homyrouz.ru — Банкетный зал Хоми Роуз

Описание

MyPerfectColor использует акриловую эмаль, которая представляет собой быстросохнущее прочное покрытие, подходящее для внутреннего или наружного использования. Индивидуальная аэрозольная краска MyPerfectColor, соответствующая MyPerfectColor Match Университета Маршалла. The Thundering Herd Kelly Green позволяет легко получить профессиональную гладкую поверхность любого цвета с любым блеском. Он хорошо прилипает к большинству поверхностей, включая металл, пластик, порошковые покрытия, шкафы и загрунтованное или ранее окрашенное дерево.

Спрей MyPerfectColor 11 унций покроет около 20 квадратных футов за один слой. Имейте в виду, что трудно оценить потребность в аэрозольной краске, так как покрытие сильно зависит от того, как она наносится. Узнайте больше о том, как работает аэрозольная краска, на MyPerfectColor.

MyPerfectColor имеет оригинальный образец MyPerfectColor Match Университета Маршалла The Thundering Herd Kelly Green в своем цветовом архиве. Это позволяет нам сделать краску и убедиться, что она соответствует оригиналу.

Обратите внимание, что если ваш материал не новый, краска может не подойти для подкрашивания, так как ваш материал состарился и, вероятно, отличается от того, что был новым. Узнайте больше о нашей точности подбора цветов. Если вам нужно средство для подкраски, отправьте нам часть, и мы сможем создать решение для подкрашивания, точно соответствующее текущему цвету и блеску ваших конкретных материалов.

Узнайте больше о нашей услуге подбора цветов.

Хотя мы можем предоставить MyPerfectColor Match Университета Маршалла The Thundering Herd Kelly Green в краске, мы не предоставляем никакой информации о переходе. Мы обнаружили, что каждая компания по производству красок предлагает свой собственный уникальный набор цветов, и цвет редко имеет точный эквивалент в другой марке.

Однако под цветным изображением на цветной странице есть ссылка «Исследовать цвета». При нажатии на эту ссылку отображаются цвета с похожими значениями, и вы можете искать любые цвета нужного вам бренда.

Имейте в виду, что это просто показывает похожие цвета на основе значений цвета, которые мы сохранили в нашей базе данных. Это не означает, что это то же самое или дает какое-либо приближение о том, насколько близок цвет. Вы можете поиграть с ползунками Hue, Lightness и Chroma, чтобы расширить выбор.

Что делает MyPerfectColor особенным

MyPerfectColor может сочетать все цвета, чтобы вы могли найти и наслаждаться любимыми цветами. MyPerfectColor использует свои экспертные возможности для воссоздания исходных цветов путем сопоставления с оригинальными каталогами цветов и образцами.

Цвета, показанные на этом веб-сайте, являются компьютерной видео-симуляцией оригинальных цветов и могут не соответствовать оригинальным цветовым стандартам. Обратитесь к оригинальным публикациям, чтобы получить точный цвет. Обратите внимание, что MyPerfectColor соответствует исходному цвету. Если вы собираетесь подправить краску, которая была на ваших стенах в течение многих лет, знайте, что ваш цвет, несомненно, изменился по сравнению с исходным из-за воздействия света и возраста, и новая краска может не совпадать. Вы добьетесь наилучших результатов, повторно нанеся покрытие на всю поверхность.

Если вам нужна дополнительная помощь, пожалуйста, свяжитесь с нами, и один из наших опытных сотрудников будет рад помочь.

