homyrouz.ru — Банкетный зал Хоми Роуз

расписание, фото, адрес и т. д. на официальном сайте Культура.РФ

В конце XIX века около Лукино прошла Брянская железная дорога, здесь же была обустроена станция «16-я верста», которую в советские годы переименовали в Переделкино.

Поселок писателей

Считается, что в 1933 году Максим Горький предложил Сталину организовать место отдыха для писателей, где они могли бы проводить время на природе на собственных дачах. Поселок решили возвести около реки Сетунь в Переделкине. Землю разбили на 50 участков, на которых строили дачи для самых достойных литературных деятелей того времени. К осени 1935 года в Переделкино стали въезжать первые обитатели. Все дачи принадлежали Литфонду и закреплялись за писателями пожизненно. Основная часть поселка сосредоточилась на шести улицах: проезде Вишневского, ул. Павленко, ул. Тренева, ул. Погодина, ул. Серафимовича и ул. Горького.

В городке построили Дом творчества, и вскоре из дачного места поселок превратился в негласную столицу культурной жизни СССР. В разные годы здесь жили Борис Пастернак, Корней Чуковский, Булат Окуджава, Ираклий Андроников, Константин Паустовский, Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Фазиль Искандер, Анатолий Рыбаков и многие другие.

Борис Пастернак в Переделкине

В 1936 году в Переделкине поселился Борис Пастернак. Сначала он с семьей жил на даче № 1 по улице Тренева, а в 1939-м переехал в дом № 3 на улице Павленко. Именно здесь после десятилетнего перерыва Пастернак вновь начал писать:

Я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева
Со всею далью беспредельной,
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.

Весной 1941 года Борис Леонидович выпустил небольшой цикл стихов «Переделкино». В этом же доме он закончил роман «Доктор Живаго», работал над переводами Шекспира и Гёте, а также над своим последним поэтическим циклом «Когда разгуляется…».

После смерти Пастернака, в 1960 году, дом, в котором жили жена и сын поэта, постепенно превратился в неофициальный музей, куда приезжали поклонники творчества писателя. Такое паломничество не очень нравилось властям, и в 1984 году дачу, принадлежавшую Союзу писателей, решили отобрать. Вещи семьи поэта были выброшены на улицу. И только 10 февраля 1990 года, благодаря поддержке академика Д.С. Лихачева, поэтов А.А. Вознесенского и Е.А. Евтушенко, был официально открыт Дом-музей Бориса Пастернака.

Корней Чуковский в Переделкине

Аркадий Райкин в своих воспоминаниях пишет: «Чуковский был как бы частью переделкинского пейзажа. Когда он гулял по переделкинским улицам (а гулял он в любую погоду, даже в трескучий мороз), то походил на лешего, осматривающего свои владения». Корней Иванович поселился в Переделкине в 1938 году, а после войны жил здесь постоянно. Многие годы Чуковский устраивал в поселке детские праздники у костра, которые собирали не только детвору, но и взрослых. И сегодня в Переделкине работает детская библиотека, построенная на средства писателя, который передал ей в дар сотни томов из своего собрания.

Сейчас на его даче по адресу ул. Серафимовича действует музей писателя и, как и прежде, устраиваются детские праздники у костра.

Булат Окуджава

В августе 1998 года, благодаря усилиям многочисленных почитателей и друзей творчества Окуджавы в Переделкине на общественных началах был организован Народный музей Булата Окуджавы. А в октябре 1999-го указом президента дачный домик стал называться «Федеральный государственный мемориальный музей Булата Окуджавы».

Булат Шалвович получил от Союза писателей дачу летом 1987 года. Здесь были написаны его поздние стихи и автобиографический роман — «Упраздненный театр».

В наши дни каждое лето в саду музея проходят еженедельные встречи и концерты, которые называются «Булатовы субботы». Также в музее проводятся детские праздники, спектакли и занятия — «Булатовы воскресенья», а в цикле «Неожиданные встречи» читаются публичные лекции.

Дом-музей Чуковского и других писателей в Переделкино

Переделкино — дачный посёлок, не имеющий статуса населённого пункта, входящий в состав посёлка ДСК «Мичуринец». Расположен на территории поселения Внуковское в Новомосковском административном округе Москвы, рядом с платформами Переделкино и Мичуринец.

Переделкино: городок русских писателей и поэтов

В 1933 году в Переделкине был создан писательский посёлок, в котором в разное время проживали Борис Пастернак, Корней Чуковский, Виктор Боков, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина и другие. В 1988‑м посёлок получил статус историко-культурного заповедника.

История создания

В XV веке на территории Переделкина находилась деревня Передельцы, которой в разное время владели Леонтьевы, Долгоруковы и Самарины. Благодаря сосновым лесам Переделкино издавна известно своим лечебным климатом. В XIX веке в лесу организовали государственный туберкулезный диспансер, который после революции пришел в запустение.

В 1934 году Максим Горький поднимает вопрос об основании в Переделкине писательского городка. Возможно, выбор писателя был продиктован тем, что он сам страдал чахоткой и в тех местах ему стало значительно лучше. За несколько лет в лесу было построено 50 деревянных домиков, в которые заселились советские писатели, известные и не очень.

Первыми гостями Переделкина стали А. Серафимович, И. Эренбург, Л. Леонов, Л. Каменев, К. Федин, И. Бабель, В. Иванов, Б. Пильняк, Л. Кассиль, Б. Пастернак, И. Ильф, Е. Петров и другие. Здесь писатели обретали новую любовь и переживали семейные драмы, испытывали «второе рождение» и сводили счеты с жизнью.

Многие были похоронены на местном мемориальном кладбище. Таким образом, дачи в Переделкине на протяжении всего XX века были тесно связаны с историей русской литературы.

Дом Корнея Чуковского

Один из самых известных жителей Переделкина – Корней Иванович Чуковский. В 1950‑х годах писатель переселяется из Москвы в дачный поселок (ул. Серафимовича, 3). Вся его жизнь была настоящим служением детям.

Чуковский посещал местные приюты, школы, детские сады. На своем участке он организовывал детские праздники-костры, на которых выступали писатели, поэты, артисты, фокусники. Декорации для таких праздников на своем месте и сегодня, поэтому экскурсия в дом-музей Чуковского будет одинаково интересна и взрослым, и детям.

Дом-музей Чуковского в Переделкино

В Переделкино пришло известие об избрании Чуковского доктором литературы Оксфордского университета. До него такой чести из русских писателей удостаивались только Василий Жуковский и Иван Тургенев. Уже будучи больным, Чуковский составил список писателей-соседей, которых велел не допускать на свои похороны. Список включал многие известные имена.

В 1996 году дача Чуковского стала отделом Государственного литературного музея. Интерьер дома-музея сохранен таким, каким он был в последние годы жизни писателя. Даже необычный для поселка – желтый – цвет внешних стен – точно такой, каким был при хозяине.

В кабинете много интересных предметов: черный телефон, по которому Чуковскому «звонил слон», «Чудо-дерево», убор индейца с перьями, в котором Корней Иванович играл с детьми.

В доме Чуковского долгое время жил А. Солженицын, официально считавшийся дворником, в музее хранятся его рабочий стол и экспонаты, посвященные его творчеству. В доме-музее Чуковского в Переделкино сохранилась библиотека и большая коллекция классической литературы.

Дача Бориса Пастернака

В поселке писателей (ул. Павленко, 3) с 1936 по 1960 год жил Борис Пастернак. На даче, после 10 лет молчания, поэт снова начинает писать стихи. В этом доме он работает над переводами Шекспира, Гёте, Шиллера – лучшими переводами, которые когда-либо были сделаны на русском языке.

Роман «Доктор Живаго» был закончен в Переделкине, и здесь же в 1958 году Пастернак узнал, что ему присуждена Нобелевская премия по литературе, от которой он был вынужден отказаться.

Дом Бориса Пастернака похож на все остальные: «Двухэтажные дома стояли на лесных участках, их отличало обилие широких окон и застекленных террас, сильно выдающихся вперед полукруглых веранд – фонарей» (из эссе внучки поэта Е.Л. Пастернак).

Здесь «парадности и представительности не было, но расположение было удачнее других – это закругленная перспектива поля со старинной церковью почти на горизонте, за домом – хвойный лес, который рос так плотно, что выглядел непроходимым».

Сегодня в доме все в точности так, как было при жизни литератора – семья детально сохранила обстановку комнат, предполагая, что рано или поздно в их стенах будет музей. И действительно: в 1990 году ко дню столетия Пастернака в доме открылся филиал Государственного литературного музея.

Не удалось сохранить знаменитое поле Пастернака – территория против музея обнесена забором и застраивается.

Другие знаменитые жители

Один из самых молодых музеев в Переделкине – музей Булата Окуджавы, созданный в 1998 году. В поселке поэт прожил 10 лет, с 1997 года, в окружении своих друзей: Беллы Ахмадулиной, Евгения Евтушенко, Фазиля Искандера, Анатолия Рыбакова, Вячеслава Иванова и многих других.

Здесь все, как прежде: и «роза красная в бутылке», и пепельница на письменном столе, и самодельные полки с книгами, и вид из окна. Музей делится на две части: одна повествует о жизни и творчестве Булата Окуджавы, другая отдана его окружению, поэтамшестидесятникам.

В 2010 году на ул. Гоголя, 1 открылась галерея Евгения Евтушенко, созданная по инициативе и на средства поэта. Здесь выставляются фотографии, сделанные им в путешествиях через полмира, и подаренные литератору картины, в том числе известных художников.

На втором этаже воссоздана обстановка рабочего кабинета, собраны награды и фотографии из личного архива Е. Евтушенко.

Достопримечательности поселка

Нельзя обойти вниманием то самое мемориальное кладбище (ул. 5‑я Лазенки). До появления литературного поселка оно было рядовым поселковым, а сегодня не менее примечательно, чем Ваганьковское или Новодевичье.

Здесь покоятся Корней и Лидия Чуковские, А. Тарковский, Б. Пастернак, Р. Рождественский и другие. На лугу вблизи храма ведется строительство церкви Воскресения Христова в древнерусском стиле.

В непосредственной близости от некрополя расположена усадьба Лукино – памятник XVIII века. В XIX веке последний хозяин М.Л. Боде-Колычев, представитель древнего русского рода Колычевых и хранитель родового наследия, обустроил поместье в популярном тогда псевдорусском стиле.

Сегодня территория усадьбы безраздельно принадлежит церкви. В ней расположена летняя резиденция патриарха. Интересно то, что здания, включая старый храм во имя Преображения Господня, не закрывавшийся даже в советское время, переданы Православной церкви в 1952 году, когда отмечал 75-летний юбилей Алексий I.

В 2012 году был освящен девятиглавый собор в честь святого благоверного князя Игоря Черниговского и Киевского. Его купола покрыты фарфором, окрашенным специальным раствором золота и растительных масел, после обожженным. Эту технологию разработали и запатентовали петербургские мастера. Купола составлены из нескольких сотен скрепленных вместе фарфоровых изразцов.

К Переделкину примыкает усадьба Самариных XVIII века «Измалково». Она разрушается. Львы с ее ворот переехали в усадьбу «Архангельское», ценные документы оказались в Румянцевском музее. Некогда здесь был детский санаторий, который навещал Чуковский.

Многое изменилось в Переделкине, только названия улиц остались прежними. Это место, где нужно успеть побывать: поселок активно застаивается. Рядом с ним будет новый микрорайон. Знаменитый хвойный лес сильно пострадал от короеда. В наши дни, по выражению писателя Д. Горчева, «остались в Переделкино одни вдовы писателей в роговых очках… да бандиты». И музеи.

Режим работы и как добраться

В Переделкино проживали многие советские писатели и поэты. Но самым посещаемым местом является дом-музей Чуковсковкого. С 1994 года, после двухлетней реставрации, дом Чуковского стал одним из филиалов Государственного литературного музея. Первым его заведующим стал выдающийся звукоархивист, литературовед Лев Шилов (1932–2004).

Адрес: Москва, пос. Внуковское, пос. ДСК «Мичуринец», Переделкино, ул. Серафимовича, д. 3.

Метро: от Киевского вокзала (метро «Киевская») до станции «Переделкино».

Сайт: http://www.peredelkino-land.ru

Телефон: 8 495 593–26-70

График работы:

• Вт. – Вс.: с 11:00 до 18:00 (касса до 17:30)
• Понедельник — выходной день.

Читайте также: – имение бабушки Лермонтова.

В доме-музее Чуковского проводят тематические экскурсии по дому для семей, по территории вокруг дома с заходом на «поляну Бибигона» для детей. Для взрослых и старших школьников проводится интерактивная экскурсия «Литературоведение Корнея Чуковского».

Также здесь проводятся детские праздники, зажигаются знаменитые «костры Корнея Чуковского». На ежегодных представлениях в Переделкине собираются знаменитые и начинающие детские поэты, самодеятельные и профессиональные артисты, музыканты.

Самые интересные дачи писателей под Москвой

Зачем ехать: В Переделкине можно провести целый день. Писательский городок появился на этом месте в 1930-е, дачи представляли бессрочно и бесплатно, в разное время здесь жили Пастернак, Чуковский, Вознесенский, Ахмадулина, Ильф и Петров, Аксенов, Айтматов.

Первой остановкой станет дача Пастернака. В Переделкине Борис Пастернак прожил больше 20 лет. Здесь написал «Доктора Живаго», здесь узнал, что получил Нобелевскую премию «за продолжение традиций великого русского эпического романа». Переделкино стало для Пастернака местом, где он мог скрыться от обрушившейся травли. Самая примечательная комната — рояльная, в которой давали дачные концерты Святослав Рихтер и Станислав Нейгауз. Приехав к Пастернаку, можно заказать обзорную экскурсию по дому, а по предварительной записи по воскресеньям на веранде проводятся пленэры.

