Николай Васильев, искусствовед: «Хорошие архитекторы у нас есть, нужно подтягивать технологии»
Алексей ФИЛИППОВ
31.12.2021
Материал опубликован в №10 печатной версии газеты «Культура» от 28 октября 2021 года.
Часто можно услышать: современная городская застройка ужасна, в сегодняшней архитектур
е все плохо. Но все не может быть плохим — возможно, есть и много хорошего, просто мы этого не замечаем.Об этом мы говорили с Николаем Васильевым, кандидатом искусствоведения, доцентом кафедры «Архитектура» МГСУ, профессором кафедры «Архитектура» МГАХИ им. В.И. Сурикова, генеральным секретарем Международной рабочей группы по документации и консервации зданий, достопримечательных мест и объектов градостроительства (DoCoMoMo РФ).
Речь шла о крупнейших современных отечественных архитекторах, наиболее значительных направлениях современной российской архитектуры и их истоках.
— Что произошло в нашей архитектуре в постсоветское время?
— В советской архитектуре 70–80-х были очень интересные штучные инженерные решения, но потом мы разучились это делать, в первую очередь из-за разрушения технологических цепочек. Игорь Александрович Василевский построил знаменитое здание, санаторий «Дружба» в Крыму, в Курпатах, открытый в 1985-м, здравницу нашего ВЦСПС и чешских профсоюзов. Чехи поставляли некоторые металлические конструкции, сделанные из нашего же металла, но обработанные у них. И «начинку»: стекло для фойе и номеров, мебель, сантехнику. Главное инженерное решение было наше.
Курорт не был всесезонным, но на случай холодной весны и осени была создана климатическая система, состоявшая из геотермальных тепловых насосов, чтобы получать энергию для отопления от моря и разницы температур над землей и под землей. Такие радиаторы стояли в каждом номере. Сейчас в результате украинского управления и частного менеджмента это не функционирует. Все забыли, как работает геотермальная система. Если холодно, используют электрические обогреватели.
Сложные инженерные системы возвращаются в нашу архитектуру, но происходит это непросто.
В 2010-е открыли несколько аэропортов, там использовали импортные материалы, в том числе и климатическое стекло, фильтрующее ультрафиолет: зимой помещение нагревается, летом этого не происходит. Но все это мы импортируем, и технологические подрядчики таких ответственных объектов — иностранцы. Здесь мы и раньше шли с большим отставанием, да так с ним и остались.
Но у нас есть вещи очень интересные эстетически. К примеру, наши архитекторы неплохо переосмысляют деревянную архитектуру. Это не массовое строительство, до последних лет наши нормы не позволяли строить из горючего дерева многоквартирные дома. Сейчас в нормах есть послабления, но этого все равно недостаточно.
Зато у нас есть очень хорошая частная деревянная архитектура. Она идет и на экспорт — наши архитекторы строят и за границей. Правда, чаще всего для русских.
У нас есть штучные школы Николая Белоусова, Тотана Кузембаева. Есть фестивали деревянной архитектуры. Коллеги пытаются возродить традицию, которой была славна русская архитектура.
— Они работают в «русском стиле»?
— В русском стиле не делается ничего, кроме китча. Это новые формы, основанные скорее на интерпретации экспрессионизма 20–30-х годов и раннего конструктивизма. Времени, когда деревянная архитектура в России возникала от бедности. Дерево становится материалом для гнутых, асимметричных, сложных форм.
Это потребовало нового освоения регионов. Николай Белоусов рассказывал, что он был вынужден организовать производство в Костромской области. Я знаю коллег, которые строили, к примеру, в Крыму, а комплекты деревянных деталей везли с Верхней Волги, из Ярославской или Костромской областей.
Это достаточно непростая, нишевая история. Тут нужно много новых умений. Найти того, кто зальет каркас из бетона, не проблема, сложнее найти каменщика. Или человека, который умеет хорошо работать с деревом, а уж тем более такую бригаду.