Керри Джеймс Маршалл меняет цвет истории искусства

МЫ МОЖЕМ НАЧАТЬ В Бирмингеме, штат Алабама, где в 1955 году родился художник Керри Джеймс Маршалл, его отец был почтовым служащим, чье хобби было покупать сломанные часы, модные — Baume & Mercier, Piaget, Patek Philippe — которые он собирал в ломбардах за бесценок, придумывал, как починить с помощью книг, которые находил подержанными, и перепродавал. Из этой истории мы могли извлечь практическую идею о том, что Маршалл, товарищ по экспедициям своего отца с самого раннего возраста, увидел, что к чему-то утонченному и сложному, в чем не было никакой подготовки, можно подойти, разобрать и — с образованием и приложением — освоил. Или мы могли бы начать с разговора о старшем брате Маршалла, Уэйне — на год и девять дней старше, который сразу после школы пошел работать на почту, как и его отец, и работал там до выхода на пенсию — Уэйне, который всегда был первым. во всем, кого Маршалл всегда преследовал, с кем он был неразлучен, кроме как в школе, где их возраст держал их в разных классах, Маршалл пытался наверстать упущенное, но всегда отставал, один год и девять дней меньше. Из этой истории мы могли понять, что Маршалл — человек, который с самого начала суетился, чтобы добраться туда, куда он хочет. Или мы могли бы начать в ваттах, в 1963 года, когда Маршаллу было 7 лет, когда его семья переехала туда как раз во время беспорядков, в 12 кварталах от штаб-квартиры Черной Пантеры, района, где он узнал то, о чем не должен знать в детстве. Мы могли бы поговорить о том, как их почтальон, очень хороший парень, был убит на крыльце лучшего друга Маршалла в результате неудавшегося ограбления двумя дверьми ниже. Как в другой день, возвращаясь домой из школы, пробираясь через переулок, который он всегда прорезал, он обнаружил трех взрослых женщин, катающихся в траве перед домом, с колото-резаными ранами, нанесенными молодым человеком, который был уволен из армии с проблемами, человек, который только что 70 раз ударил ножом свою мать, тетю и бабушку. И как позже, когда Маршалл был провозглашен королем возвращения на родину в школе Джефферсона и направлялся туда в своем костюме на первый парад возвращения домой за десятилетие — Джефферсона выгнали с конференции, потому что всегда были проблемы — он прибыл найти, что все идут в другую сторону: только что на поле расстреляли троих, его друзей. Это был мир, в котором вырос Маршалл, мир, в котором он знал основателей Crips, и где многие люди, которых он знал, уже давно умерли по неестественным причинам. Из этих историй мы были бы поражены, узнав — как он сказал мне в августе, когда я посетил его в южной части Чикаго, где он создавал один шедевр за другим в течение трех десятилетий, — что «это не помешало мне развить ощущение, что все-таки все возможно. Я никогда не был в отчаянии».

расшифровка

бары

0:00/2:59

-0:00

расшифровка

Керри Джеймс Маршалл

Художник в разговоре со своим коллегой из Чикаго, художником Тестером Гейтсом.

н/д

Давайте посмотрим на самую первую картину, которую вы увидели на выставке, ту, которую Маршалл написал, когда ему было 25 лет, картину под названием «Портрет художника как тень его прежнего Я». Первое, что вы заметите, это его размер — 8 на 6,5 дюймов — небольшой по любым меркам, но особенно учитывая монументальность картин, которыми с тех пор прославился Маршалл. С этой небольшой вертикальной поверхности, видимой как бы силуэтом, глядит черное лицо. Мужчина, одетый в широкополую шляпу и тяжелое пальто, весь в глазах и ухмылке. Дословно: Единственные черты, которые можно различить на этом угольно-черном лице, — это два мультяшно-белых глаза и, уходящие корнями в темно-розовые десны, 18 больших белых зубов с щелью в мертвой точке, таинственным образом исчезнувший верхний резец, пустота в лице, которое , в своем роде, сама по себе пустота. В Чикаго я наблюдал, как один посетитель музея за другим подходит к нему и рефлекторно улыбается в ответ, и я могу сообщить — как один из тех людей — что у вас возникает странное чувство, когда вы это делаете, ощущение, что вам не следует улыбаться. Ибо единственная другая живописная деталь на этом маленьком холсте — это ярко-белый проблеск рубашки, выглядывающий из общей темноты, и самое забавное в этой рубашке то, что, если вы достаточно долго смотрите на нее, ее резко нарисованные размеры наконец становятся в фокусе: Это похоже на лезвие топора, занесенного в шею этой огромной, навязчивой, щербатой улыбки. Этот портрет художника как тень самого себя в прошлом выглядит чем-то из менестрелей, белым актером в блэкфейсе. То, что мы имеем перед собой, — это портрет черного человека, сделанный черным человеком, но такой, который выглядит так, как может чувствовать черный человек, когда на него смотрят в белом мире люди, которые видят в лице черного человека не человек, но тень, тень, пигментация: чернота.