В доме Чуковского все до мелких деталей сохранено таким, каким его сделала семья писателя. Корней Иванович прожил в Переделкине большую часть своей жизни. Необычный гарнитур в гостиной, на рабочем столе лампа, пепельница, перьевые ручки и маленький черный крокодил, дисковый телефон, по которому звонили и мартышки, и слон, подарки детей со всего мира, тысячи книг.

Сюда стоит приехать на дачный обед (28 июля) — этот гастрономический проект музей устраивает не первый сезон. В программе летний борщ и плов с цыплятами и сухофруктами вместе с рассказом о переделкинском периоде жизни Корнея Ивановича, о рукописном альманахе «Чукоккола» и о легендарных кострах для детей «Здравствуй, лето!» и «Прощай, лето!», которые стали переделкинской традицией надолго. Еще в Переделкине можно заглянуть в дом-музей Булата Окуджавы и музей-галерею Евгения Евтушенко.

Как добраться: от Киевского вокзала (метро «Киевская») на электричке до станции Переделкино. Потом пешком 30 минут или 20 минут на автобусе № 468 от остановки «Станция Переделкино» до остановки «Дом творчества». На машине — 30-й километр по Боровскому шоссе. Есть неорганизованная парковка, кафе нет.

Что читать и смотреть: «Доктор Живаго», цикл стихотворений Бориса Пастернака «Переделкино», «Мойдодыр», сайт о семье Чуковских.

Дачи знаменитых литераторов в Переделкино

О том, что такое настоящая «русская дача», может знать лишь человек, не раз посетивший её и прочувствовавший всю прелесть загородной жизни. Для полного понимания необходимо провести пару недель вне городской суеты: с утра вдыхать полной грудью свежий воздух, наслаждаться ароматами цветущего сада, слушать пение птиц, распробовать простоту, спокойствие и размеренность бытия вдали от вечной спешки, шума и большого потока людей.

Как же в нашей стране появились дачи?

Возникновение первых дач приписывают началу XVIII века – эпохе Петра I. Первоначальное значение — «дарованная князем земля»,  да́ча «принесение в дар» (укр.). Первые дачи были подарены царём знатным особам за заслуги перед государством. И это были не просто небольшие участки земли с простенькими строениями, а потрясающие усадьбы под Петергофом. До середины XIX века дачи оставались привилегиями аристократии, которая уставала от городской жизни и летом проводила выходные, спасаясь от духоты и зноя. Люди с меньшим достатком не могли приобрести дачу в частную собственность, поэтому снимали их на лето. В те времена выезд за город стал модным и престижным, подобному отдыху стали отдавать большее предпочтение, чем поездкам заграницу. А когда 1936 году построили железные дороги, то «дачный бум» набрал полные обороты.

Стоит заметить, что жизнь в загородных домах не предполагала тяжёлой работы на огороде, только постановление Совета Министров СССР «О коллективном и индивидуальном огородничестве и садоводстве рабочих и служащих» 1949 года дало развитие коллективному и приусадебному садоводству. Правда, современные строения дач всё больше походят на красивые загородные усадьбы в 2 – 3 этажа. Часто встречается продуманный ландшафтный дизайн с небольшими по площади зонами, отведёнными для выращивания  некоторых фруктов и овощей.

---

Сегодня мы представим некоторые дачи, на которых жили и проводили свои летние дни знаменитые русские литераторы. В 1934 году правительство Москвы выделило земли в Переделкино под постройку писательского городка. Это прекрасное место было известно уникальным микроклиматом, который возник благодаря окружению сосновых лесов. Здесь имели возможность жить, вдохновляться и творить всенародные любимые русские писатели. Дома им предоставлялись на правах безвозмездного и бессрочного пользования. Некоторые дачи стали музеями, которые мы можем посетить и изучить особенности интерьеров и жизнедеятельности их прежних обитателей.

Мы всегда так долго ждём лето, а пролетает оно как одно мгновение! Желаем насладиться в полной мере каждым тёплым летним днём. А для накопления новых сил и подготовки к суровой русской зиме, проводите больше времени на дачах, особенно в окружении любимых и близких людей!

фото: http://slavic.lss.wisc.edu http://www.nwi.ru http://ashket.ru http://www.2do2go.ru http://travel-experience.ru https://kudago.com https://dl.dropboxusercontent.com http://konkurs.trip2rus.ru http://ashket.ru http://www.museum.ru http://argumenti.ru https://russia.travel http://fotoham.ru http://gdb.rferl.org/

Фото-обзор писательского поселка в Переделкино

Писательский посёлок в Переделкино

Ещё одним приятным и безусловно заслуживающим внимания местом в Москве является писательский городок в Переделкино. Как известно, в советские годы многим писателям раздавали здесь дачи, в связи с чем тут уже традиционно сложилась такая творческая тусовка. Можно сказать, место буквально пропитано литературной атмосферой :)) Ну и просто здесь хорошо и приятно гулять.

Переделкино — формально уже не Москва. Точнее, Москва начинается тут сразу за железной дорогой (спальные районы Новопеределкино, являющееся продолжением легендарного Солнцева и примкнувшая недавно к нему Рассказовка).

А здесь уже Московская область, Одинцовский район.

Начали выдавать здесь дачи писателям ещё в 1934 году. В связи с чем название Переделкино прочно ассоциируется с такими именами, как Корней Чуковский, Константин Паустовский, Исаак Бабель, Борис Пастернак и другие. Много здесь и исторических образов дачного строительства.

Дом творчества писателей

Рядом на улице Погодина расположилась вот таким образом раскрашенная трансформаторная будка.

Дом-музей К. Чуковского. Помнится, в его сказках про Бибигона это самое Переделкино и упоминалось. Вот, значит, куда этот лилипут прилетал.

Надо как-нибудь посетить все эти музеи.

На сайте писательского городка есть целая схема посёлка, где какой писатель жил. Очень познавательно.

Хотя сейчас писательский посёлок уже не торт. Уже здесь много гламурных современных дач, обнесённых высоченными заборами…

Но писательский юмор тут, всё же, сохраняется.

Пернатые жители посёлка.

Внезапно вышел к Киевской ж.д. магистрали. Отличная панорама на электрички!

Такая отличная, что аж сделал привал. Тут как раз Многоярославец мимо проехал.

Пока сидел наслаждался природой тут внезапно выехал синий УЗ-шный поезд «Москва — Хмельницкий».

Тут будет расположено традиционное неуместное совершенно в этом посте нытьё насчёт Украины, ж.д. сообщения с ней, что так горько, что мало таких синих поездов стало, что они уже постепенно становятся редкостью на территории России.

Ну если вы не согласны, не обращайте внимания — просто это очень красивая точка, с которой можно поезда снимать, и она, на мой взгляд, очень удачно местность дополняет.

Ну ладно, гуляем дальше по Переделкино. Вот такой магазинчик.

Значительная часть писательских дач располагается рядом с платформой Мичуринец.

Более того, если хотите посёлок посмотреть, лучше всего выходить именно на этой платформе. От самого Переделкина до окраины посёлка чапать минут 15. А тут выходишь — и сразу оказываешься в нём.

Больше всего торкает в этом посёлке то, что расположен он прямо среди леса.

Поэтому гулять тут приятно независимо от отношения к литературе.

Судя по схеме здесь жили некие Казанцев или Буртин.

Булат Шалович, мой любимый в прошлом автор, также здесь обитал. Не то чтобы он был писателем, более известен, как певец, композитор. Но да, книги же он тоже писал.

Улица Довженко, с которой были сделаны предыдущие фотографии, на которой и расположен музей Окуджавы, упирается в резиденцию главного архитектора лужковских времён — Зураба Церетели.

Скульптор умудрился размахнуться и здесь.

Как всегда, концептуально!

Пойдём по улице Лермонтова.

Напоремся на чью-то усадьбу. Новодел, конечно, откровенный. Но сделан не так уж и топорно.

Практически все участки кому-то из творцов принадлежали. В разное время здесь жил и Чингиз Айтматов и Ильф с Петровым, Катаев, Кассиль, Белла Ахмадулина, Константин Симонов, Фазиль Искандер и другие. Однако табличек почти нигде нет — узнать о том, что кто-то из известных людей тут когда-то обитал, можно лишь скачав схемку с официального сайта.

Есть только несколько литературных музеев: Окуджавы, Пастернака, Чуковского и Евтушенко.

Можно лишь представить, какая была тут интеллигентная атмосфера лет 40-50 назад.. А сейчас всё тут новые русские поскупали.. Увы 🙁

Тем не менее, в посёлке регулярно происходит какая-то культурная жизнь. Творческие вечера..

Особенно этим дом Окуджавы радует.

Вот это, судя по схеме, должен быть домик, где жил Паустовский. Непонятно, что мешало сделать хоть какую табличку.

Внезапно хрущёвка!

Ещё небольшой кусочек посёлка расположен севернее дороги в Одинцово. Как раз там музей Бориса Пастернака. Но туда я уже не успел дойти — надо было садиться на автобус.

Но, что ни говори, посёлок оставляет крайне приятное впечатление. Всем, кто ещё не был, очень рекомендую сюда съездить.

Писательские дачи в Переделкине: история посёлка, в котором жили и творили советские литераторы

«Дача» в этом году — главное слово для всех отпускников. Так почему бы не рассказать о легендарных дачных местах вокруг Москвы, подумали мы. И решили начать с Переделкина — культового места с 85-летней историей, поселка, где рождались книги Пастернака и Чуковского, впервые читали свои стихи Ахмадулина и Рождественский и гостили Высоцкий, Солженицын и Плисецкая.

Полезная рассылка «Мела» два раза в неделю: во вторник и пятницу

Поселок Переделкино расположен в 5 километрах от МКАД, сегодня он часть Новой Москвы. Но к новостройкам, с которыми обычно ассоциируют данный столичный округ, это место, конечно, никакого отношения не имеет. Одноименная платформа была открыта тут еще до образования СССР, в XIX веке. Никакой организованной сельской жизни с удобствами на рубеже веков в Переделкине, правда, не было, но зато потом она буквально забила ключом — и поселок стал центром притяжения столичной интеллигенции. По крайней мере, в летние месяцы точно.

В начале 1930-х вокруг Москвы стали появляться первые дачные кооперативы — в них давали дома писателям, художникам, ученым. Принято считать, что идея создания отдельного писательского городка такого типа принадлежала Максиму Горькому: он якобы рассказал Сталину о том, как живут европейские литераторы в своих загородных резиденциях, и в 1933 году Совнарком учредил постановление «О строительстве „Городка писателей“». К 1935 году в Переделкине построили около 30 деревянных писательских дач. Дома были довольно простыми: одно- или двухэтажными, но зато с просторными светлыми террасами; за проект отвечал немецкий архитектор Эрнст Май.

Стать жителем Переделкина, просто придя с улицы, было невозможно. Каждую дачу закрепляли за отдельным писателем — пожизненно и бесплатно

Правда, после смерти хозяина семья должна была покинуть дом в течение полугода: дача переходила к другому его коллеге.

В первой волне поселившихся в Переделкине были Исаак Бабель, Илья Эренбург, Илья Ильф и Евгений Петров, Артем Веселый и даже Лев Каменев — некоторые из них были вскоре репрессированы, и дома перешли к новым хозяевам.

Живыми легендами Переделкина считались Борис Пастернак и Корней Чуковский: оба прожили там до конца своих дней, а в их домах теперь располагаются мемориальные музеи. Дом Чуковского, впрочем, еще при жизни писателя был центром притяжения: все переделкинские дети помнят праздничные костры в начале и в конце лета, которые устраивал «дедушка Чуковский». А взрослые вспоминают многочисленных именитых гостей Корнея Ивановича, среди которых, например, неоднократно бывал Солженицын.

Корней Чуковский и писатель Валентин Катаев в Переделкине, 1962 год

Позже в Переделкине поселились Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Василий Аксенов и другие шестидесятники. Дома у Ахмадулиной собирались не только соседи, но и весь творческий авангард того времени: приезжали Владимир Высоцкий и Майя Плисецкая, гостили иностранные писатели и журналисты, — это было, пожалуй, самое яркое и насыщенное время в жизни поселка.

Белла Ахмадулина в Переделкине, май 1971 года

Сегодняшнее Переделкино утратило былое очарование: рядом с чудом сохранившимися писательскими дачами (их становится все меньше) можно увидеть построенные в 90-х каменные «замки». Но приехать сюда на прогулку можно и нужно — сводить детей в Дом-музей Корнея Чуковского, заглянуть на бывшие дачи Пастернака и Окуджавы (там тоже сейчас музеи), побродить по улицам, как это любили делать все знаменитые жители поселка: сначала по «малому кругу», а потом совершить путешествие «вокруг света».

Тина Катаева, внучка писателя Валентина Катаева:

Наша семья живет на даче в Переделкине с 1941 года. Когда началась война, мы перебрались в Москву, потом уехали в эвакуацию, а вернулись на дачу в 1944 -м. Помню, что в комнатах тогда стояли нары: во время войны на даче располагалась рота или какое-то небольшое подразделение солдат.