Дерева у нас много, это возобновляемый ресурс. Но надо заново научиться с ним работать. Да, дерево горит, есть проблема со звуко- и термоизоляцией, отоплением, организацией инженерных систем… Но горит все. Бетонная коробка уцелеет, зато сгорит все, что в ней есть, — мебель, отделка и, не дай бог, люди. А если мы откроем строительные нормы и правила, то обнаружим, что после воздействия высоких температур пожара стальные конструкции подлежат демонтажу. Дерево же, если оно было только опалено, становится крепче. Сейчас можно строить деревянные многоэтажные дома, в перспективе мы, возможно, увидим и квартирные дома из дерева.
— В какой эстетической парадигме работают современные архитекторы?
— За постсоветское время в нашей архитектуре сформировались две основные стилистики. Первая стилистика наследует модернизму. В ней работает поколение, организовавшее свои архитектурные бюро на рубеже поздней перестройки и постсоветских лет. Как Александр Скокан со товарищи, создавшие бюро «Остоженка» в самом конце 80-х годов. Или как первые частные архитектурные бюро Нижнего Новгорода.
Они вошли в профессию в 60-е — начале 70-х годов, после чего 10–15 лет проработали в гражданпроектах и моспроектах. А потом вышли на рынок. Эти люди учились в модернистской парадигме, формировались в позднесоветской архитектуре брежневской эпохи. Им была близка строгая модернистская западная стилистика, представителями которой были Мис Ван дер Роэ или Корбюзье. Когда ставшие нашими современниками советские архитекторы еще учились, эти известные во всем мире практики находились на пике формы.
10–15 московских архитектурных бюро и фигуры типа Сергея Скуратова и Юрия Григоряна в 2000-е годы пришли к своей, более сложной стилистике, но их отправной точкой была строгая модернистская эстетика.
А те, кто помоложе, к примеру, Цимайло и Ляшенко, Рубен Аракелян, чьи архитектурные бюро сейчас очень модны, учились в переходный, от советского к постсоветскому времени, период. Для них модернистская эстетика даже не вторична — это воспоминание о воспоминании.
Есть и другая эстетика, определявшая архитектуру 90-х и 2000-х. Сейчас она почти исчезла, выглядит немного устаревшей и глуповатой. Это стиль, известный в Москве как стиль Юрия Михайловича Лужкова. Его называют постмодернизмом или же совсем новым термином «капиталистический романтизм».
Это архитектура, часто основанная на поисках отечественных «бумажных архитекторов» 70–80-х годов прошлого века, на прямом ретроспективизме, некоем обобщенном итальянском стиле, неоренессансе. Среди этой группы выделяются знатоки римского античного или итальянского ренессансного зодчества. В качестве примера можно привести работы Михаила Филиппова и Максима Атаянца.
В нулевых и девяностых часто приходилось видеть более упрощенную стилистику, где не требовалось знаний античности, классической архитектуры. Их заменяло умение манипулировать формами, цитируя стиль модерн или конструктивизм. Или что угодно, смешивая все это вместе. Где-то архитекторы уходили в нео-ар-деко, где-то работали под сталинскую архитектуру.
Они делали сложные формы, цитировали классическую архитектуру в виде каких-нибудь распиленных колонн и полуарок. Появились новые строительные материалы, новые цвета. На фоне советской массовой застройки это смотрелось очень выигрышно. А сейчас выглядит глуповато, как золотые унитазы.
Но, к примеру, застройка Нижнего Новгорода этого времени вся очень интересна. Александр Харитонов и Евгений Пестов, самый интересный архитектурный дуэт из Нижнего Новгорода, взяли огромное количество общероссийских премий в девяностые и нулевые.
Кое-что интересное есть в Самаре, кое-что в Питере…
В Москве постройки не знавших удержу Алексея Воронцова, Михаила Посохина-младшего или Сергея Ткаченко обрастали бессмысленными атлантами, кариатидами и прочими излишествами, не всегда хорошо нарисованными, в отличие от зданий того же Пестова в Нижнем — там всегда есть чувство масштаба старого города.
