаилович Фальк принял студию в «Нирнзее». Дом». Фальк был еще в 1911 году одним из основателей объединения художников «Бубновый валет». Евгений Борисович Пастернак, старший сын Бориса Пастернака и художницы Евгении Владимировны Лурье, первой жены писателя, вспоминает: «Дома рисовали, нанимали натурщицу, приходили рисовать разные люди.Так началось знакомство с летчиком и героем дальних полетов Андреем Борисовичем Юмашевым, который вскоре после войны арендовал мастерскую (студию) в доме Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке, собственно, для Роберта Рафаиловича Фалька, которого боготворил. Иногда он писал сам, туда стала приходить мама, которая дружила с Фальком с тех пор, как он учился в его классе во Вхутемасе. Потом Фальк написал портрет мамы серой акварелью, а мама из высокого окна мастерской нарисовала пейзаж с крышами домов на Тверском бульваре.»Фальк познакомился с Юмашевым еще в Париже (1936), где художник прожил почти 10 лет, а годом позже, во время совместного« художественного »путешествия по Крыму и Средней Азии, они часто вместе писали пейзажи.

Дом Нирнзее знал и другие образцы «художественного» поселения. Так что художник и фотограф Александр Родченко, представленный, в том числе западными «кураторами» галерей и экспозиций чуть ли не единственным «экземпляром» целого направления, сразу после Октябрьской революции 1917 года не дрогнул с своеобразной «революционной» инициативой.При поддержке Моссовета (быстро перешедшего «власть» в свои руки) и нового коменданта дома он переехал в одну из квартир поспешно покинувшего Москву «бывшего». Возможно, не без советов Родченко, агитировавшего последовать его примеру и другим артистам, Василий Кандинский какое-то время тоже жил в «облаке».

«Дом Нирнзее» имеет отношение (только косвенное?) К роману Булгакова «Мастер и Маргарита». Именно в этом доме Михаил Афанасьевич познакомился с Еленой Сергеевной Шиловской (урожденной Нюренберг), которая стала его третьей женой.Все исследователи магистерской работы сходятся во мнении, что она послужила прототипом, вдохновившим писателя при создании образа Маргариты. Так или иначе, но именно в «облаке» 28 февраля 1929 года Булгаков и Шиловская встретились на блинчиках (по тогдашнему обычаю «масленой») у общих знакомых, супругов Моисеенко. Сохранилось много воспоминаний от всех участников этой встречи: самого Булкагова и его супруги (второй) Любови Евгеньевны Белозерской, с которой он приехал к Моисеенко на блины, и Елены Сергеевны Шиловской с тогдашним мужем.Все эти воспоминания замечательны сами по себе, а различные их нюансы, замеченные авторами, раскрывают глубину характеров и дают возможность прочувствовать драматизм этого и последующих событий. Официально брак Михаила Афанасьевича и Елены Сергеевны состоялся только в 1932 году. В архиве сохранилась записка Булгакова от 4 октября 1932 года директору В.Г. Сахновский на заседании худсовета: «Секрет. Срочно. В 3 3/4 дня я женюсь в ЗАГСе.Отпусти меня через 10 минут ». Примечательно, что Елена Сергеевна официально расторгла предыдущий брак только накануне — 3 октября 1932 года.

Булгаков несколько раз описал «Дом Нирнзее» в своих произведениях: в очерке «Сорок-сорок», в рассказе «Дволяда». Он наверняка не раз бывал на Крыше, в театре, на разных этажах, где много публиковал в издательстве «Накануне» и в газете «Гудок». Но его отношение к дому было тогда весьма спорным: как Елена Сергеевна пишет в одном из своих, казалось бы, поздних воспоминаний об их первой встрече, «… Булгаков, который почему-то решил, что гулять в этом доме не будет».

Возможно, это было связано с началом очередных «изменений» в «Доме Нирнзее», которые не могли не сказаться на той «атмосфере», которую, безусловно, почувствовал Булгаков.