Валентин Катаев сажает вишнёвый сад на даче в Переделкине, 1941 год

В те годы было печное отопление, потом постепенно все перешли на уголь, появился водопровод, и после войны поселок организовали так: три основные параллельные улицы — Серафимовича, Горького, Лермонтова — и небольшие переулки. В Переделкине всегда было принято гулять, все писатели приезжали и гуляли. Был «малый круг» — прогулка по двум параллельным улицам, а через все три улицы — большой круг, или «вокруг света». Люди встречались на улицах, практически весь поселок был знаком между собой.

На нашей улице находится дача Чуковского — он был соседом через забор. Дальше была дача Сергея Смирнова, автора «Брестской крепости», а потом — дом Льва Кассиля

Часть писательских семей жила в Переделкине круглогодично, а часть приезжала только на лето. Мои дедушка и бабушка где-то с 1959 года жили там постоянно. В Переделкине всем давали очень большие участки, и в послевоенные годы, когда было голодно, было принято держать сторожа: в сторожку пускали жить людей, которые ничего не платили за аренду, но подметали двор и наводили какой-то порядок на участке.

Дача Валентина Катаева, 1980-е годы

Мой дедушка финансово помогал семье своего брата Евгения Петрова, автора «Двенадцати стульев», который погиб в войну и у него остались два сына. И семье моей бабушки — у нее две сестры, соответственно, их дети и внуки тоже всегда находились у нас на даче летом. Чтобы всех прокормить, бабушка и дедушка купили корову, и наши сторожа ухаживали за ней, а молоко шло пополам. Потом сторожа завели кур и еще какую-то живность и иногда давали нам, скажем, яйца, но это была уже их собственность. В какой-то момент бабушка с дедушкой держали козу, и когда у нее родился козленок, коза некоторое время жила в крошечной комнатке прямо в доме. Животные тогда были у многих в поселке.

Естественно, был огород, сад: сажали картошку, морковь, кабачки, соседи сажали всё, что только можно: у кого-то росла даже спаржа

Люди друг другу передавали семена, навыки. Остатки огорода были еще в моем детстве, но это скорее было уже баловство. А еще у нас было огромное клубничное поле — уже в пятидесятых. Сначала мама с Павликом, моим дядей, занимались прополкой клубники и срезали «усы» — это была их общественная нагрузка, — а потом уже я.

Дачный участок Катаевых, 1970-е годы

У большинства людей были собаки и кошки. Собаки бегали сами по себе, знали всех гуляющих: или проходили мимо, задрав нос, или подбегали поздороваться. Даже собаки тут тоже ходили друг к другу в гости. У нас была белая болонка Стёпка и рыжий пёс Мишка, помесь сеттера неизвестно с кем, у нас он назывался «помесь бомбы с мотоциклом». Бабушка ходила в гости с собаками к своей подруге Елене Сергеевне Лаптевой, а те приходили с братом нашего Мишки к нам в гости, и иногда собаки делали подкоп под ворота и удирали друг к другу.

По поселку сначала ходили, а потом уже ездили молочники, и мы у них покупали молоко, из которого делали творог и простоквашу

Бабушка Эстер, моя мама и дядя Павлик были любителями кофе, а дедушка пил то, что он называл «бурдоне», — кофейный напиток из злаков. Соответственно, бурдоне доставалось и мне до 13 лет, пока я не взбунтовалась и не вытребовала настоящий кофе. Обед у нас был в два часа — собирался весь дом. Всегда был суп, обязательно вегетарианский: бабушка брала рецепты у итальянцев, у наших знакомых французов, всегда было что-то навороченное и страшно вкусное. И, естественно, зелень, салаты, овощи. Делали фаршированные кабачки, Эстер делала соте и икру из баклажанов. Я до сих готовлю по ее рецептам.

Дачный участок Катаевых, 1970-е годы

Обязательным был пятичасовой чай — файвоклок. Бабушка родилась в Париже, во время Первой мировой войны ее семья бежала в Лондон и в двадцатые годы вернулась в Россию. Доставшаяся от матери тобольская традиция чаепитий с пирогами и английский файвоклок были у нее в крови. Поэтому в пять часов у нас делалась или творожная запеканка с изюмом, или пирожки из слоеного теста, но чаще всего бабушка делала настоящий английский пай с яблоками. Это было всегда, не было такого, чтобы чего-то из этого у нас не было на столе в пять часов. Люди знали, что можно позвонить и спросить, можно ли зайти на чаек, и постоянно кто-то приходил.

Естественно, не все соседи дружили, но какими-то группами было принято ходить друг к другу в гости

Среди массы народа, жившей в Переделкине, было несколько человек, которые могли приходить к нам без звонка. Калитка закрывалась на деревянную вертушку, и около этой вертушки была прорезь, то есть формально калитка закрыта, но те, кто хотят, могли просунуть руку и открыть. С Чуковским у нас был общий забор, и там тоже была калитка с такой вертушкой. Корней Иванович всегда мог прийти, как и мы к нему, но чаще всего этой калиткой пользовалась я и нагло сидела у него на голове.

Эстер и Валентин Катаевы в Переделкине, 1970-е годы

Прямо под кабинетом Корнея Ивановича была береза, где росли белые грибы, я их там всегда собирала. Он меня очень любил, и я знала, что, когда он работает, к нему не надо лезть наверх в кабинет, но если начинала собирать грибы, он, когда мог, всегда спускался.

Корней Иванович — это особая для меня жизнь: помимо прочего, с ним были связаны костры «Здравствуй, лето» и «Прощай, лето». На этих кострах выступала Рина Зеленая, которую мы обожали, выступал Аркадий Райкин, который жил тоже в Переделкине. Я была страшно в 4–5 лет влюблена в Райкина, и дедушка меня повел с ним знакомиться, а я пряталась за его ноги.

Без звонка к нам могли приходить Вознесенский, Евтушенко, Аксенов, Белла Ахмадулина

Те, кого открыл дедушка, когда был главным редактором журнала «Юность», продолжали приходить к нам, даже когда он ушел оттуда. Когда в Переделкине бывали Кайсын Кулиев, Расул Гамзатов, они тоже имели право прийти без звонка. Дом был для многих открыт. Вознесенский периодически приводил к нам знакомых: они могли ввалиться к деду большой компанией, и пока Эстер соображала, что поставить на стол, просто читали стихи. Как-то они привели Окуджаву, по чьим-то воспоминаниям, он у нас пел, но мама и Павлик этого не помнят.

Валентин, Евгения и Тина Катаевы с Аркадием Райкиным. Переделкино, 1962 год

Очень часто дед устраивал такие тусовки летом: выносили столик и дачные плетеные кресла, и собиралось огромное количество народу — «замечательные ребята», как их называла бабушка. Вся эта тусовка жутко творческая, они говорили об искусстве в основном — это было то, чем все болели. Всегда было красное сухое вино — было сложно его достать, и дед закупал огромные плетеные бутыли гамзы — болгарского сухого вина, которые у нас всегда стояли ящиками под лестницей. Делали сифоном содовую воду и вино пили или в чистом виде, или в виде шприца с содовой, но весь молодняк гордо отказывался: «Разведенное вино пить не будем».

В Центральном доме литераторов в Москве был буфет, где продавалось иногда то импортное вино, то мартини, то коньяк, всё это покупали тоже и хранили на случай летних тусовок. Дом всегда был открытым, гостеприимным. В общем, это была очень доброжелательная атмосфера, такой идиллический деревенский быт с единением и общением, картина ушедшего мира, времени, взаимоотношений и ценностей.

Иллюстрация: Дарья Фомичёва для «Мела»

писательский «заповедник»: moscow_i_ya — LiveJournal

В Переделкине жили десятки, если не сотни писателей, составивших гордость отечественной литературы XX века. Здесь они работали, любили, рожали и воспитывали детей, вскапывали грядки, ходили друг к другу в гости, ссорились, болели и умирали. Их и хоронили здесь же.
А начался писательский поселок в 1934 году, когда  писателям была выделена земля под постройку. За несколько лет построили 50 двухэтажных деревянных дач, каждую из которых окружал большой участок с кусками прекрасного леса. Все дачи принадлежали Литфонду (а не самим писателям), поэтому они (увы) стали свидетелями немалого числа неприглядных историй о выселении родственников умерших писателей, чтобы желанная дача досталась жаждущим.
Переделкино — это был особый мир, сочетавший дачный уклад, творческую направленность основных обитателей и драмы, на которые было богато то непростое время. Здесь застрелился Фадеев, здесь умер Пастернак, исключенный двумя годами ранее из Союза Писателей, здесь числился дворником опальный Солженицын. Эту атмосферу (точнее ее светлые стороны) неплохо описала в своей автобиографии бывшая писательская дочка Груня Васильева, ныне Дарья Донцова.
У меня сложные отношения с Переделкиным, возможно поэтому я бывала там бестолково и сумбурно, многое из того, что хотела, не видела. Однако материала набралось на два поста. Сначала мы посмотрим один очень неожиданный объект, который не имеет отношения к «писательскому» Переделкину, прогйдемся по кладбищу и по улицам поселка. Во второй части будут дачи-музеи известных писателей.
Первое, что вы увидите в Переделкине, если пойдете от одноименной станции — это хоромы непонятного стиля и предназначения

Собственно, то, что на фото — это не хоромы, а «расширенный забор» что ли.
История их такова. Когда-то здесь была усадьба Лукино и храм Преображения Господня, построенный в XVII веке. А садово-парковый ансамбль, заложенный боярами Колычевыми, восходит к XVI веку. В 50-е годы XX века то, что уцелело от усадьбы,  и земля были предоставлены Русской Православной церкви под резиденцию Патриарха.

В самые последние годы XX века земельный участок был увеличен до 30 гектар и началось грандиозное строительство. Результат его я описать словами не берусь…

Именно здесь по жил Патриарх Алексий Второй. По данным местных жителей, было у него большое хозяйство, включая кур, и пруд, где разводили рыбу. А сам он часто выходил за ограду резиденции и гулял, общаясь с людьми. Здесь же Алексий и умер.
Вот еще фото «хором-ограды»

Ограда храма Преображения Господня и вид из-за ограды. Храм остался общедоступным, но мы не стали приближаться.

Совсем рядом с резиденцией  находится  вот эта небольшая и гармоничная церковь. Это новодел, постройка XXI века.

А за церковью начинается Переделкинское кладбище — одно из самых известных в России. Здесь похоронено столько знаменитостей, что перечисление очевидно будет неполным. Достаточно назвать имена Бориса Пастернака, Корнея Чуковского, Арсения Тарковского, Роберта Рождественского, Юрия Щекочихина. Некоторые надгробья выполнены известными скульпторами и представляют художественную ценность. Однако внешне здесь мало что отличается от обычного сельского кладбища, достаточно безлюдного. Отдельные посетители очевидно идут к могилам близких, и мне было неловко  за собственное любопытство досужего туриста. Возможно поэтому к стыду своему могилы Пастернака  не нашла, хотя раньше там бывала и именно из-за нее на кладбище пошла. Так что просто несколько почти случайных фото.

А от кладбища уже недалеко и до самого поселка.

Сейчас в Переделкине  по-прежнему тихо  тихо, невзирая на доносящиеся с разных концов звуки строительства. Большинство домов все еще старые, деревянные. Большущие участки с кусками леса на них, улицы без машин и почти без прохожих. В общем, та самая dacha — феномен ушедшей эпохи.
Оставшиеся фото сделаны  на улицах поселка. Правда дачи я так и не сняла: из-за  заборов мало что видно. Так что просто немного Переделкинской природы

Практическое Проехать на автомобиле оптимально по Минскому шоссе, на общественном транспорте — с Киевского вокзала станция Переделкино (резиценция Патриарха, до поселка идти не очень близко) или Мичуринец (у поселка)

Продолжение следует.

Указатели блога: Мои экскурсии. Музеи Культура. Памятники Скульптура. Храмы.
Парки Природа Вокруг Москвы Лучшие сюжеты. Поесть. Полезное Вопросы и ответы
Из любимых постов Москва Топ-10

Выявление разницы между знаменитым и банальным · Городское воображение

Бывшая дача писателя Бориса Пастернака в Переделкино

Роскошный вход на дачу («Дом творчества») в Переделкино

Дача как средство бегства от городского общества воплощена в Переделкино, дачном комплексе недалеко от Москвы. В отличие от политических дач, которые мы видели до сих пор, Переделкино известно высокой плотностью русских дачников, литературных и ученых, и было убежищем, куда можно было сбежать, особенно для писателей, ищущих вдохновения в природе за пределами шумного города.Известные русские писатели, владевшие дачами в Переделкино, — это Борис Пастернак и Корней Чуковский. (1) Эти дачи, по-прежнему выполняя роль «типичной» дачи в предоставлении убежища своим жителям, сильно отличаются от обычной дачи и подчеркивают отличия этих уважаемых писателей от простого москвича в России. общество. Мало того, что они обычно были более пышными, как видно на изображениях слева, они также служили более конкретной цели, совершенно уникальной для Переделкино.Типичная дача использовалась для отдыха на выходных или летом от городской суеты, но дачи в Переделкино по большей части принадлежали только писателям и поэтам. Таким образом, дачи в Переделкино служили особой цели — вдохновлять жителей в менее развлекательной и более профессиональной форме.

Поэма Герарда Смита «Переделкино»

Цель дач Переделкино помочь жителям в их работе отражена и в этом стихотворении справа, написанном Жераром Смитом в 2011 году под названием «Переделкино.В нем рассказывается история старого поэта, который довольно давно не посещал свою переделкино-дачу, а также подробно рассказывается о чудесах, которые дача сделала для поэта с точки зрения его литературной карьеры. Смит считает поэта «гением дома», чем-то, что никогда не использовалось бы в отношении более типичной дачи, и подчеркивает специфическое и уникальное использование этих переделкинских дач.