«Все изменилось, когда я нарисовал эту картину, — сказал мне Маршалл в своей студии этим летом. Маршалл, все еще крепко сложенный в свои 61 год, с коротко остриженными седеющими волосами и опрятной бородой, ставшей еще более седой, занимает важное место в этом большом наборе рабочих пространств, площадью около 2200 квадратных футов на двух этажах. Мы разговаривали наверху, перед наклонной чертежной доской, к которой были прикреплены несколько незавершенных работ: наброски плана большого холста, нанесенные на сетку в линейной перспективе, фигура на переднем плане, окно на задний; небольшая раскадровка для серии комиксов, которые будут взорваны в огромные лайтбоксы; и набросок тушью портрета улыбающейся женщины, женщины, которая стоит в галерее перед тем, что выглядит как тот самый портрет перед нами, улыбка на ее лице так же необременительна, как улыбка на 19-й80 портрет не давал покоя.

«Человек, которым я был в 1980 году, — сказал Маршалл голосом, в котором до сих пор кое-где звучали алабамские гласные, — действительно начал понимать, как можно начать с предпосылки и довести ее до конца. Я хотел, чтобы работа могла со временем показать, что образ черной фигуры может развиваться».

То, что образ черной фигуры должен был эволюционировать во времени, является очевидным фактом американской политической жизни, но что делает работу Маршалла как художника беспрецедентной, начиная с этого первого автопортрета, так это то, как он участвовал в этой эволюции. как эстетический проект. «Стереотипные изображения черных фигур, — объяснил Маршалл с ясностью и убедительностью профессора искусств, преподававшего в Иллинойском университете до 2006 года, — всегда были чем-то вроде плоского мультяшного шифра. Если вы читаете какие-либо размышления о красоте, если вы читаете «Заметки о штате Вирджиния» Томаса Джефферсона, он говорит о [черноте] как о некрасивом».

Парафраз Маршалла не дает представления о характере замечаний Джефферсона о том, что отличает белых от черных. Слова сохраняют свой заряд:

«Первое различие, которое бросается в глаза, это различие в цвете… неужели это различие не имеет значения? Разве это не основа большей или меньшей доли красоты у двух рас? Разве тонкие смешения красного и белого, выражение каждой страсти посредством большего или меньшего смешения цветов в одном цвете не предпочтительнее того вечного однообразия, которое царит на лицах, этой неподвижной черной завесы, покрывающей все эмоции человека? другая раса? Добавьте к этому распущенные волосы, более элегантную симметрию форм, их собственное суждение в пользу белых, декларируемое их предпочтением их, так же единообразно, как предпочтение ораноотаном черных женщин женщинам его собственного вида. ”

Мало что можно сказать после прочтения свидетельства этого светского святого о красоте и расе, за исключением того, что мы можем помнить его слова при посещении крупного западного художественного музея, где представление о красоте проявляется повсюду. — такой, в котором не было места черной коже. В то время как вы увидите одинокое черное тело на изобилующем холсте Босха или турка в тюрбане у Делакруа, в западной традиции живописи нет значимой истории черных фигур. «Когда вы говорите об отсутствии репрезентации черных фигур в истории искусства, — сказал мне Маршалл, — вы можете говорить об этом как об исключении, и в этом случае история обвиняется в неспособности нести ответственность за то, что она должно было. У меня нет такой миссии. У меня нет этого обвинения. Мой интерес в том, чтобы быть частью этого, заключается в его расширении, а не в его критике».