«Дом Нирнзее» знал при жизни несколько владельцев. Первым владельцем дома был архитектор и домовладелец Эрнст-Рихард Карлович Нирнзее. Но уже в 1915 году, после начала Первой мировой войны, начались немецкие погромы и явное притеснение немцев в России и Москве. Эрнст-Рихард Карлович, происходивший из немецкой семьи и приехавший в Москву из Польши, не ожидая ничего хорошего, начал выдавливать принадлежавшие ему жилые дома.11 августа 1915 года «Дом женихов» был успешно продан Дмитрию Леоновичу Рубинштейну за 2 миллиона 100 тысяч рублей. Петербургский банкир Рубинштейн какое-то время находился в близких отношениях с Распутиным. Были даже предположения, не находящие документальных подтверждений того, что банкир якобы проиграл Дому Распутина, который стал его новым фактическим владельцем. Рапорт московской тайной полиции от 28 марта 1915 г. о пребывании Распутина («Темный» — так его прозвище в тайной полиции!) Посетил в доме в Гнездниковском переулке, но не более 20 минут. оставаться.Видимо после этого в Москве пошли слухи, что якобы Распутин лично снял с этого места «проклятие»! Но, как бы то ни было, вплоть до октябрьских событий и даже много после них за домом в Гнездниковском переулке название «Nirnsee House»

После Октябрьского переворота 1917 года здание было национализировано, его формальным владельцем стал Моссовет, и здесь начали заселять новых арендаторов, исходя из «революционной целесообразности». Старые жильцы, кто-то «добровольно», почувствовав что-то не так, уехали и из дома, и из России, а кто-то, как упомянутый выше директор Таиров, освободил свои «квадратные метры» по «поручению».Уже в 1918 году зданию было присвоено новое название — Четвертый дом Моссовета, сокращенно Чедомос. Помимо различных членов комитетов, комиссий и самого «Московского совета», в здании регистрировались многие сотрудники новых газет, врачи, учителя, различные директора и другие ведущие товарищи. Кто-то задержался в Доме достаточно долго, например, генеральный директор завода АМО (впоследствии ЗИС / ЗИЛ) Иван Алексеевич Лихачев, а кто-то буквально на несколько месяцев, например, Вадим Подбельский, комиссар почты и телеграфа Москвы.

Постепенно к концу 20-х годов появился новый облик и обитателей дома, и его своеобразной атмосферы. «Домком» сработал, и даже с жителем квартиры № 716 Андреем Януарьевичем Вышинским все просто поздоровались и вместе вошли в лифт. По воспоминаниям старожилов, тогда он много общался с соседями, мало отличался от других партийных деятелей. Любопытный факт из биографии Андрея Янурьевича: после февральских событий 1917 года он был назначен комиссаром милиции Якиманского района Москвы.Во исполнение поручения своего руководства новый министр юстиции Временного правительства П.Н. Малянтович, Вышинский издал свой «приказ о неукоснительном исполнении распоряжения Временного правительства о розыске, аресте и суде как немецкий шпион Ленина». Нравится! Что называется, «думай сам, сам решай».

А в 1920 году Вышинский в очередной раз сменил партийную «ориентацию» — он стал членом РКП (б) от меньшевиков и был назначен деканом экономического факультета Института народного хозяйства им. Плеханова.В 20-х годах он поселился в Чедомосе, выступая, помимо преподавания, в качестве прокурора в различных процессах. В 1929 году он возглавил еще «единственное» Главное управление профессионального образования (Главпрофобр).

В конце 20-х годов в Tucherez начались следующие изменения. Вышинский уже прокурор РСФСР (тогда СССР), главный государственный обвинитель, постоянная охрана и личный лифт. А в самом Чедомосе появился «дух» замкнутости и подозрительности, жители дома стали меньше общаться друг с другом, не говоря уже об общении в Генпрокуратуре, по известным причинам жильцы стали часто менять (заменять).Состав «Чедомоса», образовавшегося в начале 30-х годов прошлого века, обновился минимум на треть, заселено новое «лояльное» поколение юристов и других проверенных «служащих». Уже стало ясно, что среди всего этого партийного «муравейника» сформировалось некое расслоение: 7-й этаж, где жил Вышинский, стал мерилом «элитарности» жителей Дома. Как мало изменилось с тех пор, разве что вместо номеров этажей теперь «они» измеряются названиями «населенных пунктов», которые ближе к…

С тех пор прошло уже немало лет, и чтобы объективно оценить то, что сейчас происходит в «Доме Нирнзее», потребуется еще некоторое время.Жалко, что сейчас это чудесное сооружение практически невозможно не рассмотреть, а просто заметить среди нового окружения. Но в любом случае само здание, несмотря на деревянные перекрытия, как оно есть — сибирская лиственница !, продолжает исправно служить в Москве.