Переделкино не только символизирует разделение и различия между банальным и знаменитым в России во время своего пика в середине и конце 1900-х годов, но и современное Переделкино также подчеркивает отклонение от «типичной» дачной культуры в сторону модернизации.Сегодня Переделкино, по-прежнему являющееся домом для многих писателей и их семей, все чаще заполняется волной «новых русских» (2) или недавно разбогатевших представителей бизнес-класса в постсоветском обществе. Статья в LA Times оплакивает превращение Переделкино в комплекс роскошных домов московских миллиардеров. В своей статье Уильямс пишет: «В период расцвета колонии из многих коттеджей открывался потрясающий вид на поле, протянувшееся почти на милю между березовой аллеей и церковью Преображения Господня 15 века.Сегодня церковь и монастырь больше не видны из переулка, они перекрыты дворцовым комплексом и затмеваются недавно построенным храмом, воздвигнутым одним из миллиардеров в память о своей матери »(3), подчеркивая отклонения этих дач от банальная дача не только век назад, но и сегодня.

Мастер и Маргарита — Русские и их дачи

Дача — это дача в сельской местности России. Первые дачи в России стали появляться во время правления Петра Великого в г. и в г. (1672-1725 гг.) После того, как он построил Санкт-Петербург.Изначально это были небольшие поместья в стране, которые царь передал верным вассалам. Слово «дача» происходит от глагола

дать [дат] или дать . Поступая так, царь сохранил свой посох и в то же время смог расширить свой новый город.

В XVIII веке у аристократов на дачах появилось больше соседей из класса буржуазии, а позже даже из среднего класса. В конце XIX века дачи перешли в общую собственность.

Еще в двадцатом веке дача была желанной, но непростой собственностью. Потому что проживание на даче властями ассоциировалось с праздностью и считалось непродуктивным использованием земли. Согласно коммунистической идеологии, свободное время должно служить строительству социалистического общества и личностному развитию хорошего гражданина. Но, как это часто случалось, законопослушные чиновники, военные и писатели могли получить удовольствие. Дом, который в году Мастер и Маргарита, был прототипом больницы доктора Стравинского, был роскошной дачей богатого бизнесмена и благотворителя Сергея Павольвича Патрикеева (1867-1914).

В шестидесятые и семидесятые годы развивались коллективные дачи-парки с коллективным хозяйством. Этим волшебным словом в названии инспекторы государства и партии получили повод симулировать незнание строительства дач. Поскольку это была коллективная организация , ни у кого не могло быть идеологических возражений.

В конце восьмидесятых и начале девяностых многие рабочие получили в аренду участки земли у организации, в которой они работали.Это было осознанное политическое решение: столкнувшись с нехваткой продовольствия в больших городах, горожане должны были сами выращивать продукты. На участках земли в 600 квадратных метров (позже увеличенных до 1200) они выращивали в широком масштабе картофель и овощи, пригодные для создания зимних запасов. На этих участках вскоре появились маленькие деревянные домики.

Владение дачей требовало большой изобретательности и импровизационного таланта. Снаружи дача могла показаться довольно обыкновенной, но внутри они порой напоминали маленькие дворцы.Это также мог быть полуразвалившийся сарай, иногда сделанный из старых дверей. Строительного материала всегда было в дефиците, и зачастую его было сложно достать на месте. Для этого нужны были очень хорошие контакты.

В начале девяностых годов дачное владение было либерализовано и стало действительно популярным. Из-за депопуляции села многие фермерские дома стали доступны рядовым россиянам. Пока рядом проходил поезд, любой домик годился под дачу.

В результате приватизации миллионы рабочих получили дачи, которые до этого принадлежали министерствам, партийным органам и объединениям. Многие бывшие государственные дачи были куплены новым классом граждан, новыми богатыми.

Так случилось, например, с дачным поселком Переделкино , местом в 25 км к юго-западу от Москвы, где в советское время писатели Союза писателей могли пользоваться своими дачами, а в Мастер и Маргарита описан Булгаковым как Перелыгино .В 1958 году он стал известен, когда Борис Пастернак получил Нобелевскую премию по литературе. У него там была дача, на которой он написал Доктор Живаго . Переделкино — сейчас престижное место под загородный дом. Поскольку у писателей не было денег на покупку «своих» домов, новые богачи покупали им деревянные дачи, сносили их, а взамен строили огромные дворцы.

Булгаков помещает свое Перелыгино на берегу реки Клязьма , , хотя настоящее Переделкино находится на другом конце Москвы, на юго-западе.

Сегодня почти каждый россиянин может иметь в своем распоряжении дачу. Треть всех россиян проводят летний отпуск на его небольшом клочке земли. Когда в мае начинается дачный сезон, использование Интернета в России резко падает. Потому что россияне любят свои дачи.

На высоко оцененной картине Утомлённые солнцем [Утомлённые Солнцем] от Никиты Сергеевича Михалкова (° 1945) 1994 года, более известного под французским названием Soleil Trompeur , мы видим полковника Котова (сам Никита Михалков) с семьей. — его жена Маруся, его маленькая дочь Надя и некоторые бабушки, дедушки, дяди и тети) — на даче в 1936 году.Их навещает Дмитрий, старый друг, который когда-то был влюблен в Маруся, но теперь работает на тайную полицию. В конце фильма Котов уйдет с Дмитрием, зная, что он никогда не вернется. С Никитой Михалковым в роли Котова, Ингеборгой Дапкунайте (° 1963) в роли Маруси, Надей Михалковой (° 1986), настоящей дочерью режиссера в роли самой себя, и Олегом Менчиковым (° 1960) в роли Дмитрия.

Фильм был удостоен Гран-при жюри в Каннах (1994) и получил Оскара как Лучший фильм на иностранном языке (1995).

Дачи уступают место Подмосковью

Немощеные, неосвещенные дороги забиты автомобильным транспортом. Дорога на работу и обратно в центре Москвы занимает 90 минут в одну сторону. Школы паршивые. В пешей доступности нет магазинов. Местные медицинские учреждения примитивны.

А Екатерина Коробцова не могла быть счастливее.

В декабре Коробцова, ее муж и их трехлетний сын покинули свою московскую квартиру и переехали в полностью сосновый дом площадью 2700 квадратных футов в этом поселке в нескольких милях от границы Москвы.

«Когда я была беременна четыре года назад, я обнаружила, что в Москве нет кислорода, — сказала 39-летняя Коробцова, старший менеджер телекоммуникационной компании. «Здесь у нас свежий воздух. Мы можем гулять по лесу. Весной мы будем слышать пение птиц. И нам не нужно нюхать кулинарию наших соседей».

Коробцова — часть волны поселенцев, превращающих лесные окрестности Москвы в зародыши пригородов. Рекламные щиты по всему городу рекламируют застройки с такими названиями, как Navaho, Monaco, Chelsea, Sherwood или, добавляя немного русского колорита, Barvika Hills.

Исчезающий персонаж
На протяжении десятилетий деревенские, мирные деревни, такие как Переделкино, были летними прибежищами москвичей, сбегавших в скромные загородные дома, известные как дачи. Переделкино было известно как писательская деревня. Борис Пастернак, автор романа «Доктор Живаго», имел здесь дачу и здесь же похоронен.

Но, как и в большинстве пригородов Подмосковья, старый персонаж Переделкино быстро исчезает. Новые многоквартирные дома, таунхаусы и закрытые комплексы роскошных вилл появляются за пределами кольцевой дороги столицы, поскольку москвичи отказываются от городской жизни.

Супербогатые люди первыми выехали за город. Теперь за ними следуют представители растущего среднего класса, ищущие более дешевое жилье в более чистой окружающей среде.

Поддерживает эту тенденцию бум недвижимости, который приводит к росту цен в городе примерно на 30 процентов в год. Новые, но голые и неокрашенные квартиры там сейчас начинаются примерно от 250 долларов за квадратный фут. В Подмосковье стоимость около 100 долларов.

«Москва чрезвычайно дорога, фантастически дорога для недвижимости», — сказал Андрей Трейвиш, профессор Института географии в Москве.«Пригороды растут не только благодаря горожанам, но и людям из других регионов России, которые ищут точку опоры рядом с городом».

В 2004 году, согласно государственной статистике, строительство новых жилых домов, в том числе квартир, в районе, примыкающем к Москве, превысило количество новостроек в городе.

«Идеально для семьи»
Отдельные дома на одну семью за пределами Москвы стоят от 500 000 до десятков миллионов долларов в самых престижных районах, где выставочные залы Ferrari и бутики Dolce & Gabbana украшают бывшие проселочные дороги.

Русские причудливо называют свои виллы «коттеджами» — неправильное название неогрузинских и неоготических особняков, вырастающих в сосновых лесах.

Расположенный в деревне сказочных домов в Вешках, к северо-западу от городской черты, дом Владимира Кудра площадью 6500 квадратных футов может похвастаться сауной и небольшим бассейном в подвале, сводчатыми, светлыми комнатами и множеством мрамора.

«У нас есть верховая езда, езда на велосипеде, лес, озера, чистый воздух», — сказал 39-летний Кудр, предприниматель, занимающийся компьютерными играми, женат, имеет троих детей.«Для семьи это идеально».

Более скромная версия этого образа жизни становится все более доступной для москвичей из среднего класса, поскольку ипотечное кредитование, о котором еще пять лет назад не было слышно, позволяет им владеть недвижимостью.

Кредитование выросло до 6 миллиардов долларов в год по сравнению с примерно 1 миллиардом долларов, когда российские банки впервые начали предлагать ипотечные кредиты три года назад, согласно данным правительства. Правительство подталкивает банки к снижению процентных ставок по ипотеке, которые в настоящее время составляют 11 процентов.

Другие жители города, такие как Коробцова и ее муж, продают или сдают в аренду свои городские квартиры, некоторые из которых были приобретены в ходе приватизации 1990-х годов, для финансирования более крупных домов в пригородах.

«Как дома»
«Через пять или 10 лет Москва будет больше похожа на западный мегаполис», — сказал Олег Репченко, глава аналитической группы IRN, занимающейся недвижимостью. Он прогнозирует, что вскоре за ним последуют услуги, улучшенное транспортное сообщение и школы.«Субурбанизация находится в зачаточном состоянии, но она ускоряется», — сказал он.

Биг-бокс-магазины, такие как Ikea, уже появились на внешнем кольце, и половина всех новых офисных проектов происходит именно там, сказал Репченко.

Для обслуживания среднего класса в последние пару лет начали появляться более скромные таунхаусы со стартовой ценой около 300 000 долларов.

Алексей Ефремов и его жена продали свою московскую квартиру и переехали в таунхаус в Долгопрудном, к северу от города, в прошлом году.«Никто громко не ходит по лестнице. Никто не сваливает мусор у меня на пороге. А снег возле моего дома белый», — сказал Ефремов, 52-летний консультант по вопросам управления. «Это как дома».

Наш день в Переделкино | Общие

Автор MARTHA COOLEY

Когда мне было далеко за тридцать, когда я недолго жил в Москве, я иногда задавался вопросом, не слишком ли много слов в английском языке. Стремление и Желание, например, : действительно ли было необходимо иметь и то, и другое? Не может хватить одного гибкого слова? Может хочет подойдет.Не нужно ; это было другое.

В любом случае наличие большого количества слов в нашем распоряжении не пошло нам на пользу Джеку и мне. Мы были в тупике — я сейчас это слово обозначаю, хотя тогда я мог бы назвать это контрольно-пропускным пунктом . Думаю, Джек назвал бы это точкой выбора . В любом случае, хотя ни один из нас не боялся говорить, нам не удавалось найти общий словесный фундамент, и наши разговоры становились все более напряженными.Мой муж хотел ребенка; Я хотел одного, но это было не одно и то же. «Ты любишь приключения, — твердил Джек. Вы любопытный человек; вы всегда были открыты для новых впечатлений. Да, я все время отвечал, но мы говорим не о приключении. Мы можем отказаться от приключения, если оно неправильно; мы не можем сделать этого с ребенком. Что значит правильно ? Джек продолжал спрашивать, и хотя я пытался, я не мог дать ему или себе четкого ответа. Правый как у натуральный ? Как в очевиден ? Как в выполним ?

Это был день в Переделкино — поездка на дачу у Жени в середине 1990-х — изменила мою точку зрения.Конечно, слов было слишком много, но в решающие моменты могло и не быть. А иногда слово было как попутным, так и неуместным, и с этим ничего нельзя было поделать.

Женя был другом Джека. Мой муж познакомился с ним семь или восемь лет назад в Хельсинки на конференции экспертов по государственной политике. Я помню, как Джек рассказывал мне, как какой-то российский журналист сделал заявление, которое действительно его разозлило — как они какое-то время спорили над этим, а затем в баре вступили в один из тех откровенных обменов мнениями, которые превращают потенциальных противников в союзников на всю жизнь.

И еще я помню, как Женя впервые приехала в нашу квартиру в Вашингтоне. Мы пригласили кучу людей выпить. Женя привез с собой коробку конфет, едкий запах русских сигарет и ртуть, не утихающую весь вечер. Иногда он использовал свои сигареты как маленькие дубинки, проводя свои слова и вытаскивая воздух для выразительности. Хотя его английский был невысоким, он был исключительно живым собеседником, полным резких наблюдений за кризисами своей страны.Мне понравилось, как он смеялся, слегка согнувшись пополам, как будто у него заболел живот.