В больших картинах, благодаря которым Маршалл стал известен, история искусства всегда является частью картины, если не корректирующей, то наводящей на размышления. «De Style» 1993 года, размером более 8,5 на 10 футов, изображает пять черных фигур в парикмахерской, парикмахер работает электрической машинкой для стрижки у головы клиента. Если содержание сцены звучит по-роквелловски, то в какой-то степени так оно и есть: скромная сцена из повседневной черной жизни, совсем не похожая на жалкие бюллетени, появляющиеся в вечерних новостях. И все же стиль совсем не похож на Saturday Evening Post. Рука парикмахера благословляюще поднята над головой клиента, его собственная голова испускает лучи света в знак поклона фламандским мастерам, их образам беатификации. Фон картины тонко прошит прямолинейными синими, желтыми, красными и белыми цветами работы Мондриана, на что игриво намекает название картины.

Я спросил Маршалла о вшивании ссылок. «Это решение проблемы того, что делает картины сложными, — сказал он мне, — помимо того, что делает произведения искусства современными. И если современность каким-то образом означает, что образы становятся более фрагментарными и менее четкими, то нет никакой возможности уйти от траектории, проложенной Пикассо. Есть другой ответ. И ответ на абстракцию не в отказе от репрезентации».

«Потерянные мальчики» того же года представляют собой дальнейшую живописную перестановку этого ответа, полотно столь же крупного масштаба, на котором два черных мальчика, один с розовым водяным пистолетом, другой сидит в одном из этих 1 долларовые автомобильные поездки, которые вибрируют за пределами супермаркетов, или вибрировали. На переднем плане картины изображено дерево, ствол которого перевязан желтой полицейской лентой, извивающейся к ветвям, на ветвях цветут странные плоды, желтые пули светятся, словно внутренним светом. Извивающаяся лента делает визуальный намек на «Падение человека» Микеланджело в Сикстинской капелле, змея сатаны, поймавшая в ловушку Адама и Еву перед их изгнанием. На картине Маршалла изображены орудия этих детских мученичества — ружья и машины — взрослые машины, которые слишком многих черных мальчишек подтолкнули к их безвременному падению как от невинности, так и от самой жизни. Маршалл назвал эту картину «своего рода мемориальной картиной утраченной невинности», но это также памятник идее картины как вещи, на которую нужно не столько смотреть, сколько читать.

Во всех этих картинах одна неизменная черта — однородная чернота кожи изображенных жизней. Хотя с годами они были обработаны с большим моделированием — с большей округлостью и штриховкой, чем в первоначальном автопортрете, его уничтожающей плоскостью — абсолютная чернота осталась. Маршалл использует три вида сажи: сажу, полученную из сажи; марс черный, из окиси железа; и черный цвет слоновой кости, первоначально из обожженной кости — каждый слегка отличается. Чтобы еще больше смоделировать черный, он добавляет цвета — желтую охру, умбру-сырец, два оттенка синего — чтобы получить семь черных для работы, оттенки, которые различаются хроматически, различаются по цвету, а не различаются по «значению». в искусстве для различения светлоты и темноты значение пигмента меняется при добавлении белого. Черный цвет в картинах Маршалла имеет абсолютную ценность, если вы понимаете, что я имею в виду и что он имеет в виду: черный цвет, в который не добавлено ни капли белого — рабочий метод, который также является существенной концептуальной чертой. «Идея этих картин, — сказал мне Маршалл, — заключается в том, что чернота на этих картинах не подлежит обсуждению. Это также однозначно — они черные — это то, что я имею в виду, чтобы люди сразу идентифицировали их. Они черные, чтобы продемонстрировать, что чернота может иметь сложность. Глубина. Богатство».

Это политический импульс, который выражается эстетически, но Маршалл очень ясно дает понять, что, несмотря на силу его политических убеждений, сущностью его стремления является живописное стремление художника, откликающегося на историю искусства и его вершины изобретательности, вершины, на которых за 2000 лет не было изображено ни одного черного художника, водружающего свой флаг. «Вы обязаны реагировать на него, потому что он существует», — сказал он. «Этого нельзя отрицать. Или игнорируется. Я никогда не верил, что то, чем я занимаюсь, было попыткой выразить себя».

Так зачем он это делал?