Когда Харитонов и Пестов цитируют русскую архитектуру начала прошлого века, неорусский стиль, конструктивизм, это смотрится гораздо органичнее, чем, скажем, в Москве. К тому же в Нижнем не было столичного гигантизма. В Москве брали размерами, квадратными метрами в достаточно дурацких торговых центрах. Все помнят, как выглядела площадь Курского вокзала до постройки «Атриума». Все знают, как она смотрится сейчас.
Если кто-то интересуется именем архитектора, построившего этот торговый центр, то с целью скорее проклясть его, чем похвалить.
С торговым центром у Киевского вокзала та же самая история…
Наш постмодернизм в целом любопытное явление. У него не было философской подосновы, как в опередившем его европейском постмодернизме 80-х годов прошлого века, где каждый второй мастер был и теоретиком самому себе. Наша архитектура была скорее «против», чем «за», она оказалась реакцией на позднесоветское зодчество. Хотя в проектах 80-х годов крупных советских мастеров вполне прослеживается переход к постмодернизму.
Это есть и в том же Нижнем, еще полностью советском Горьком 80-х годов. Это прослеживается в президиуме Академии наук — замечательном здании и очень большом долгострое. Основа проекта и инженерные части были готовы еще в 70-е годы. Начали рыть котлован, все восьмидесятые строили, закончили в 1994-м. Концептуально это позднесоветская вещь. Мощный параллелепипед нарушает исторический силуэт, и это было очень типично для идей 70-х годов. Тогда любили «портить» городской ландшафт такими пластинами.
Но в деталях этот дом совершенно немодернистский, там огромное количество излишеств, скульптур — одни «золотые мозги» чего стоят. Вся модернистская архитектура 80-х годов, что на Западе, что у нас, плавно перетекала в новое качество.
Где-то появились арки, где-то кирпич вместо бетона. А кирпич прямо зовет архитектора сделать какие-то детали. У нас с кирпичом не очень хорошо умели работать. Спасибо Хрущеву, который почти прикрыл кирпичное производство — потом пришлось его возвращать, но за это время каменщики как профессия деградировала. Но интересные предпостмодернистские постройки были и у нас.
Можно вспомнить позднесоветскую дирекцию пароходства у Речного вокзала — где можно было положить балки из бетона, сделали арки, там и колоннады есть. Можно совершить путешествие в семидесятые: Московский Дом молодежи Якова Белопольского совершенно железобетонный Парфенон, но в нем уже видна выразительность нарочитых форм.
Андрей Меерсон, например, делал замечательные модернистские вещи, его «дом на ножках», «дом авиаторов» на Беговой — хороший пример советского брутализма. Железобетонный каркас, замечательная «чешуя», плиты облицовки, сделанные с напуском, выразительные балконы… А в 90-е Меерсон будет делать то, что мы называем лужковским стилем.
Или Владимир Кубасов, один из авторов такой знаковой постройки, как Дворец пионеров и школьников на Воробьевых горах, — это модернистское здание, архитектурная икона «оттепели». А в семидесятые Кубасов построил МХАТ имени Горького на Тверском бульваре, который выглядит волшебной шкатулкой с сокровищами. С идеей занавеса на фасаде, с коваными фонарями — без стилизации под старый МХАТ, но с очень насыщенной декоративной стороной. И общественные здания Ханты-Мансийска он строил с мозаиками на фасадах, с большими панно — в очень причудливых формах. Хотя он и учился-то в сталинское время… Кубасов начинал работать с ампирными пышными зданиями в пятидесятых — и это прошло через всю его стилистику.
Она у нас сменяется чуть реже, чем поколения…
— Наша массовая архитектура слаба инженерными решениями, а чем она сильна?