В тот вечер присутствовали самые разные профессионалы: американцы, финны и советские люди — журналисты, политологи, правозащитники — и Женя копали мозги. Было очевидно, что он мог точно сказать, какие люди знали, о чем говорили, а какие нет. Собрались в основном мужчины; в центре сцены было немало подтасовок. Женя своим легким обаянием привлекал всеобщее внимание.Недавно он был избран представителем в Съезд народных депутатов, и в конце вечера мы выпили за его новую политическую карьеру шампанское. Некоторые из его русских друзей с иронией отзывались о нем в его честь: Не забывай нас, товарищ, теперь, когда ты у власти! Эй, никаких беговых собак в нашем Конгрессе ! Не поленитесь — нам все еще нужно, чтобы вы писали свои новостные колонки. Вы не сорваны с крючка!

Женя принял меня в тот вечер не хуже, чем все, но, в отличие от своих соотечественников, он не был ко мне ни преувеличенно вежливым, ни равнодушным.Каждый раз, когда я бросал свои копейки, он обращал внимание. В то время я работал внештатным дизайнером книг, и Женя хотел знать, каковы мои ставки, какие у меня есть клиенты, как я справляюсь с взлетами и падениями самозанятости. Он был осторожен в таких вопросах. Он сказал, что деньги определенно заставляют мир вращаться — английское клише, которое он любил, — «но шатким образом», — добавил он. Он произнес фразу «vobbly vay» и выполнил преувеличенное вращение одной рукой, отчего я рассмеялся.

В тот вечер я чувствовал себя не в своей тарелке. Джек руководил американо-советскими инициативами в большой экологической организации. Каждый год он совершал полдюжины поездок в Москву и Санкт-Петербург, и у него был более широкий круг знакомств с русскими и финнами, чем я думал. Обескураженный двуязычной болтовней, я мало разговаривал. Вместо этого я распространил нашу гостиную тарелками с едой и бутылками водки, ловя обрывки споров и шуток.

В какой-то момент Женя пробился ко мне сквозь пелену сигаретного дыма.Взяв мои руки в свои, он поблагодарил меня с искренностью, которую я признал искренней, за приглашение.

Тебе здесь всегда рады, — сказал я ему. Просто пообщаться с нами вдвоем, если хочешь.

Он увидел, что я серьезно, и что-то уязвимое пробежало по его лицу. Я чувствовал, что это было связано с его потребностью в людях, с которыми ему не пришлось бы долго объяснять себя.

Хорошо, сказал он. Я сделаю это, когда смогу.

В конце вечера, когда мы с Джеком загружали посудомоечную машину, я рассказал ему о своем коротком разговоре с его другом.Мой муж кивнул. По его словам, Женя был парнем, который постоянно работал со словами и не любил их тратить, особенно с друзьями. Больше всего он любил и скучал по тишине.

Вскоре после этого вечера произошел переворот 91 года в Москве, приход Ельцина к власти — все, что говорят россияне, na remont : переживает реконструкцию. К середине 1990-х москвичи перестали узнавать облик своего города, свою работу, свою жизнь.

В моей собственной жизни в Вашингтоне тоже было неясно.С самого начала моих отношений с Джеком десятью годами ранее у меня были определенные желания: достаточная передышка, надежная мера игривости, свободное чувство безопасности. Хотя я полагала, что брак удовлетворит эти желания, он казался им все более неуместным. Но так ли это на самом деле? Моя хроническая неугомонность, ощущение надвигающейся ловушки — чему они на самом деле были обязаны? К частым приходам и отъездам Джека, его озабоченности работой? К часто утомительному характеру моих внештатных заданий? Или к моему двойственному мнению по поводу детского вопроса?

Джек ждал, я знал, что все прояснится для меня, после чего он решил, что я скажу «да» отцовству.Внутренне меня раздражало его терпение. Это позволило ему поверить в то, что он одержал верх — по крайней мере, один из нас знал, что лучше…. Тем не менее, сказал я себе, мы были достаточно счастливы. Несмотря на напряженность, между нами была более чем приличная мера доброжелательности и нежности. Нет смысла бросать больше слов в то, что явно сопротивлялось озвучиванию, по крайней мере, на данный момент.

А Женя то и дело появлялся в нашей жизни.

К этому моменту своей карьеры он регулярно писал для одной из лучших независимых газет Москвы.Его избиением было преступление, все, от преступности среди молодежи и проституции до преступности среди белых воротничков. Он писал статьи, разоблачающие коррупцию в ФСБ — аппарате государственной безопасности — а также нарушения прав человека со стороны российской армии в Чечне. Я поразился риску, на который пошел Женя: его квартиру несколько раз обыскивали, ему звонили с угрозами. Начав исследовать связи между новыми капиталистами и старой номенклатурой, он часто переезжал не только потому, что этого требовали его расследования, но и из соображений личной безопасности: он слишком много знал об определенных влиятельных людях.Время от времени он покидал свою квартиру, перемещаясь между домами друзей, чтобы уменьшить свою видимость.

Джек считал, что самым безопасным местом для Жени, вероятно, был Белый дом в России, где собирался Конгресс. Ситуация, конечно, изменилась после конституционного кризиса 1993 года, когда Ельцин приказал своим войскам штурмовать здание. В 1994 году Женя переехал на дачу своей газеты в Переделкино, уединенный поселок под Москвой, где проживали многие известные русские писатели, художники и интеллектуалы.Вскоре после переезда он приехал в Штаты для проведения собеседований. Однажды в субботу днем ​​он появился у нас, затаив дыхание после нескольких дней беготни по собраниям. Как член партии «Яблоко», он теперь занимал место в недавно созванной российской Думе, подвергая себя еще одному повороту колеса политической рулетки.

Мы с Женей сели на диван, Джек — в кресло напротив нас. Пока он рассказывал нам, чем он занимается с тех пор, как мы видели его в последний раз, Женя наклонился ко мне, и я обнял его.Его тело гудело от энергии, но он выглядел ужасно усталым. В какой-то момент я погладил его за шею — небольшой, глупый жест — и Джек, наблюдая, снисходительно улыбнулся нам обоим. Казалось, момент в Жени что-то высвободил.

Знаете, — тихо сказал он, — я действительно хочу остаться дома в Переделкино и поработать над своим романом. Его постоянно прерывают. Все остальное происходит так быстро, столько всего нужно сделать … но если я не закончу книгу, я буду думать о своей жизни как о потраченной зря.

Однажды он упомянул, что начал заниматься художественной литературой, но до того момента я не понимал, насколько это важно для него.

Почему бы тебе не отдохнуть от журналистики? Я спросил.

Как только я заговорил, я понял, насколько глупо прозвучало мое предложение. Женя немного поерзал; Я сжала его плечо, чтобы выразить свое огорчение.

Я действительно хочу побыть наедине, сказал он, но сейчас не могу. Это моя жизнь.

Через несколько минут он ушел от нас, отправившись на очередное интервью.

В ту ночь, проснувшись после того, как Джек заснул, я устроил небольшую битву за свое чувство подлинности. Это моя жизнь , — сказал Женя. И мой? Фриланс занимал не менее пятидесяти часов в неделю. Полные выходные были редкостью ни для Джека, ни для меня. Мне очень хотелось сидеть за чертежным столом и делать наброски не для клиентов, а для себя. Чтобы больше не думать о шрифтах и ​​кеглях, верхних и нижних колонтитулах, изображениях обложек и пометках, а просто рисовать то, что мне нравится. А что меня останавливало? Ради бога, о чем я хныкал — о том, что у меня не было национального политического и экономического кризиса, подобного российскому, который меня отвлекает?

Я знал, что Джек имел в виду четкое представление о нашем будущем.Но его зарплаты нам двоим не хватило на жизнь. Ребенок или нет, мне придется продолжать работать, а потребности и графики моих клиентов всегда будут агрессивными и непредсказуемыми. Если бы я застрял дома, работал фрилансером и растил ребенка в основном один — Джек, скорее всего, продолжал свои частые поездки в Россию, не говоря уже о его долгих часах в своем офисе, — тогда мой чертежный стол наверняка собирал пыль.

Это моя жизнь. Я знал, что имел в виду Женя: для него опасность и непредсказуемость были неизбежны.Его личный опыт навсегда останется переплетенным с опытом России. Джек и я, напротив, сколотили жизнь, в которой нам не нужно было беспокоиться о том, что головорезы ворвутся в наш дом или будут взорваны в зонах боевых действий. По сравнению с Жениным, наш путь был прост.

В 1995 году, через несколько месяцев после быстрого приезда Жени, Джек позвонил мне из России с предложением. К тому времени он руководил дополнительным офисом своей организации в Москве. Новый экологический проект потребовал его долгосрочного присутствия; что бы я почувствовал, если бы поехал к нему в российскую столицу на полгода или около того? Для меня это был бы шанс отдохнуть от фриланса.И чтобы мы, как он выразился, переориентировались.

Он не стал вдаваться в подробности, но я быстро согласился. Почему бы не переориентировать, что бы это ни значило? Смена темпа пойдет нам на пользу. Пока я укладывала вещи дома — сдавала нас в субаренду, уведомляла клиентов и друзей о моем отпуске, — Джек снял нам небольшую квартирку в сорока пяти минутах от центра Москвы. Он переехал сам, и я приехал через несколько недель, в середине июня, с несколькими большими чемоданами и набором кассет для самостоятельного обучения русскому языку.

В нашем новом доме были обои, занавески, мебель и ковры коричневого цвета. В нем была неровная кровать, причудливая электрическая плита и ванная комната, которая отказывалась выглядеть и чувствовать себя чистой после многократных обливаний дезинфицирующими средствами. Из наших окон открывался вид на бесчисленные многоквартирные дома, одинаковые по размеру и уродливые, вместе с несколькими массивными отопительно-вентиляционными установками, отдаленно напоминающими Три-Майл-Айленд. На горизонте мы могли различить две сталинские «Семь сестер», набор гигантских, странно угрожающих зданий, которые возвышались над горизонтом центра Москвы.

Первые пару недель я изучал, как пользоваться городским метро. Наступил июль, необычно жаркий; несмотря на жару и пыль, я каждый день совершал долгие прогулки. Двигаясь по широким шумным тротуарам Москвы, я часто чувствовал себя застрявшим в пузыре, прозрачном и невидимом для окружающих. Я никогда не пользовался солнцезащитными очками дома, но стал носить их здесь: они добавили мне чувства самоинкапсуляции.

Иногда ко мне подходили и задавали вопрос на отрывистом русском языке. Хотя я усвоил несколько фраз, в ответ на большинство вопросов я запинался: Я не знаю — не знаю.Через некоторое время, когда эта фраза показалась мне неадекватной, я начал говорить Я не понимаю : Я не понимаю. Я определенно не знал, и, похоже, никто другой. Шоковая терапия, приватизация, ссуды в обмен на акции: вокруг нас раздавались громкие слова и фразы, выделенные жирным шрифтом, по большей части треп для среднего россиянина. NA REMONT , кричали новые рекламные щиты по всему городу. Россия переживала обновление, преображалась. Но кем и в чью пользу? Что касается переориентации Джека и моей, что это даст?

Мои долгие прогулки по Москве быстро научили меня, что если бы мне пришлось перейти широкий проспект, я был бы сумасшедшим, если бы сбежал на него.Слишком много транспортных средств — не только автомобилей и автобусов, но и удивительно маневренных грузовиков — мчались на высокой скорости по основным магистралям города. Они никогда не остановятся перед бегающим пешеходом, как я.

Как я вскоре узнал, пешеходам приходилось спускаться под землю, чтобы пересечь главные проспекты Москвы. Они войдут во что-то, что называется переходом. Одна лестница спускалась с тротуара в подземный переход, неизменно влажный и тускло освещенный лампочками над головой; другая лестница будет подниматься от прохода к тротуару на противоположной стороне.Иногда переходы были короткими, поэтому можно было легко разглядеть пресловутый свет в конце туннеля. Другие были такими длинными, что противоположная лестница была лишь бледным пятном.

В более длинных коридорах пожилые русские женщины часто ставят шаткие карточные столы, создавая импровизированные мини-маркеты. Здесь женщины торговали своими товарами — мешаниной из странных вещей, увезенных из их домов. День за днем ​​я проходил мимо бабушек в шерстяных свитерах в сырых, зловонных коридорах, где каждая старуха надеялась выгрузить чашки с блюдцами, стеклянную посуду, подсвечники, ноты, сигареты и книги.Перестройка и демократия перевернули и без того тяжелую жизнь этих граждан; не сводя концы с концами, они брали содержимое прошлого и складывали его не в мусор, а на улицу, чтобы продать тому, кто больше заплатит.

Однажды днем, отдыхая после долгой прогулки, я нашел слово переход . Среди его синонимов были пересечение , escape и переход . Возможно, подумал я, полутемные подземные переходы — это ничейная территория, не подчиняющаяся никаким правилам, никому не принадлежащая.Затем меня осенило, что ни коричневая квартира, в которой я сейчас жил, ни та знакомая квартира, которую я оставил в Штатах, не были моим домом, и я проходил через туннель — переход , транзит, побег? — кто знает где.

Джек тем временем тушил пожар в своем московском офисе.