Жалко, что на фасаде 9 этажа пропали древние фигуры, жаль, что панно «Русалочка» так беспощадно пачкается очередным косметическим ремонтом, жаль, что нельзя играть в футбол на Крыша…

И еще печальнее то, что до сих пор не удалось выяснить судьбу поистине выдающегося архитектора, столько сделавшего для Москвы Эрнста-Рихарда Карловича Нирнзее…

В США жил архитектор Нирнзее! Но его звали Джон Рудольф Нирнзее, и он жил в 19 веке: 1814–1885.Он эмигрировал из Вены в середине 19 века. Наш архитектор Нирнзее и его брат приехали в Москву из Польши в самом конце XIX века, предположительно в 1898 году. Любопытно, а могли ли они быть как-то связаны с венскими Нирнзее?

Личность Эрнста-Рихарда Карловича Нирнзее окутана множеством загадок: точная дата его рождения не известна, ни одна из его фотографий (достоверно подтвержденных) до сих пор не найдена. В архивах обнаружены документы об окончании им Московских строительных курсов под руководством М.К. Приорова, в 1900 году, что дало возможность вести собственную практику и приступить к строительному строительству в Москве. С 1901 года компания Nirnsee спроектировала для Москвы более 40 зданий! Но судьба самого архитектора после 1918 года до сих пор просто неизвестна!

Но дом по-прежнему носит его имя — «Дом Нинрзи»!

л.с. В посте была использована книга «Дом Нирнзее» Владимира Бессонова, Рашита Янгирова. Москва, 2012

московских облаков.Четыре самых высоких жилых дома ХХ века / Новости / Сайт Москвы

Сегодня трудно поверить, что до недавнего времени небоскребы считались домами, совсем невысокими по современным меркам. Однако это действительно так — в начале 20 века для москвичей здания всего в восемь этажей казались головокружительной высотой. О том, как росло развитие столицы в прошлом веке — в материале mos.ru.

Дом Афремова

улица Садовая-Спасская, дом 19, корпус 1

Первое восьмиэтажное здание в Москве было спроектировано архитектором Осипом Шишковским.Именно с его появлением в лексикон москвичей стали входить слова «небоскреб» и «облачный истребитель». Дом на Садовой-Спасской улице стал самым высоким в столице. До этого это звание носил доходный дом Троицкого подворья в Ильинке — в его ротонде было шесть этажей.

Высота новостройки составила около 35 метров. Некоторые горожане даже боялись проезжать на трамвае мимо дома, который, по чьей-то фразе, неофициально назывался Вавилоном.Однако были и москвичи, которым это понравилось. Константин Станиславский напомнил, что внешний вид многоэтажки вызвал у Антона Чехова радость. Он сказал своим гостям, что это сооружение стало предвестником будущей русской и общечеловеческой культуры, не только духовной, но даже внешней ».

Доходный дом был построен в 1904–1905 годах для водочного завода Федора Афремова. Деньги на строительство здания предприниматель взял у Московского кредитного общества.Здание построено в модном стиле модерн в начале прошлого века. Под карнизом — декоративные металлические кронштейны, а на чердаке — овальные окна, которые называют «бычьим глазом». Некоторые считают, что здание перекликается с творениями парижского архитектора Гектора Гимара.

Дом недолго обладал статусом самого высокого здания Москвы — в 1913 году он перешел к дому Нирнзее, в котором уже было 10 этажей.

Дом Нирнзее

переулок Большой Гнездниковский, дом 10

Немецкому архитектору Эрнсту-Рихарду Нирнзее потребовалось немало усилий, чтобы получить разрешение на реализацию своего амбициозного проекта.Позволить ему построить дом с небольшими квартирами и «с отдельной столовой над частью девятого этажа, центральным водяным отоплением, проходной калиткой под аркой» долгое время не решалось. Комиссия строительного надзора опасалась, что несущие конструкции не выдержат нагрузки, но архитектор не согласился убрать даже один этаж.

Высота здания оказалась примерно 44 метра. Писатель Валентин Катаев назвал его вертикальной доминантой Тверского района и «чудом высотной архитектуры, почти настоящим американским небоскребом, с крыши которого открывалась панорама невысокой старинной Москвы.«Кстати, полюбоваться видом с крыши дома можно в фильме« Служебный роман »(1977) — в одной из сцен героиня Алисы Фрейндлих поливает там цветы.