— Это искупается формообразованием. У нас едва ли не каждая крупная стройка связана с новой модной идеей скачущих по фасаду окон, яркими, насыщенными простыми цветами, и все основано на чередовании прямоугольников.
В 60-е годы, в пору первой советской массовой жилой застройки, такое формообразование критиковали, а сейчас оно вернулось в стилистике самых крупных застройщиков, ПИКа, «Кроста» и прочих. Хотя мой товарищ в Питере проектирует жилые дома в духе 30-х годов. Там есть и пилястры, и балясины, только там уже не восемь этажей — предел высоты, а 28. Но масштаб сейчас, увы, определяет не архитектор, а застройщик. Поэтому у нас и все планировки более простые, чем могли быть.
— Какова, на ваш взгляд, иерархия наших сегодняшних архитекторов и архитектурных бюро?
— На первое место я бы поставил «Студию 44», большое петербургское бюро. Там у братьев Явейн работают, наверное, самые сильные сейчас архитекторы. Их знаковые постройки — Ладожский вокзал и музей железных дорог в Петербурге, новый вокзал в Сочи. Они выигрывают крупные российские конкурсы, зачастую обходя самые известные западные бюро.
Затем надо сказать о Сергее Скуратове. Он на слуху благодаря скандальным градостроительным вторжениям, но если оценивать художественное дарование, то это сильная фигура. Идеей скачущих по фасаду окон, возвращением кирпича мы во многом обязаны ему.
Потом я бы поставил Тотана Кузембаева, который принципиально работает с очень малыми вещами. Это виллы, особняки, иногда небольшие загородные гостиницы. Один-два этажа, дерево, потрясающее чувство материала.
Если брать то, что уже стало историей, то это Пестов и Харитонов в Нижнем Новгороде. Благодаря им Нижний одно время был архитектурной столицей России.
Дальше группа архитекторов, которые в основном застроили Остоженку в Москве. Юрий Григорян (бюро «Меганом»), и Александр Скокан с бюро «Остоженка».
Нельзя не сказать о тех, кто работает в неотрадиционалистской архитектуре. Это Атаянц, Филиппов, Белов. Они вышли из «бумажной архитектуры», у них есть заказчики на эту итальянщину. Иногда она глуповато смотрится, а иногда очень остроумно и красиво — когда не сильно мимикрирует под совсем уж историческую архитектуру.
Александр Бродский — пример честного архитектора. Он делает только инсталляции и интерьеры, из «бумажников» Бродский единственный подтвердил свое право заниматься тем, чем хочет. Сергей Чобан — заметнейшая фигура, — добившийся признания и успеха на Западе, в Берлине, хотя отношение к его бюро неоднозначное. Во многом из-за того, что второй человек в его бюро стал главным архитектором Москвы, и в руках у них оказалось очень много заказов, в том числе на очень выгодных исторических местах. Но стилистически Чобан чувствует многие вещи хорошо, и рисовальщик он отличный.
В регионах неплохая архитектура в Екатеринбурге — там есть несколько бюро — к примеру, Демидова. Иногда в Екатеринбурге строят с ущербом для силуэтов города — там мания строительства высоток…
Хорошие архитекторы у нас есть, нужно подтягивать технологии.
Фотография: АГН «Москва». Фотография на анонсе из архива Николая Васильева.
51 голос |
10 известных архитекторов: от минимальной зарплаты архитектора до самых богатых в мире
Посмотрите, как эти архитекторы прорвали свою базовую зарплату архитектора и стали одними из самых богатых в своей профессии! Архитекторы всегда востребованы с постоянно растущим населением и задачами, увлекаемыми этим. Перечисленные богатые архитекторы не быстро превратили свою базовую зарплату архитектора в большое состояние — они преодолевали гендерные и расовые проблемы. Они зарекомендовали себя как успешные инженеры и художники.
Содержание
Кто самый богатый архитектор в мире?