Каждый день приносил большие и маленькие проблемы: ненадежные телефонные системы, новые сотрудники из России, которые не знали, как работает текущий счет, компьютерные принтеры, для которых не было возможности найти картриджи на замену.Наблюдая за суетой своего мужа в его дни, я чувствовала зависть, восхищение и растущее нетерпение. Повседневная жизнь Джека имела структуру; Что до меня, то всякий раз, когда я сталкивался с чистым листом бумаги для набросков, мне казалось, что на нем невидимыми чернилами нацарапан вопрос: Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Набросал, эскизы порвал, набросал еще. Отвлеченный, я сбежал на улицу для бесцельной прогулки, из которой вернулся покрытый пылью. За солнцезащитными очками я смотрел и слушал русских вокруг меня, пока мой разум рисовал их недоумения.Ходьба была паллиативной. Мне не нужно было создавать что-то основательное, не нужно было связывать изображения с текстом, не нужно было придумывать обложку. Все, что мне нужно было сделать, это набросать мысли во время прогулки, а затем стереть их, если я захочу.

В середине августа Джек позвонил Жене. Мы оставляли ему сообщения, которые не были возвращены, и полагали, что он уехал из страны, что, как оказалось, он и был. Когда он наконец ответил на звонок Джека, он рассказал об аварии, в которой он попал под Грозным, когда освещал историю из Чечни.Недалеко от него взорвалась мина, и сотрясение мозга заставило его вернуться в Переделкино на отдых.

Иди сюда в гости, — приказал он. Я хочу тебя увидеть! В субботу в полдень ехать на станцию ​​Киевская, потом поездом до Переделкино. Он добавил, что на даче будут еще друзья. Он устраивал себе вечеринку по случаю дня рождения: ему только что исполнилось сорок пять. Джек с радостью принял приглашение, и я был этому рад. Вечеринка Жени могла бы хоть как-то облегчить городскую жару.

Наступил назначенный день, к счастью, умеренный. Прежде чем отправиться на вокзал, мы остановились в западном супермаркете, где Джек настоял на покупке воды в бутылках, свежеобжаренного цыпленка, хлеба с сыром и большой коробки печенья. Меня это раздражало — мы опаздывали, можно было просто получить букет цветов. Зачем возить все это на поезде?

Вот увидите, сказал Джек. На вечеринке нечего будет есть. Просто выпивка.

В Переделкино приехали в полдень, гуляя от поселкового вокзала по елово-березовым переулкам до дачи Жени.

Это было место, в котором я ожидал, что он будет жить, ветхое, но привлекательное, и когда он шел к нам по короткой подъездной дорожке, приветствуя обеими руками, Женя выглядел так, как я и ожидал: счастливый, усталый и слегка отвлечен, как будто прислушивается к чему-то вне пределов слышимости. Он крепко обнял нас и поцеловал. Казалось, он постарел; Теперь он выглядел скорее на пятьдесят пять, чем на сорок пять, с его прямыми тонкими волосами цвета «соль и перец» и лицом с мягкими морщинами. Его кожа отражала диету из сигарет, чая и водки.Когда он и Джек поприветствовали друг друга, я отметил удовольствие, которое они получили от воссоединения. У моего мужа было много знакомых, но мало друзей, и меня воодушевило то, что он загорелся в присутствии Жени.

Взяв нас за руки, как если бы мы были двумя потерянными детьми, хозяин повел нас к столу для пикника, вокруг которого сидела разношерстная толпа гостей. Напротив меня со стаканом виски в руке сидел руководитель бюро американского новостного журнала; рядом с ним сидела его блондинка подруга. В свитшотах, небрежно накинутых на плечи, и теннисных ракетках у ног, они выглядели ослепительно американскими.В конце стола сидели двое полицейских, оба в джинсах. Нам сказали, что они служат не только в качестве неофициальных телохранителей Жени, но и в качестве источников для рассказа, который он делал о «белых воротничках».

Вскоре после нашего приезда явился депутат Российской Думы. Его звали Володя, и он хорошо говорил по-английски. Затем пришла поэтесса, имя которой я не мог уловить; она жила на даче по улице, и ее сопровождал дружелюбный черный пес. Завершали собрание двое молодых журналистов, которых Женя, очевидно, взращивал.Один, Игорь, мучительно стеснялся; другой, Кирилл, был темноволосым и темноглазым, разговорчивым и по-русски, и по-английски. На нем была пурпурная футболка и американские джинсы; Я заметил их плотное прилегание. Вскоре мы узнали, что Кирилл занимал довольно высокую должность в женской газете.

Джек достал еду, которую мы купили, и положил ее на грязную пластиковую ткань. Теперь я понял, почему он настаивал на этих покупках. Стол был завален пластиковыми стаканчиками и бутылками с алкоголем (водка, виски, сладкое грузинское вино и коньяк), но есть нечего, кроме маленьких пестрых яблок и кусочка сомнительного желтого сыра.Кто-то подарил швейцарский армейский нож, который одновременно работал и на штопор, и на нож для чистки яблок.

Увидев подношения Джека, Женя побежал к дому, через плечо крича благодарности. Володя сделал вид, что удивлен. Еда? — сказал он Джеку. Почему мы никогда не трогаем вещи! Американцы засмеялись; Игорь аккуратно оторвал конец буханки хлеба.

Я погнался за Женей в грязную тесную кухню.

Вот, — сказал он, быстро ополаскивая несколько тарелок и передавая их мне.Где-то есть еще хлеба, я думаю, да, здесь, и немного колбасы…

Покопавшись, он загрузил вещи на поднос. Я нашел бумажные салфетки под стопкой газет и те маленькие пакетики соли, которые даются с едой в самолетах: добычей из поездки на Запад. Мы направились к двери. Затем я сделал паузу.

Могу я увидеть остальную часть вашего дома? Я спросил.

Конечно, — сказал Женя, склонив голову влево. Сюда — сначала гостиная…

Он поставил поднос, и мы вошли в комнату, углы которой были завалены книгами и бумагами.Вдоль одной из стен торчал старый диван. Я посмотрел на две картины маслом, висящие высоко на стене в русском стиле.

Эти, по словам Жени, мне подарил известный русский художник. То, что мы называем наивной школой. Хорошо, не правда ли?

Мы посмотрели вверх, и комната внезапно замерла. Женя с большим вниманием смотрел на картины; в тишине я мог слышать устойчивое хрипящее дыхание, и гостиная внезапно показалась яркой от невыраженных чувств. Затем он опустил взгляд и пошел впереди меня через невзрачную спальню в свой кабинет.В отличие от других комнат, она была большой, аккуратной и запасной, с письменным столом, черным кожаным диваном и различным оборудованием — компьютером, телевизором, видеомагнитофоном и несколькими кассетными плеерами. Вечерний свет заставил пространство светиться. По крайней мере, подумала я, Женя обзавелся настоящим святилищем, писательской комнатой.

Я готовлю все свои новостные статьи в этой комнате, — сказал он. И я записываю интервью для своего телешоу. Джек тебе об этом рассказывал?

Да, ответил я. У тебя здесь отличное рабочее место, Женя.

Да, мягко ответил он. Понимаешь, я переехал в Переделкино, чтобы побыть в тишине, но никогда не бывает так, как ты думаешь. На все нужно так много … а, ну, здесь спокойно. Я добиваюсь цели.

Он замолчал, потерянный для некоторого внутреннего отступления. А как же твой роман? — хотела спросить я, но не спросила, потому что Женя отвернулась, как бы ожидая моего вопроса. Я последовал за ним к двери, и мы сложили свои подношения на стол. Цыпленок был разрезан, бутерброды приготовлены и разнесены, стаканы снова наполнены, тосты предложены.Женя рассказывал страшные чеченские анекдоты; копы засмеялись. Они, без сомнения, уже много наслушались и остались невозмутимыми.

Американская пара уехала вскоре после того, как мы с Джеком приехали; Вскоре после этого Игорь попрощался.

Я был рад их отъезду. С меньшим количеством собеседников мне было легче понимать русскую речь вокруг меня. Дневной свет сохранился, хотя сейчас было шесть часов вечера — это была Россия в разгар лета, а ночь наступила поздно.Мягкие лучи солнечного света осветили стену близлежащей деревянной постройки, на которой, невероятно, висела большая черная мишень.

Я сел рядом с Кириллом, напротив Володи, который наполнял наши стаканы. На другом конце стола Джек был погружен в дискуссию с Женей и копами. Поэт с собакой дрейфовали между этими двумя конфигурациями. Она почти не говорила по-английски, поэтому Кирилл и Володя ей переводили.

Наша беседа, начавшаяся с писателей в качестве темы, перешла к гендерным различиям и, наконец, к социальному поведению американских и русских женщин.Володя, будучи старше, был увереннее Кирилла, но ему не хватало плавности своего младшего коллеги. Под его подшучиванием я почувствовал острое, неудержимое одиночество. Кирилл был из тех провокаторов, которые со временем теряют самообладание, не выдерживая необходимой отстраненности. Его темно-карие глаза украдкой искали мои — проверяя температуру, измеряя расстояние — и когда я отчитал его за комментарии, слишком близкие к оскорблению или снисхождению, он покраснел, как ребенок.

Косой заход солнца продолжался, и наши стаканы наполнялись и опорожнялись, хотя я заметил, что мои и Джека остались в основном полными.Мы выдыхались. В какой-то момент я взглянул на Джека, который слегка закатил глаза — его сигнал сменить темп.

Давай поиграем в дартс, — сказал он. Женя, дротики есть?

Конечно, сказал Женя, а иначе зачем мне дартс?

Это Россия, — сказал Джек. Не более ли вероятно, что у вас есть одно или другое, но не оба?

У меня, — сказал Женя, всегда есть и то, и другое. Что бы это ни было. Вот два дротика, немного ржавые, но они работают. Выстраивайтесь, все! Мы должны сделать это до наступления темноты!

Он заставил нас выстроиться в очередь перед мишенью.Джек быстро зарекомендовал себя как лучший игрок; Кирилл оказался на втором месте. Володя слишком много выпил, чтобы использовать как метатель дротиков, но он живо комментировал наши стили игры. Два полицейских оказались на удивление неумелыми; Женя сказал им, что надеется, что они будут лучшими стрелками.

Каждый раз, когда подходила моя очередь, я осознавал, что мои джинсы неприлично свободны. Я похудела с момента приезда в Москву, и волосы у меня неловко росли. Я не чувствовал себя полностью владеющим своим телом и задавался вопросом, передается ли этот факт сам собой.Я пожалела, что надела юбку, потом почувствовала себя глупо из-за этого, а потом обиделась из-за своей глупости.

Давай стреляем в дротики и прогуляемся, — сказал я.

Бум? — нахмурившись, спросила Женя.

Это значит «стоп», — сказал Кирилл. Она проигрывает, поэтому хочет остановиться.

Но эти два явления не связаны между собой, сказал я.

Что бы ни сказала дама, ответил он.

Я тоже проигрываю, — сказал Женя. Мы все проигрываем, кроме Джека.

Вы правы. Я сказал, что Джек убирается.Он с нами мыл пол.

Женя задумался. Он сказал, что английский — очень странный язык.

Она имеет в виду, пояснил Кирилл, что Джек выигрывает крупную сумму. И получать от этого удовольствие, возможно, больше, чем следовало бы. Могу ли я быть переводчиком этой леди до конца дня?

Я ее уже понимаю, — сказал Женя.

Он схватил меня за руку, притянул к себе и склонил голову к моей. Склонив головы вместе, мы стояли там, как пара старых приятелей, которыми мы не были.Затем рука Жени легонько переместилась с моих плеч на мою талию, и когда я почувствовал, что он оторвался от меня в этот момент, я догадался, на что он может мелькать: быстрые сцены из своего детства, дачу где-то на юге России, одноклассников на молодежный лагерь … все его самые ранние связи и убеждения, теперь ни на что не надежно.

Положив свою руку на его, я сжал ее. Женя коротко вздохнула, как собака.

Хорошо, тогда. — Давай прогуляемся, — сказал он.

Кирилл приветствовал его.Володя схватил бутылку, и мы все взлетели.

Воздух был чудесно свеж, в тусклом свете серебристо-голубовато-серого цвета. Мы ходили сменными группами, болтали, курили и иногда пели песни на русском и английском языках. Дача Жени не входила в число самых впечатляющих; После прихода Ельцина к власти Переделкино превратилось в желанный форпост состоятельных москвичей, поэтому некоторые дачи были построены из кирпича или лепнины вместо дерева, с ухоженными лужайками и гаражами.Тем не менее, мы видели немало небольших классических построек с изящно украшенными подоконниками и скатными крышами.

Женя повел нас в сторону небольшого бара, имя которого, как он сообщил, было «Пушкинский пояс». По дороге мы миновали скромный двухэтажный дом. Там, — сказал Женя, показывая, — останавливались в гостях приезжие писатели. Дом стоял среди берез и елей, еле видный с дороги. Представляя его спальни с деревянным полом и белыми стенами, каждую уютную комнату с собственным столом, я боролся с желанием пройти по подъездной дорожке, нырнуть в дом и вытащить блокнот для рисования и карандаш.Не было бы никаких звуков, которые отвлекали бы меня, не было ничего, с чем можно было бы бороться, никаких сомнений или самоуничижения, чтобы заставить замолчать. Просто чистый лист бумаги и голубовато-серый свет.

Мы последовали за Женей в унылый двор, спустились по ступенькам, через зловонный коридор в бар, тускло освещенный настенными бра, в котором сидело около дюжины мужчин и пил. Они скучающе посмотрели на нас и вернулись к разговору. Музыка дискотеки гудела на малой громкости. На стене за барной стойкой на гвозде висел широкий кожаный ремень — видимо, копия пушкинского.