«Ты движим стремлением к успеху. Частично это происходит из-за способа прочтения истории, истории чернокожих. Есть пара вопросов, на которые вам придется ответить, и один из них для меня всегда был: как чернокожие вообще могли быть порабощены? Каковы были условия, обстоятельства? Что сделало возможным это? И когда вы узнаете, что это такое: не делайте этого больше!» Маршалл рассмеялся, хотя для обозначения смеха, выражающего не юмор, а ярость, должно быть другое слово. «Одна из вещей заключалась в том, что, когда европейцы прибыли на континент, у них было технологическое преимущество перед африканцами, которое африканцы с тех пор пытаются компенсировать. Итак, одна из вещей, которую вы должны сделать, это в тот момент, когда вы чувствуете себя подавленным, вы должны начать думать стратегически о том, как поставить себя в положение, в котором вы не так уязвимы. Именно так я вижу мир».

ПОСЛЕ НЕСКОЛЬКИХ ЧАСОВ в его студии мы с Маршаллом сели в его минивэн Toyota и поехали по его окрестностям, Бронзевиллю. В 1920-х годах он был известен как «Черный мегаполис», где проживали Гвендолин Брукс и Луи Армстронг, а также семьи Великого переселения народов, покинувшие Юг в поисках лучшей жизни на Севере. И вот мы столетие спустя, в этом районе в двух милях к югу от южной границы Чикаго-Луп, глядя на восток через 53-ю улицу, как будто сквозь пустоту в мире: вы могли видеть заросшую зелень пустырей, простирающихся на три квартала в Вдалеке, на нескольких расстояниях, пустота, пересекаемая эстакадой, заколоченным зданием, маленькой спасательной экспедицией из шлакоблоков с табличкой «ДВЕРЬ НАДЕЖДЫ».

Мы ехали дальше, Маршалл вел нас через перекресток улиц Першинг и Индиана в нескольких кварталах к северу, и я узнал его как перспективу, которая изображена на его картине 2003 года «7 утра в воскресенье утром», городском пейзаже с размытым переходом. автомобиль, дань уважения одному из любимых художников Маршалла, Герхарду Рихтеру, но который, кроме того, демонстрирует настоящие витрины спиртных напитков Ротшильдов и, примыкающую к нему, Вашу школу культуры красоты, на последнюю из которых я смотрел в чем-то вроде удивления. Закрытый и непривлекательный снаружи, его интерьер изображен на необычной картине Маршалла 2012 года «Школа красоты, школа культуры», компаньоне к «Де Стилю», они составляют своего рода диптих: два интимных пространства, в которых мужчины и женщины переосмысливают себя, картины, которые сами переосмысливают то, как выглядит черная жизнь со стороны.

«Этот квартал и тот квартал, — сказал мне Маршалл, указывая вперед, а затем назад, когда мы, наконец, съехали на обочину Южного Калумета, — был период, когда в обоих этих кварталах доминировали две разные банды». Он указал направо. «В здании ЦДХ» — Чикагском жилищном управлении, проектном жилье для малоимущих — «была еще одна банда».

Мы припарковались перед красивым двухэтажным домом из красного кирпича, который Маршалл и его жена, актриса Шерил Линн Брюс, делили почти четверть века. Они купили 100-летнюю структуру в 1992 за 15 000 долларов — сантехника и электричество разграблены, крыша прогнила, внутренние стены пришли в упадок. Но Маршалл, увидев это впервые, сказал: «Я думаю, мы можем что-то с этим сделать». Супруги потратили много лет на снос, реконструкцию, превращение дома в жилое и красивое.

— Однажды на углу застрелили маленькую девочку, — сказал мне Маршалл, когда мы вылезли из машины. «Мальчик был убит в этом квартале другим ребенком, который выстрелил ему в голову, когда он шел по улице со своей девушкой. Кто-то из того здания ЦДХ» — уже снесенного — «стрелял в наш дом два года подряд в канун Нового года, в нашу кухню. Свет был включен. Мы сидели за столом, Шерил и я. Занавес был такой — пфуоум! — как это.» Маршалл рассмеялся тем самым смехом, который должен быть другим словом. «А потом кто-то выстрелил в это окно оттуда, — он указал на окно с северной стороны, — и мимо проезжала полицейская машина, и я сказал: «Что нам делать?» А полиция сказала: «Держитесь подальше». из окна!»