В настоящее время Норман Фостер зарабатывает больше, чем любой другой архитектор в мире. Предполагается, что состояние Нормана Фостера составляет около 240 миллионов долларов. Из-за его работы по разработке высокотехнологичных строительных технологий Фостера часто называют критической фигурой в истории английского модернизма. В следующих абзацах мы обсудим все, что вам нужно знать о Фостере.
самая высокая зарплата архитектора сделала этих 10 самых богатых архитекторов в мире:
Средняя годовая зарплата архитектора составляет около 80 000 долларов, однако эти архитекторы нарушили это правило и заработали в десять-двадцать раз больше!
Бьярке Ингельс
Изображение через RIBA
- Национальность: датчанин
- Дата рождения: 2 октября 1974 г.
- Известный дизайн: VM Houses/The Mountain
- Чистая стоимость: 17 миллионов долларов
Управление Bjarke Ingels Group (BIG), одной из крупнейших и наиболее успешных архитектурных фирм в мире, Бьярки Ингельс начинал как молодой начинающий архитектор и художник. Ингельс работал почти над всеми проектами и вдохновлял молодые поколения своими архитектурными документальными фильмами. Датский архитектор с состоянием в 17 миллионов долларов считается самым молодым среди самых богатых архитекторов мира.
VIA 57 WEST, ЖИЛОЙ ДОМ В ФОРМЕ ПИРАМИДЫ С ГОРИЗОНТОМ, ARCHITECTS BJARKE INGELS GROUP, РЕКА ГУДСОН, АДСКАЯ КУХНЯ
Дама Заха Хадид
Изображение Дмитрия Тернового
- Национальность: Иракец
- Дата рождения: 31 октября 1950 г.
- Известный дизайн: Музей Риверсайд
- Чистая стоимость: 95 миллионов долларов
Даже после того, как она скончалась и уйдет к своим наследникам, всенародно популярная дама Заха Хадид определенно входит в список самых богатых архитекторов мира — главный архитектор стала первой женщиной, получившей Притцкеровскую архитектурную премию. Она была назначена дамой королевой Елизаветой II. Хадид быстро прошла путь от бумажного архитектора с базовой зарплатой архитектора до профессионального лидера. Она оставила свой след во многих городах мира, а ее проекты принесли ей 9 долларов.5 миллионов чистых активов.
Музей Риверсайд. Изображение Ивана Баана
Сэр Дэвид Аджайе
Изображение Криса Швагга.
- Национальность: Танзанийец
- Дата рождения: 22 сентября 1966 г.
- Известный дизайн: Центр Стивена Лоуренса в Лондоне, Московская школа управления Сколково в Москве, Библиотека Фрэнсиса Грегори в Вашингтоне и жилой комплекс Sugar Hill Housing в Нью-Йорке
- Чистая стоимость: 10 миллионов долларов
В мире, который не ценит черную архитектурную идентичность, сэр Дэвид Аджайе стал одним из самых богатых архитекторов в мире, а также одним из самых известных после того, как королева в 2017 году посвятила его в рыцари. Аджайе известен своим приверженность окружающей среде и созданию устойчивых структур, включая Национальный музей афроамериканской истории и культуры. Ганско-британский архитектор заработал 10 миллионов долларов на своих известных проектах общественных зданий.
Изображение через Adjaye Associates
Концзян Ю
Изображение через COAC
- Национальность: китаец
- Дата рождения: 1963
- Известный дизайн: Houtan Park для Shanghai Expo, Red Ribbon Park в Циньхуандао и Верфь Park в Чжуншане
- Чистая стоимость: 15 миллионов долларов
Основатель одной из лучших китайских архитектурных фирм Turenscape Company, Kongjian Yu заработал 15 миллионов долларов, начиная с базовой зарплаты архитектора. В течение последних 20 лет Юй был лидером в воссоздании китайской области городского планирования.
Ю не только основатель своей фирмы, но и экологический урбанист, градостроитель, ландшафтный архитектор и профессор ландшафтной архитектуры в Пекинском университете. Его проекты включают Красную ленту Циньхуандао, парк Хайкоу Фэнсян и парк Цюйчжоу Лумин.