После того, как мы сели за столик, Женя собрала пиво и просохшие крекеры. ( Ужин, , — прошептал мне Джек, — , так что доедай, .) Бар наполнился сдержанным шумом. Я проверил, глядя в никуда; когда я мысленно вернулся к сцене, она изменилась. Володя затеял драку с Кириллом, бодрую, но шумную; Джек и Женя сидели в углу, разговаривали с ментами и барменом. Потом Володя ушел в мужскую комнату, оставив меня с Кириллом.Все еще не будучи полностью вовлеченным в процесс, я выпалил вопрос, который мучил меня несколько дней.

Так что бы подумал Антон Чехов о том, что происходит сегодня в России? Он всегда был одним из моих любимых писателей … Я уверен, что у него было свое мнение.

Кирилл улыбнулся. — Думаю, он будет доволен, — ответил он. Нет, что за слово? — сменил . Думаю, Чехов бы вздохнул с облегчением. Хотя, конечно, не очень оптимистично.

И тоже испугался?

Коньешна, конечно.Мы все.

Вы боитесь за себя? Я спросил.

Он пожал плечами. Послушайте, сказал он, мне всего двадцать семь. Я слишком молод для своей работы; Сначала я должен был получить больше опыта. Моя семья из Казахстана. До поступления в университет я ожидал, что проведу дни в Алматы, а не буду журналистом в Москве. Не так, на крупной газете…

Он посмотрел на меня, его взгляд был лишен какого-либо намерения произвести впечатление.

Знаешь, добавил он, я могу сказать, что не готов, но что толку от этого? Вы никогда не будете готовы.

Чехов с этим согласится, сказал я. Когда он появился в Москве, он был еще подростком. Он понятия не имел, что станет писателем. Он просто пытался заработать несколько долларов.

Копекс, Кирилл меня поправил.

Верно, сказал я. Чтобы поддержать свою семью. А потом он написал пару рассказов, и посмотрите, что с ним случилось.

Ах, Чехов … он такой прямой, — сказал Кирилл. Вот почему он мне так нравится. Я имею в виду, он никогда — как вы говорите? — он никогда не пережевал свои слова, верно?

Фарш, сказал я.Он никогда не скупился на слова. И он был действительно забавным. Особенно в письмах.

Я не читал его писем, — сказал Кирилл. Просто пьесы, которые часто бывают довольно забавными, да.

Мы замолчали. Я вспомнил, как в некоторых письмах Чехов жене Ольге придумывал ей шуточные имена: речной окунь, кьюпи, каракуль, дворняга. Каким был их брак? Много споров и подшучиваний, если письма были хоть одним ориентиром. Много взаимного недоверия, не резкого, но, тем не менее, очевидного, смешанного с живыми заявлениями о привязанности. Могу я перевернуть вас вверх дном, написал Чехов, затем встряхнуть вас или два, затем обнять вас, затем укусить за ухо? Я никогда не забывал эту строчку. Простые слова, сложные отношения. В основном Антон и Ольга прожили свой брак раздельно. Нет детей. Делают свои отдельные дела.

Вернувшийся Володя снова наполнил мой бокал дешевым шампанским. Кто-то пододвинул в нашу сторону коробку противного на вид печенья. Я отказался от обоих, но Кирилл ел, пил и оживленно тарабил.В его взгляде, то и дело ловящемся на моем по краю стакана, вспыхнуло веселье.

Вдруг Женя упал на стул рядом со мной.

Я сделал, как просил ваш муж, сказал он.

Что это? Я сказал.

Вы ее забираете, — напевал Кирилл.

Женя усмехнулся. — Да, вообще-то, — сказал он. Джек настаивает, что на поезд уже слишком поздно, поэтому я вызвал такси. Мы должны подождать.

Володя засмеялся. Ты смеешься?

На другом конце комнаты Джек натягивал свитер.Я крикнул: Ты уверен? Есть ли шанс, что мы все-таки успеем на поезд?

На это два полицейских усмехнулись и покачали головами. Джек слегка нахмурился, давая мне сигнал мобилизоваться.

Пойдем, милый, — сказал Володя. Он взял меня за локоть и, неуверенно проводя нас до двери; Мне пришлось прислониться к нему, чтобы выпрямить его.

А теперь, сказал он, я провожу вас до такси! Фактически, мы с Кириллом поедем с вами на такси обратно в Москву. Иначе мы будем вынуждены провести всю ночь в этой норе с Женей и этими его копами…

Я сказал, что это не такой уж и плохой бар.

Это дыра, сказал он. В город — молодая ночь! Российская демократия молода!

Женя шел впереди, ведя нас по залитым лунным светом улицам Переделкино до пересечения выбитой колеями проселочной дороги с дорогой, граничащей с широким безлюдным полем. Тишина была исключительно русской, полной и всеобъемлющей. Казалось, что ни одна машина никогда не проезжала по дороге и никогда не будет.

Я дрожал в своей хлопковой блузке. День выдался мягким, но вечером было немного прохладно, и мне хотелось, чтобы, как и Джек, я не забыл взять с собой свитер.Через минуту Кирилл переместился по одну сторону от меня, а Володя — по другую, обвив руками мои плечи. Два моих поставщика тепла, оба выше меня, говорили буквально над моей головой по-русски; Я ничего не мог разобрать, их слова нависали надо мной над крышей невнятного звука.

Джек и Женя подошли ближе, образуя с нами круг. Женя достал бутылочку водки; мы раздали его. Воздух вокруг моего лица, казалось, слегка потрескивал после того, как я выпил.

Хорошо, наконец сказал я, так где же такси?

Придет, — сказал Женя.Иметь терпение.

У нас, русских, это хорошо получается, — сказал Володя. Ждем хорошо.

Нет, — сказал Кирилл. Мы все время жалуемся.

А почему бы и нет? — сказал Володя. Мы могли жаловаться целый день и даже не трогать все, на что можно было жаловаться. Например, это такси, которое точно не приедет. Джек, давай вернемся в нору! Мы тратим драгоценное время на выпивку!

Нет, сказал Джек тем дружелюбным, но твердым голосом, который он иногда принимал, когда намеревался, чтобы что-то случилось на его пути.Мы остаемся на месте.

Да, да, сказал я, тем более что мне наконец стало тепло.

Хорошо, — сказал Кирилл, пожимая мне плечо.

Как вкусно быть нужным, — сказал Володя, некрасиво наклонившись ко мне. Кирилл оттолкнулся, не слишком сильно, и мы втроем как-то выправились.

Джек и мои взгляды встретились. Я отвернулась от него, на мгновение неуверенная, как будто он был не моим мужем, а кем-то другим. Я закрыл глаза. Я снова представил себя изолированным в комнате на скромной даче, мимо которой мы прошли пешком несколько часов назад.На этот раз я увидел, что пишу, а не зарисовываю. И не на бумаге в моем альбоме, а на стенах комнаты; и не образы, а слова, все больше и больше слов, беспорядочно скатывающихся по голой белой штукатурке. Слова взбесились. Ничего не общаясь.

Я заставил себя говорить. — Здесь ужасно красиво и тихо, — идиотски пробормотал я.

Никто не ответил. Потом заговорила Женя.

Я бы хотел, — мягко сказал он, — я мог бы проводить больше времени здесь, в Переделкино. Раньше было — больше времени…

Он сделал паузу.- Это печально, — добавил он. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду, которую я мог иметь для себя, все прошло. Грустный — это единственное слово? Потому что у этой печали много ароматов, цветов, звуков…

Теперь глаза Джека были закрыты. Я не мог сказать, куда он ушел, но в тот момент я знал, что это не имело значения. У нас был свой ответ — по сути, он был уже некоторое время, хотя мы не могли признать его до сих пор. У нас не будет ребенка. Джек мог бы, в будущем, с кем-нибудь еще, но я бы не стал.Мы с мужем служили парой управляющих, благонамеренных, но плохо оборудованных, на неконтролируемой территории — нашем коле, нашем браке — и это больше не будет нашим протекторатом. Мы оба уходили от него, отказываясь от него. Больше не желая и не нуждаясь в разговоре об этом.

Мое тело подействовало. Я сделал шаг в сторону от круга, зная, что Джек стоит напротив меня. Его глаза были открыты, но он не искал моих.

Знаете, так будет не всегда, — сказал я, обращаясь не к нему, а к Жене.Я имею в виду твою жизнь. Это изменится.

Может быть, тихо сказал Женя. В каком-то смысле да, конечно. Но я всегда желаю более грустного времени.

Не беспокойтесь, — с улыбкой сказал Володя. Ничего не желаю. Ни к чему!

Он сделал глоток из бутылки водки и передал ее Жене.

А, я знаю, — сказал Женя. Я знаю.

Наш день в Переделкино закончился появлением побитой Волги, которая оказалась тем такси, которое Женя вызвал для нас.

Мы собрались и помахали на прощание. Женя повернулся к бару, на прощание ладонью вверх. Я чувствовал, что он понял, что произошло между мной и Джеком, хотя после разрыва брака у меня не было возможности спросить, понимал ли он. Той осенью я уехал из Москвы с Джеком, а Женя неожиданно умерла в России, семь лет спустя. Я не видел его в тот промежуток времени; постоянно занятый, до него было почти невозможно добраться. Возможно, он нашел несколько дней здесь и там для своего романа. Но я в этом сомневался.

«Так ужасно», — сказал Джек, когда позвонил, чтобы сообщить мне новости. Мы развелись; у него была новая жена и двое детей. — Не могу поверить, что Жени больше нет, — добавил он. Это кажется невозможным.

У Жени выпали волосы, сказал мне Джек; его кожа отслаивалась слоями. Ему потребовалось более двух недель, чтобы умереть. Его симптомы совпадали с симптомами нескольких других: Александра Литвиненко, бывшего офицера ФСБ; Роман Цепов, бывший телохранитель Владимира Путина; Леча Исламов, заключенный в тюрьму чеченский повстанец, убитый, как говорят люди, в результате радиоактивного отравления.Семья Жени не смогла получить его медицинскую карту после его смерти. Власти обвинили в случившемся острую аллергическую реакцию на еду, которую он ел в ресторане. Несчастный — вот слово, которое они использовали.

После того, как мы с Джеком поговорили по телефону, я представил себе эту изрезанную колеями грязную улочку в Переделкино, где мы стояли в ожидании такси. Я вспомнил, как Володя сказал Жене, что он ничего не должен желать. И как Женя не был уверен насчет sad — словом, а не чувством.Хотя это и не совсем неправильно, это слово было своего рода сокращением. Ощущение было , много ароматов, цветов, звуков. И теперь уже ничего нельзя было поделать.

Памяти Юрия Щекочихина, 1950–2003 гг.

[Купите выпуск 21 здесь]

Марта Кули — автор двух романов — Архивариуса , национального бестселлера, опубликованного на дюжине зарубежных рынков, и Тридцать три Swoons — и мемуаров Guesswork. Ее третий роман, Buy Me Love , будет опубликован в июне. Профессор английского языка в Университете Адельфи, она опубликовала короткие художественные произведения, эссе и совместные переводы в многочисленных литературных журналах.

Скромные начинания «Доктора Живаго» превратились в игровую площадку миллиардеров

Охристые листья высоких берез развеваются на теплом ветру, раскачивая дождь из конфетти, покрывающий лесную прогулку, по которой русские писатели из поколения в поколение гуляли, чтобы напиться вдохновения природы.

Березовая «аллея» вела на восток к берегу реки Сетунь от анклава пряничных деревянных домиков Переделкино, где занимались своим ремеслом литературные светила, в том числе Борис Пастернак. На юге странникам открывался беспрепятственный вид через поля и поляны на церковь и монастырь 15 века недалеко от железнодорожного вокзала, соединяющего деревню с Москвой.

В настоящее время, однако, усаженная деревьями тропа к реке останавливается у обнесенного стеной комплекса роскошных вилл, построенных для миллиардеров-бандитов и бизнес-магнатов.Буколический пейзаж был заменен металлическим забором высотой 12 футов, который отделяет Макмансионы от колонии писателей вдоль тропы под навесом. Седаны Audi и Mercedes новичков мчатся по изрезанной колеями поверхности, а сирена их сопровождения на внедорожниках разгоняет немногих оставшихся пешеходов, как испуганных гусей.

Самые читаемые истории за этот час >>

Трех- и четырехэтажные дворцы вырисовываются над окружающими стенами, их телескопы, террасы на крышах и итальянские балконы выглядят диссонирующими, словно космические корабли приземлялись на обширном поле.

Поэт Олег Хлебников уже 20 лет живет в старинном писательском доме к северу от березовой аллеи, сочиняя свои стихи на накрытом скатертью деревянном столе на веранде дачи, которую он арендует у Литературного фонда, бюрократии культурного наследия. который унаследовал анклав после распада Советского Союза. Домовладелец, который больше не финансируется государством, находится на грани банкротства и вынужден управлять недвижимостью с расчетом на потенциальную прибыль.

Несмотря на нашествие «новых русских» и их броские мега-дачи, Хлебников предпочитает жизнь здесь еще более шумной московской суете, которая находится в 20 минутах езды на поезде.

«Здесь воздух лучше. Вы видите, как белки лазают по деревьям, а собаки могут жить на улице, как им положено », — замечает седой поэт.

«В советское время это был совхоз. Писатели крали свеклу и морковь на обед, когда пересекали границу », — вспоминает Хлебников о полях, которые теперь являются домом для показной элиты современной России.

Литературные огни, которые сделали Переделкино синонимом душевного наследия России в виде романов, стихов, сценариев и песен, превратятся в своих могилах, чтобы увидеть деревню сегодня, сетует Хлебников.