«Раньше были попутчики, — продолжил Маршалл. «Однажды я пришел домой, и этот блок был трассой для слалома; у них были телевизоры, диваны и стулья на улице, чтобы никто не мог проехать. Иногда приходится выносить диван и телевизор на улицу, чтобы никто не мог обстрелять ваш дом. Это тактика, которую люди должны были иметь». Он сделал паузу. «Мы были здесь с самого начала, мы оставались на протяжении всего этого, мы никуда не уходили. Я хотел быть здесь».

Я спросил, можно ли задать глупый вопрос.

«Почему?» Маршалл рассмеялся, и, наконец, это было подходящее слово. «Ну, есть две причины. Если успешные люди всегда убегают из района, это гарантия того, что район пойдет по пути гангстеров. Нам пришлось бороться, чтобы остаться здесь. Кто-то должен сказать: «Мы не будем бояться жить по соседству с нашими людьми». Южно-центральный Лос-Анджелес не был… Я видел некоторые неприятные вещи. Меня не пугают события. Некоторые вещи, которые произошли, время и немного изобретательности вы можете исправить. Во-вторых, я хотел жить в районе, где дети знали кого-то, кто пытался что-то сделать. Что ты можешь быть их соседом.

— Это мистер Маршалл, — сказал я. — Он художник.

— Ага, — сказал Маршалл, прежде чем провести меня внутрь, где мы побывали с его женой, вышли в сад на заднем дворе, оценили их помидоры, их клумбы, попробовали последние ягоды тутового дерева на их дереве, Маршалл нашел мертвый майский жук («В Чикаго таких нечасто увидишь. Раньше мы их ловили и носили, как скарабея»), оценивая его блестящий металлический панцирь, зеленый, синий и серебристый на свету.

Но Маршалл хотел показать мне больше своего района, и поэтому мы вернулись в фургон и поехали еще милю на юг, в Энглвуд. «Можно подумать, что вы в Миссисипи», — сказал Маршалл в изумлении. «Уровень пустоты. Я покажу вам этот раздел. Мы с Шерил иногда ездим туда-сюда, и это до сих пор потрясающе, даже для меня».

Я никогда не видел в американском городе ничего подобного тому, что показал мне Маршалл: мы были в пяти милях от Уиллис-Тауэр — примерно столько же, сколько между университетами Нью-Йорка и Колумбийского университета в Нью-Йорке — и вот мы здесь, окруженные не столько участками, сколько обширные поля высокой травы и кустов прерывались очень редким заброшенным домом, за который цеплялись немногие оставшиеся жители. «Где мы?» — сказал он с удивлением. «У вас есть дети, которые пошли в детский сад, и они идут мимо этих пустырей по дороге в школу, когда они пошли в детский сад, и когда они закончили среднюю школу, они все еще шли мимо тех же пустырей. Какое влияние это должно оказать на их представление о возможном».

Чуть позже мы посидели в ресторане и еще поговорили, но меня отвлекло воспоминание о том, что мы только что видели, заброшенный город, поросший травой. Это напомнило мне картину из ретроспективы Маршалла, которую я теперь увидел в новом свете. Названная «Виньетка» с 2003 года, название отсылает к картинам французского мастера рококо Фрагонара, картинам, в которых прославляется романтическая любовь. В версии Маршалла чернокожие мужчина и женщина, обнаженные, как в Эдеме, за исключением кулона «Африка», который носит мужчина, бегут на фоне высокой сочной травы, деревьев вдалеке, парящих вокруг них птиц и бабочек. Я читал картинку как — что? Я не уверен — но точно не городская сцена. И все же там, на переднем плане, слева от огромного холста, виднелась бахрома из бетона. Эти любовники, эти чистые сердца: они бегали по Энглвуду, их преследовали или преследовали. Куда они шли? На что они могли надеяться?

«Когда вы смотрите на что-то, — сказал мне Маршалл, когда нам подавали еду и мы готовились к еде, — опыт, который у вас есть в решении других проблем в других областях, дает вам информацию, необходимую для решения этой проблемы. слишком.