Фасад П-образного дома сочетает в себе элементы неоклассицизма и модерна. Ряды больших квадратных окон разделены вертикальными тонкими красными линиями, а верхняя часть здания украшена декоративными вазами и цветочными гирляндами. Обращают на себя внимание пять выступов-эркеров, изогнутые линии декора входов и ворот, фронтон с мозаичным панно художника Александра Головина.

Квартиры маленькие, без кухонь. Niernzee разработал их для служащих и небольших семей, которые могли заказать доставку еды из ближайших пабов у дежурного на этаже. Поэтому здание получило прозвище холостяцкого дома.

В первые годы существования дома на его крыше располагалась зимняя студийная сцена товарищества «Киночайка», а в годы НЭПа здесь открыли кинотеатр. Константин Станиславский посетил кабаре «Летучая мышь», которое до 1922 года находилось в подвале дома.В 1924 году на месте кабаре начал работу Московский театр сатиры. Оставил след и в литературе Дом Нирнзее — в разные годы здесь находились редакции журналов «Литературоведение» и «Советский писатель», а также берлинской газеты «Накануне», с которой сотрудничал Михаил Булгаков. Кстати, здесь писатель познакомился со своей третьей женой Еленой Шиловской, которая стала прообразом Маргариты.

Дом на набережной

улица Серафимовича, дом 2

Самым высоким жилым домом в 1931 году перешло от дома Нирнзее Дом правительства.«Дом на набережной» стал называться в честь одноименного романа Юрия Трифонова, выпущенного в 1976 году. Здание, спроектированное Борисом Иофаном в стиле господствовавшего в то время конструктивизма, Трифонов описал следующим образом:

«Это было похоже на корабль, тяжелый и неуклюжий, без мачт, без руля и без воронок, громоздкий ящик, ковчег, полный людей, готовый к отплытию».

Дом задумывался как мини-город со всей необходимой инфраструктурой: прачечная, почта, поликлиника, библиотека, теннисные корты и кинотеатр.Он должен был быть функциональным и просторным, так как создавался для партийной элиты, перебравшейся сюда после переноса столицы из Петрограда в Москву. Дом состоит из восьми корпусов, 25 подъездов и 505 квартир. Его высота составляет 12 этажей — примерно 53 метра.

Проживали Никита Хрущев, занимавший пост первого секретаря ЦК КПСС с 1953 по 1964 год, авиаконструктор Артем Микоян, маршал Георгий Жуков, писатели Юрий Трифонов и Михаил Кольцов, хореограф Игорь Моисеев и другие деятели культуры, чиновники и военачальники. в доме в разное время.С 1989 года в здании размещается музей «Дом на набережной», посвященный истории дома и его обитателей. С 2016 года он входит в состав Государственного музея истории ГУЛАГа.

Высотное здание на Котельнической набережной

Котельническая набережная, д. 1/15

Одна из семи сталинских высоток, построенная у слияния Яузы с Москвой-рекой, также стала «городом в городе».Его самое высокое здание насчитывает 32 этажа, а длина шпиля составляет около 176 метров — до 2002 года это был самый высокий жилой дом в Москве.

Проект дома на Котельнической набережной был предложен архитекторами Дмитрием Чечулиным и Андреем Ростовским в середине 1930-х годов, прототипом стал чикагский небоскреб Wrigley Building. Здание возводилось в два этапа: здание А — с 1938 по 1940 год и здание Б — после войны, с 1948 по 1952 год. Считается, что за работами лично руководил Иосиф Сталин.

Возвести высотку было непросто — не было опыта и техники, тем более что на стройплощадке были слабые грунты с большим количеством песка и суглинка. По производству монолитных железобетонных плит были построены заводы в поселках Люберцы и Кучино. Кроме того, были разработаны специальные башенные краны грузоподъемностью 15 тонн.

Высотка состоит из трех зданий, на ее шпиле — пятиконечная звезда с серпом и молотом.Дом украшен горельефами, на вершине корпуса Б находится скульптурная композиция: фигуры мужчины и женщины держат свиток с изображением Спасской башни. Нижние пять этажей здания облицованы розовым гранитом.