Изображение через Turenscape
Майя Лин
Изображение предоставлено UCSB Arts & Lectures.
- Национальность: Американец
- Дата рождения: 5 октября 1959 г.
- Известный дизайн: Мемориал ветеранов Вьетнама в Вашингтоне, округ Колумбия
- Чистая стоимость: 12 миллионов долларов
Вторая женщина среди десяти самых богатых архитекторов мира и одна из самых успешных женщин в мире архитектуры, Майя Лин — архитектор, скульптор и художник по ландшафту. За почти 30 лет практики она выполнила ряд проектов, в том числе масштабные художественные инсталляции, жилую и институциональную архитектуру и мемориалы. Ее работа сосредоточена на природе и устойчивом развитии, за которыми следует минималистичный дизайн, и ее цель — создать место для людей в ландшафте.
Изображение Ивана Баана
Ренцо Пиано
Изображение через Ренцо Пиано
- Национальность: Итальянец
- Дата рождения: 14 сентября 1937 г.
- Известный дизайн: Центр Помпиду
- Чистая стоимость: 25 миллионов долларов
Ренцо Пьяно начал работать незадолго до базовой зарплаты архитектора — отец архитектора был строителем. Фортепиано наслаждался многими принципами и основами профессии и имел практический опыт в этой области с самого раннего возраста. По данным The Explorian, состояние итальянского архитектора составляет 45 миллионов долларов. Его известные проекты включают Hermes Maison в Токио, Центр Жоржа Помпиду в Париже, библиотеку Моргана в Нью-Йорке и музей NEMO в Амстердаме.
Изображение предоставлено Rogers Stirk Harbour + Partners.
Фрэнк Гери
© Conde Nast
- Национальность: Канадец
- Дата рождения: 28 февраля 1929
- Известный дизайн: Музей Гуггенхайма
- Чистая стоимость: 100 миллионов долларов
При рассмотрении архитекторов, оставивших след в современной архитектуре, на ум автоматически приходит Фрэнк Гери. Геометрическая абстракция его зданий делает его работы узнаваемыми во всем мире. Его успех сделал его знаменитостью, звездным архитектором и одним из самых богатых архитекторов в мире. Канадский архитектор занимается архитектурой и по сей день — мы многого не знаем о Фрэнке Гери!
Музей Гуггенхайма. Изображение через GRC/Alamy
Моше Сафди
Изображение через Моше Сафди
- Национальность: израильтянин, канадец и американец
- Дата рождения: 14 июля 1938 г.
- Известный дизайн: Habitat ’67
- Чистая стоимость: 100 миллионов долларов
Моше Сафди — архитектор, градостроитель, педагог, теоретик и писатель. За свою знаменитую 50-летнюю карьеру Сафди исследовал основные принципы социально ответственного дизайна с помощью всеобъемлющей и гуманной философии дизайна. Он разработал проект для своей магистерской диссертации; Habitat 67, Канадский павильон Всемирной выставки 19 лет. 67. Расположенное в Монреале, Квебек, здание изначально задумывалось как практичное решение для высококачественного жилья в густонаселенных городских условиях и считается одной из нетрадиционных структурных систем в мире.
Среда обитания 67 – Фото Владислава с Викисклада
Сантьяго Калатрава
Транспортный узел Всемирного торгового центра в Нью-Йорке — изображение через Сантьяго Калатрава
- Национальность: Испанец
- Дата рождения: 28 июля 1951 г.