В 1953 году в доме жили государственные деятели, ученые, писатели, художники и художники. Здесь жили Фаина Раневская, Клара Лучко, Галина Уланова, Роберт Рождественский, Александр Твардовский, Евгений Евтушенко.Последний написал стихотворение о бедствии дома — немецких тараканах:

Адмиралы и балерины,

физики-атомщики и поэты

прячутся под перины,

а тараканы заселили все квартиры.

В 1966 году в здании открылся кинотеатр «Иллюзия», созданный специально для показа фильмов Госфильмофонда. С первых дней своей деятельности он занимался популяризацией зарубежного кино — здесь проходили ретроспективы итальянского, польского, американского, индийского кино, встречи советских зрителей с иностранными актерами.С 1970-х годов в кинотеатре читали лекции по истории кино. Эти лекции прекратились в 1991 году.

Дом Нирнзее — Москва

достопримечательность , доходный дом , строение 1913 года , объект культурного наследия регионального значения (Россия)

В 1912 году инженер-строитель Эрнст-Рихард Карлович [Нирнзее] подал в Москву заявление о разрешении на строительство 9-этажного дома в Большом Гнездниковском переулке.Он представил проект арендного жилья (где квартиры сдаются арендаторами на определенный срок), в котором могли бы поселиться обеспеченные люди, в частности, малогабаритные дешевые квартиры холостяков и небольших семей. Архитектор продумал даже такие нюансы, как досуг арендаторов. На крыше дома планировалось разместить общественную столовую, зону отдыха с катком и смотровой площадкой, а в подвале — «домашний» театр. Власти Москвы дали разрешение.Через год строительство было завершено, и начались отделочные работы.
В итоге дом получился десятиэтажным, вызвав обеспокоенность властей по поводу пожарной безопасности. В июне 1913 года пожарные колонны получили сигнал из дома и устремились к нему, но случилось так, что пожар был локальным. Пожар был потушен; паника оказалась ложной. Несмотря на это, Nirnzee, тем не менее, продумала вопрос о дополнительных мерах пожарной безопасности.
Первая мировая война разрушила планы Нирнзее по поводу дополнительных архитектурных творений.Будучи немецким по происхождению и испытывая дискомфорт во время войны в России, Нирнзее решил продать дом в 1915 году банкиру Дмитрию Рубенштейну.
Кстати, покупка обошлась Рубенштейну в легендарную сумму — 2 миллиона 100 тысяч рублей. Но ведь всего 3 года назад дом стоил около 200 тысяч рублей! В июле 1918 года, когда левые социалисты-революционеры взбунтовались, не желая терпеть новую власть, дом 10 обозначили как один из важнейших объектов — это была очень удобная боевая позиция.Но мятеж не увенчался успехом, советская власть восторжествовала, а в качестве напоминания о боях в переулке 1987 года был найден застрявший в стенах выстрел из винтовки времен революции.
Моя Москва — Путеводитель незнакомцев
Перевод Антонины В. Боуи
Пять поколений моей семьи жили в Москве. Дедушка купил половину дачи в ближайшем пригороде, Петровском парке, в начале 1917 года. Это было тогда на окраине, с дурной репутацией. Здесь были грязные таверны, бордели и знаменитый цыганский ресторан Яр.Молодой Лев Толстой приходил сюда на вечеринки, пока не взял себя в руки и не стал великим русским писателем.
Мой дед изучал право в Московском университете, но не закончил. Разразилась революция, и он не принял предложение проучиться еще год и получить диплом советского юриста. Он ошибочно полагал, что это возмущение продлится не больше года, но этого возмущения хватило на всю его жизнь.
Бабушка с золотой медалью окончила гимназию в Калуге и планировала посещать женские курсы, но родила маму, и на этом образование закончилось в гимназии.Бывшая дача, первое семейное гнездышко моих бабушек и дедушек, просуществовала долго — до конца 1960-х, но они переехали в 1920-е, сначала на Садовую на год-два, а затем на Каляевскую улицу, где они прожили почти всю свою жизнь. . Под конец их выселили, дали квартиру на Башиловке, что в том же районе, в 10 минутах ходьбы от их первого дома в Петровском парке. Небольшая часть парка сохранилась и сегодня, между станцией метро «Динамо» и церковью Рождества Богородицы на Красноармейской улице.В 30-е годы мой отец работал на строительстве станции метро «Динамо».