- Известный дизайн: Художественный музей Милуоки, Башня Turning Torso в Мальмё, Швеция, Транспортный узел Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, Мост Маргарет Хант Хилл в Далласе, Техас; и его самый значительный проект, Город искусств и наук и Оперный театр, в Валенсии
- Чистая стоимость: 100 миллионов долларов
Испанский художник, архитектор, скульптор и инженер-строитель Сантьяго Калатрава, известный в основном своими мостами, поддерживаемыми односкатными пилонами, заработал 100 миллионов долларов, используя все свои таланты. Известно, что архитектура Калатравы имитирует природу и живые организмы — его успешными проектами являются транспортный узел Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, башня Twisting Torso Tower в Швеции, Художественный музей Милуоки и мост Хант-Хилл в Техасе.
Изображение Марка Леннихана
Норман Фостер
Изображение через Archinect
- Национальность: Британец
- Дата рождения: 1 июня 1935 г.
- Известный дизайн: Огурец, финансовый район Лондона
- Чистая стоимость: 240 миллионов долларов
Лорд Норман Фостер — самый преуспевающий архитектор в мире с состоянием в 240 миллионов долларов. Свою известную архитектурную фирму Foster + Partners он основал еще в 1967, и он известен своими гладкими стеклянными и стальными конструкциями. Его самые известные проекты включают штаб-квартиру Citic в Ханчжоу, Китай, и Swiss Tower RE в Лондоне, Англия. Тем не менее, его Национальный музей Зайда в Абу-Даби по сей день остается его самой новаторской работой.
Национальный музей Зайеда – Изображение предоставлено Foster + Partners
10 всемирно известных архитекторов дают советы подрастающему поколению
10 всемирно известных архитекторов дают советы подрастающему поколению
- Написано Dima Stouhi
Рензо Пиано, Анупама Каунд, Анна -Аннеингел, Аннеингера, Аннеингел, Аннеингера, Анна -Аннеин на канале Луизианы, чтобы сообщить будущему поколению архитекторов о роли архитектора в 21 веке. Архитекторы делятся мыслями о том, как стать архитекторами и что, по их мнению, поможет молодежи создать лучший мир.
Архитекторы говорят о нескольких темах, таких как эмпатия, знание, исследование и красота, и о том, как они могут помочь создать успешную застроенную среду. Ренцо Пьяно говорит о красоте как об искусстве открытия и о том, что, несмотря на трудности создания лучшего мира, молодые архитекторы должны думать о создании красивых мест, которые позволяют людям встречаться и сосуществовать. Татьяна Бильбао рассказывает о важности понимания контекста и о том, как правильно работать за границей — иметь возможность смотреть на вещи, которые жители этого района часто упускают из виду.
Разработка One Beverly Hills компанией Foster + Partners. Изображение © dbox / Foster + PartnersФрэнк Гери объясняет, как архитекторы должны эмоционально реагировать на свою работу, которая длится веками. Кенго Кума советует молодежи отправиться в самое дальнее место на планете и изучить различия в их культуре и окружающей среде, пусть это повлияет на их дизайнерское мышление. Анна Херингер говорит об архитектуре как о мощном инструменте использования материалов и ресурсов и о том, как она способствует улучшению общества. Норман Фостер просит молодежь задаться вопросом, действительно ли их карьерный путь соответствует тому, чем они хотят заниматься всю оставшуюся жизнь, и могут ли они полностью погрузиться в него на следующие 40-50 лет.
Бьярке Ингельс подчеркивает важность эмпатии в архитектуре и то, что будущее искусственной среды должно быть открытым и осознанным. Алехандро Аравена подчеркивает важность усвоения знаний и понимания деталей и норм. Энн Лакатон подчеркивает, что чувствует себя в соответствии с тем, что делают архитекторы, и с современным обществом, думая об архитектуре как о пространстве для жизни, а не просто о представлении. И, наконец, Анупама Кунду делится своими мыслями о важности баланса между путешествием и уединением с самим собой.
Чтобы увидеть больше видео об архитектуре, посмотрите полный репортаж ArchDaily о серии интервью канала Louisiana Channel .
Биофилический офис будущего Кенго Кумы в Милане, Италия. «10 всемирно известных архитекторов дают советы подрастающему поколению» 17 июля 2021 г.