Москва исчезла на моих глазах, и город, который в результате образовался, мне не очень нравится. Он потерял лохматую, хаотичную и мягкую форму, потерял кривизну и уединенность.
Я северянин в Москве — жил на Каляевской, затем Лесной улице, а последние 30 лет живу в аэропорту. Мне нравится север Москвы. Конечно, исчезли и старый центр, и север.Иногда вы сталкиваетесь с кусочками, например, отдельными зубами в новом наборе зубных протезов.
Москва исчезла на моих глазах, и мне не очень нравится город, который образовался в результате строительства и разрушения. Мне это совсем не нравится. Он потерял лохматую, хаотичную и мягкую форму, потерял кривизну и уединение, не поднявшись до стандартов столицы из-за отсутствия городской культуры. Теперь все вместе: а как же Большой театр? Румянцевская библиотека? Консерватория? На самом деле, английский клуб … Это не много для столицы.Это не Санкт-Петербург.
Когда вы начинаете вспоминать место, где прошло ваше детство, вы взаимодействуете с прошлым, с воспоминаниями. География ребенка расширяется очень быстро, и каждое расширение открывает новый мир — соседняя квартира, соседний двор, магазин керосина, до которого нужно дойти пешком целых 10 минут, и ваш прадед, опирающийся на трость и гремящий пустыми предметами. может, ходит медленно.
Я держусь за банку. Он сделан из алюминия, к крышке грубо припаян выступ.Каляевская была пригородной улицей, то есть за КАД. Имя понравилось, в слове было что-то напевное, а террорист Каляев почти не упоминался на уроке истории, до которого мне было еще далеко. Теперь о Каляевской забыли, ей вернули первоначальное название — Долгоруковская, и она больше не пригородная; это практически центральное место. По ней уже не ходит троллейбус до Савеловского вокзала, а станция метро Новослободская — я помню открытие! — изношена и требует реставрации.
И забыли Ивана Каляева. Революционеры добольшевистского периода были порядочные — он пошел взорвать генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и ждал с бомбой в ситцевом узле у Никольских ворот у выхода из Кремля. Он заглянул в карету, где вместе с осужденным революционерами князем сидели его жена Елизавета Федоровна и их дети. Его рука дрожала, и он ушел со своим ситцевым свертком. Террористы-смертники во все времена следуют принципу «Убийца убивает себя!» Но этот жалел детишек и не взорвал себя (но его казнили через два года в Петропавловской крепости «через повешение» после того, как наконец добрались до генерал-губернатора).
Я предполагал, что все живут в коммуналках, и никогда не задумывался, хорошо это или плохо. Так жили все.
Когда мне было около шести, меня отпустили поиграть в наш двор без присмотра. Я взял свои сани — очень-очень старые, с изогнутой спинкой и мягким высоким сиденьем, обитым гобеленом с качающимися каемками. Должно быть, это была моя мать. Я пошел в соседний двор, кататься на санках по холму, чего нельзя было. Холм был высоким и ледяным. Двор был не нашим; Он принадлежал к дому 29, а я жил в 31.Соседи всегда враги. Я знал, что существует враждебность, но я был маленьким, и, похоже, ко мне это не относилось. Малыши катались на санках, чуть постарше на ягодицах, а самые крутые и смелые — на ногах. Видимо, у меня в раннем детстве появилось постыдное желание быть в лидерах, покрасоваться. Я отчаянно хотел быть похожим на больших мальчиков, скользящих стоя. Меня остановили два обстоятельства.
Если бы я оставил сани внизу, они бы их украли. Но это было вторично.Главное было то, что мне было страшно. Однажды, преодолев оба страха, я соскользнул на спину, вероятно, чтобы почувствовать холм, а затем попробовал это по-взрослому. Все прошло хорошо — один и второй раз. Но в третий раз толстый парень из 29 лет споткнулся, и я снова и снова упал, сломав себе нос. Хлынула кровь, и к тому времени, как я вернулся домой, моя шуба промокла. Мой нос перестал существовать как самостоятельная единица, полностью слившись с моими щеками. Моя подруга Женька тащила за мной мои сани, бормоча: «Нам сказали не ехать на 29».«Я больше не ходил туда, узнавая о границах. Но были нейтральные территории: например, Миусский сквер. Это было примерно в 300 метрах от дома, и это была общая земля, не опасная. Кроме того, я поехал туда не один. Сначала прадед повел меня туда, чтобы присоединиться к прогулочной группе, пятеро порядочных детей гуляли под присмотром «учительницы немецкого языка» Анны Юлиановны, женщины с ярким прошлым, о котором мы понятия не имели.
Сохранил друзей с тех времен: Саша жив, но две подруги Маша и Таня давно скончались.Благодаря им у меня появилась первая детская банда, которая расширила мои представления о жизни. У Тани и Маши была отдельная квартира без соседей, я думаю, в Доме композиторов на Третьей Миусской улице. До этого я предполагал, что все живут в коммуналках, и никогда не задумывался, хорошо это или плохо. Так жили все. Ряд тополей и подъезд отделяли бабушкины окна от Жени.
Из окна виднелась часть семейной комнаты Жени — обрывки ткани на полу, грохот швейной машинки.Тетя Шура была портнихой. Из своего окна Женя видела часть бабушкиной комнаты — круглый позолоченный стол, черную сторону пианино и швейную машинку. На этом позолоченном столе был установлен первый телевизор в нашем доме. Моя бабушка тоже подрабатывала кройкой одежды, но ее изделия были на класс выше. Она шила корсеты, шелк и дамасские чудовища, чтобы использовать безграничные тела певцов и жен бюрократов. Жаль, что для музея того времени не сохранилось ни одного предмета.Обе швеи — тетя Шура и бабушка — были вовлечены в подпольную хозяйственную деятельность и дрожали при упоминании финансовых инспекторов. Но обе женщины должны были положить еду на стол, независимо от разницы в образовании и социальном статусе.
Моя бабушка была дамой в костюме, а тетя Шура была «простой народ». Равенство — прекрасная вещь. Захват дополнительного пространства по какой-то причине потребовал незаконных действий. Мне не разрешалось выходить на улицу одному, но иногда я совершал быстрые набеги, чтобы расширить свой мир.Я добрался до лесного склада самостоятельно, оставшегося с тех времен, когда наш район — от Лесной улицы до Миуси — был местом, где можно было покупать дрова и пиломатериалы. Этот склад был одним из последних в Москве. Рядом раскинулось село Котяшка, группа бараков с длинным деревянным флигелем, в котором было множество дыр в скамейке для нескольких жителей одновременно, стояк посреди двора и веревки с развевающимися рваными тряпками. Одежда. Потом я училась в одном классе с девочками из Котяшки, и все они перестали ходить в школу после шестого класса.Кто-то учился в ремесленном училище, кто-то… кто знает? Одна вышла замуж за шведа из школы коммунистической партии, которая находилась в дальнем от нас уголке.
По мере того, как я рос, Москва становилась все больше и интереснее.
Она была первопроходцем. Остальные девушки поставили перед молодыми коммунистами свои кепки, как западные, так и восточные. Моя лучшая подруга выбрала себе лучшего — итальянку. Брак получился чудесным; Я до сих пор чувствую радость, глядя на них! Однажды мы с моей девушкой Женей зашли в церковь Пименова.Естественно, я ничего не знал об чрезвычайно интересной истории церкви, которая на протяжении многих лет была оплотом обновленческого движения. Моя благочестивая соседка Анастасия Васильевна ходила к другому, хорошему, и я не понимал почему — старуха была святее папы и даже намек на обновленчество ее обидел. Но однажды зимним вечером мы с Женей пошли в церковь Пименова. Для Жени это было хорошо; она была русской. Но я был евреем! Что, если они узнают и заставят меня уйти? Что бы они сказали дома, если бы узнали? Церковь наполнилась небесным пением, небесным благоуханием и светом.Я был ошеломлен. На службу пришло много людей. Может быть, это было Сретение Господа? Я не могу вспомнить.
Было бы хорошо, если бы так было. Я люблю этот праздник и сейчас. Вот кое-что важное, о чем я еще не говорил — двор! Здесь все началось, но к Москве это не имело никакого отношения. Это была обычная деревенская грязь. Мощение началось только за въездными воротами. Был стояк, зимой во льду, а летом в луже. Он исчез только в начале 1950-х годов.Во дворе было много построек. Они окружили двор, как грибы вокруг пня. У нас был самый приличный — пристройка к соседнему дому, построенная до революции. В нем было четыре квартиры, а винтовая лестница в центре заканчивалась на чердаке. Чердак был заперт, но иногда мы могли проникнуть внутрь. Было и страшно, и интересно. Наше здание находилось в задней части двора, то, что выходило на улицу, было деревянным, обветшалым, «досожженным», то есть оно было построено до нападения Наполеона и пережило пожар 1812 года.Однажды я зашел туда. Там жил старик с самой большой библиотекой, которую я когда-либо видел.
Я помню, что все книги были коричневыми. Были и бараки — не помню, сколько сейчас, но к концу 1960-х годов осталось всего пара двухэтажных. Самое интересное, что были палисадники. У всех обитателей первых этажей были свои черноглазые Сьюзен, а ближе к осени — астры. Праздники отмечались по-деревенски: во дворе был накрыт длинный стол, как на похоронах, так и на свадьбах.
Москва не отпускает. Нет города, который я знал бы так давно и так хорошо, как Москва.
Свадьбу не помню, но поминки были, люди напивались и играли на аккордеоне. Мои родственники не были приглашены, я думаю, по многим причинам: не только потому, что они были евреями. Они были ужасно культурными. Люди двора уважали мою бабушку. Она ходила с сумочкой и на высоких каблуках на работу в музыкальной школе на Пушкинской площади, где работала бухгалтером, а иногда брала меня с собой.У меня на обложке была папка с Пушкиным в овальной рамке. Ноты были в папке. Мой статус во дворе был довольно высоким, может, из-за отца, может, из-за бабушки. Она всегда ссужала деньги соседям «до зарплаты». И мы жили «чисто», хотя были евреями.
Кто-то стащил у меня во дворе Георгиевский крест, который отец моего прадеда получил за взятие Плевны; он прослужил 25 лет в царской армии под командованием генерала Скобелева.Это была моя вина — я вообще стащил ее из шкатулки бабушки. Я хотел выпендриться.
Помимо местной географии, была семейная география. Время от времени меня водили в гости: к бабушке Марии Петровне на Поварской улице, которая тогда называлась Воровской, а там еще были вымирающие липы. Теперь ни одного не осталось. Один из ее братьев жил в Воротниковском переулке (квартира прекрасно сохранилась), а другой в доме архитектора Нирнзее.Большой кусок культурной истории Москвы связан с домом Нирнзее на Большом Гнездниковском переулке, потому что там располагалось кабаре «Летучая мышь». Бабушка Мария поехала туда, когда начинала неудачную театральную карьеру в Московском Свободном театре, которым руководил Марджанов. Я зашла в это здание к Виктору Новацкому, замечательному человеку с широким кругом интересов, театральному специалисту, милому человеку и знатоку всего на свете. Это было в более поздние годы. Он был соседом моего двоюродного дяди, но теперь они оба ушли из этого мира.
Мы были в гостях у сестры другой моей бабушки, Елены, на Сретенке, в переулке Даева. На Сретенке раньше жили и другие родственники, по словам бабушки, состоятельные. У них был кинотеатр. Конечно, до революции. На Остоженке была и моя прабабушка Соня. Этот дом до сих пор стоит напротив Института иностранных языков. По мере того, как я рос, Москва становилась больше и интереснее для меня. Меня увезли в Измайлово к родственникам в Лефортово. В начале 60-х освоил район Хитровка-Солянка.Мать работала на Солянке в Институте радиологии и рентгенологии, в доме с кариатидами, в котором она и умерла. В 1960-е я работал лаборантом в Институте педиатрии. Это старинное здание, построенное в XVII веке как первый в Москве дом для подкидышей. Я любил там гулять. Другой берег реки Яузы был красивым, но заброшенным, и до сих пор там есть очень красивые места. Сейчас там очень важная семейная связь — мой старший сын живет в Старосадском переулке, напротив Санкт-Петербурга.Владимирская церковь в Старых Садах. Не так давно у него во дворе был установлен памятник Осипу Мандельштаму — это был один из московских адресов поэта. В 30-е годы здесь жил родственник Мандельштама, а сейчас живут мои внуки. Но семья моего младшего сына находится в пяти минутах ходьбы от нашего первого московского дома в Петровском парке.
Москва не отпускает.

homyrouz.ru — Банкетный зал Хоми Роуз