БЮЛЛЕТЕНЬ: получайте самые свежие заголовки дня от редактора Times Давана Махараджа >>

Когда несколько лет назад криминальный авторитет сдал в аренду соседнюю недвижимость, престиж жизни в тени убежища Пастернака вызвал зависть среди магнатов. друзья, которые стремились перебить его цену за резиденцию через литературный фонд, у которого не было денег.

«Это закончилось перестрелкой, в которой трое из них погибли, а оставшийся в живых остался в тюрьме», — говорит Хлебников, с отвращением покачивая головой.«Некоторые из этих новых соседей никогда не читали ни единого стихотворения, но они хотят иметь возможность сказать:« Я живу по соседству с Пастернаком ».

Нобелевский лауреат 1958 года, написавший« Доктора Живаго », прожил здесь свои высокие и низкие годы. на даче на носу, похожей на корабль, севший на мель в березовом лесу. Именно здесь Пастернак, когда-то прославившийся как один из самых выдающихся поэтов страны, в конце 1940-х годов написал свой шедевральный роман, разозлив власти своим изображением жестокости большевистской революции и разрушения культуры, и прожил свою жизнь в уединении.

Коричневая дача сейчас является музеем Пастернака, где благоговейно сохранены скромные атрибуты его последних лет, от массивного дубового стола до тонкой кровати на первом этаже, где он умер от рака легких в 1960 году.

Хранитель музея Наталья Громова разочарована упадком писательской колонии и давлением на Литературный фонд с целью сдать исторические дома в аренду тому, кто больше заплатит.

«В настоящее время общественные знания о поэтах очень низки», — с тоской говорит она. «Человек становится известным только в том случае, если его стихи положены на поп-музыку.”

Музей по-прежнему принимает около 8000 посетителей в год, но этот доход не может сравниться с миллионами, которые разработчики предлагают Литературному фонду для преобразования деревни в соответствии с прихотями нуворишей.

«Новое время, новые цены!» Табличка на заборе по бокам березовой аллеи гласит: «Калинка Риэл Эстейт Консалтинг Групп предлагает виллы индивидуального дизайна». А с новыми жителями появились поля для гольфа, фитнес-центры и тематические рестораны, такие как Mafia, напротив кладбища, где похоронены светила прошлого Переделкино.

В скромных дачах с окнами в белых рамах когда-то жили такие люди, как Александр Солженицын, писатель и автор песен Булат Акуджава, биограф Сталина Александр Фадеев и детский поэт и баснописец Корней Чуковский. Евгений Евтушенко, голос протеста, возникший во время культурной «оттепели» 1960-х годов, до сих пор бродит по территории лесного убежища.

В период расцвета колонии из многих коттеджей открывался потрясающий вид на поле, протянувшееся почти на милю между березовой аллеей и Преображенской церковью XV века.Сегодня церковь и монастырь больше не видны из переулка, перекрытого дворцовым комплексом и затененного недавно построенным храмом, воздвигнутым одним из миллиардеров в память о своей матери.

Те, кто, например, хранитель музея Громова, посвятивший себя защите Переделкино от разрушительного воздействия новых денег, сожалеют о новом храме с его зарослями позолоченных крестов и ярко облицованными луковичными куполами, как воплощением безвкусицы, преобразующей деревню.

Вторжение современности отрицает одну из самых известных строк Пастернака, стих, который, как говорят, был вдохновлен видом на золотую траву высотой по колено за березками.

«Жить жизнью не так просто, как переходить поле», — задумчивый Юрий Живаго замечает в стихотворении к роману Пастернака.

Сегодня переход через это поле может оказаться более сложным путешествием.

ТАКЖЕ

Палестино-израильское насилие вызывает разговоры о новой интифаде

Malaysia Airlines Flight 17: В отчете говорится, что ракетная система российского производства сбитый самолет

Стражи исламской революции оплакивают генерала, убитого в Сирии

Окружающая среда, дачи — Список Джонсона в России 6-16-03

# 3 — JRL 7224
ОСОБЕННОСТЬ — помешательство на дачах в России чревато экологической бойней
Оливер Буллоу

ПЕРЕДЕЛКИНО, Россия, 16 июня. (Рейтер) — В свободное время писатель Борис Пастернак смотрел через долину на деревья и золотые купола, но это может быть последний год, когда гости его загородного дома или дачи могут также ценю вид.

Луга долины, где прогуливался автор «Доктора Живаго». в одинокие годы советских гонений, скоро исчезнет под роскошью дачи — последние символы статуса для новых богатых в России, которые любят называть их «коттеджи».

«Что я покажу посетителям? Там будут только крыши. Мы не будем увидеть церковь, где он похоронен », — сказала Наталья Пастернак, невестка писателя, вынужденная Советом отказаться от Нобелевской премии. правительство в 1958 году.

С тех пор, как Россия сбросила советскую власть в 1991 году, московские бизнесмены миллионы на строительство роскошных дач.

Дороги с пробками, по которым москвичи бегут из города в пятницу вечером. увешаны рекламными щитами, обещающими комфорт в эксклюзивных деревнях, их английский такие имена, как «Сокольники» или «Шервуд», добавляют экзотики.

Но экологи опасаются, что строительный бум оказывает невыносимое давление на окружающая среда, подвергая опасности не только дикую природу, но и воздух, и воду москвичей. зависит от.

«Последние полтора десятилетия были катастрофическими для нетронутой земли в Россия », — сказала Гуслана Картюшова из экологической организации. Гринпис.

ЗАЩИЩЕННЫЙ ЛЕС ПРОДАН

Она сказала, что около 10 000 гектаров (24 710 акров) охраняемых лесов, окружающих столица, имеющая решающее значение для фильтрации удушающего смога города, была продана в последнее десятилетие.

«Большинство из них находятся в ближайших к городу районах. В некоторых площади, половина леса потеряна.«

Агенты по недвижимости взимают заоблачные цены на участки в Подмосковье.

«За последние несколько лет большая часть проданного леса ушла в элиту. Это настолько дорого, что только очень богатые могут позволить себе это «, — сказала Картюшова.

Дача — это образ жизни россиян, хотя для большинства гораздо более скромный. шкала.

В советское время они были привилегией государственных служащих, художников и писатели, которым дали дома в деревнях вроде Переделкино.

Для простых советских граждан они были прибежищем от тесноты коммуналки. квартиры, их огороды, дополняющие скудный выбор в государственные магазины.

Дачи, хотя и на небольших участках, из дерева, что делало их непригодными для использования в зимой, были настолько близки к частной собственности, насколько позволяла советская идеология.

Новые богачи довели традицию до поразительных крайностей. Москвичи поменяются местами рассказы о бизнесменах, строящих дома, напоминающие яхты или замки, или инвестировать миллионы в особняки, спроектированные собственными силами, которые затем рушатся.

Вода также в опасности. Хотя разработчики скрупулезно подходили к созданию настоящие дома, они часто экономили на менее гламурных элементах, таких как мусор системы.

«В каждом селе может быть до 100 домов, каждый стоит около миллион долларов. Но они не тратят ни копейки на уборку своих канализация и отходы «, — сказала Картюшова.

«И это оказывается в городской воде».

ЗАГРЯЗНЕНИЕ ВОДЫ

Хотя правительство Московской области отрицает серьезность проблемы, государственная компания, поставляющая воду в Москву, Мосводоканал, сообщила, что здание бум наносил ущерб источникам воды.

Представитель компании Евгения Богомолова сообщила, что около 250 гектаров (618 акров) лесов, имеющих решающее значение для чистоты воды, были застроены за последние три годы.

«Большая часть застройки была коттеджами … Это большая проблема, тем более, что лес рубят. И это важно для поддержание экологического баланса », — сказала она.

Она сказала, что это изменило поток воды и чистоту, что затруднило обеспечение чистое и регулярное водоснабжение.

«Это означает, что мы должны платить больше денег, чтобы очистить его, а значит, больше тарифы для клиентов », — сказала она.

Неэффективное правоприменение и коррупция помешали решению проблемы, сказала она. Жители Переделкино согласились, заявив, что некоторым помещикам угрожали. пока они не продали свои поля.

Вид Бориса Пастернака до сих пор практически не испорчен. Но поле впереди, когда-то усеянная белыми цветками картофеля, огорожена, загорожена и покрытые кучами песка.

По сообщениям СМИ, уже строятся девять дачных поселков. возле Переделкино.Каждый раз, когда Наталья Пастернак выходила из дома, ей напоминали как твердо держат в поле зрения дачные охотники ее деревню.

К воротам была прикреплена невзрачная табличка: «Я хочу купить коттедж в этом районе. — сказано в сообщении. — Заплачены самые высокие цены ».

Начало • Далее

Настоящее Варыкино: дача Бориса Пастернака

Переделкино Пастернака Текст и фото Ян Митчелл « L — это мирный обитатель облаков», — сказал Иосиф Сталин своему подчиненному в разгар Большого террора, когда предлагалось арестовать Бориса Пастернака (1890–1960).Год спустя поэт, переводчик и писатель переехал в просторный загородный дом, где позже написал «Доктор Живаго» — любовную историю, действие которой происходит во время хаоса русской революции и последовавшей за ней гражданской войны. Сегодня этот дом — музей, где посетитель может увидеть настоящий письменный стол, на котором писал Пастернак. Хотя его кабинет находится на втором этаже, он не совсем в облаках. Но это то, что в то время было бы земным эквивалентом: сосновый лес в 20 км от Москвы. Это было почти так же далеко от пыточных камер в Сухановке и братских могил в Бутово (см. Выпуски за февраль и март 2008 г. № Паспорт ), оба из которых были активны, пока история буржуазного врача и его прекрасной любовницы фиксировалась на бумаге. . Ничто в переделкинском лесу не могло нарушить деревенский покой, необходимый для написания стихотворений Лары, в которые входит одна из самых известных строк Пастернака: «Жизнь — это не прогулка по полю». Сегодня Переделкино совсем другое.Для начала, это просто в границах сильно разросшейся Москвы. Во-вторых, новое Минское шоссе находится менее чем в миле отсюда, и немецкие грузовики с ревом мчатся в сторону Москвы с грузами итальянских кухонь, французских вин и австрийского лыжного снаряжения. С другой стороны, через железнодорожную ветку, в лесу вырастают современные многоквартирные дома. Рядом с кладбищем, где похоронен Пастернак, в полумиле, Преображенская церковь пополняется новыми постройками, в том числе второй церковью.Действительно, поле, на котором гроб великого писателя был перенесен к его могиле — смерть для него была прогулкой по полю — выровнено, строятся новые огромные дачи. Полицейский и охранник по совместительству, подвозивший журналиста, сказал, что был потрясен их показушностью и уродством. Так стоит ли еще побывать в Переделкино? Ответ однозначный: да. Поселок строился как пристанище для писателей и художников всех мастей, их дачи и дома разбросаны по тихим улочкам среди еще прохладных сосновых лесов.В центре — грандиозный псевдоклассический Дом творчества, построенный в 1955 году. Он до сих пор находится в ведении Государственного Литературного фонда и используется писателями, которые приезжают туда работать в тишине и покое. Переделкино — это место, где каждый, кто интересуется русской культурой ХХ века, может увидеть виньетку как из советского прошлого, так и из капиталистически-потребительского настоящего и поразмышлять об их любопытном, но не совсем неудачном взаимодействии.Хорошим местом для таких медитаций является подвальный бар Дома Творчества, где пиво стоит 50 рублей за пол-литра — огромное подспорье для творческого мышления. Сам Пастернак подвергался преследованиям до такой степени, что, когда в 1958 году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе, он был вынужден отправить организаторам в Стокгольме телеграмму, в которой говорилось: «Учитывая значение этой награды в обществе, к которому я принадлежу, я должен отказаться. Это.Пожалуйста, не обижайтесь на мой добровольный отказ ». Союз местных писателей пожаловался властям на своего недавно известного соседа: «Мы не можем и дальше дышать тем же воздухом. Необходимо попросить правительство исключить Пастернака из предстоящей переписи населения ». Мелкая злобная война продолжалась до 1980-х годов, когда писательская организация выселила семью Пастернаков из дома, который они занимали с 1939 года. С тех пор он был им возвращен и теперь является музеем, но это не единственная причина посетить Переделкино.Здесь проживало много других интересных фигур, в том числе кинорежиссер Андрей Тарковский, бард-полудиссидент Булат Окуджава и какое-то время Александр Солженицын. Второй музей находится в доме, где раньше жил детский писатель Корней Чуковский. Писатель и советский деятель Максим Горький был первым председателем Союза писателей — органа, созданного в 1932 году для обеспечения того, чтобы творческие писатели соблюдали принципы социалистического реализма. Именно Горький предложил Сталину построить дачный поселок в Переделкино на территории бывшего дворянского дворца.Дома должны были быть распределены на условиях аренды, чтобы льгота могла быть отменена в любое время, когда арендатор недоволен властями. Дом Пастернака представлял собой деревянное здание, в котором, что необычно для того времени, было центральное отопление, а не традиционная кирпичная печь. Комнаты были большими и хорошо освещенными. В большом саду Пастернак выращивал фрукты и овощи. Переделкино постепенно приходило в упадок, пока не было частично приватизировано в 1990-х годах. Сегодня это один из самых желанных и дорогих пригородов Москвы.Писателям, отказавшимся выехать из арендованных домов, которые хотел захватить олигарх, угрожали бомбой. Прогуливаясь по лесу, видно, что некоторым это удалось, но не всем. Музей Пастернака — красивый и интригующий островок покоя на окраине стремительно меняющегося города. Не пройти мимо никого, кто интересуется русской литературой. Как туда добраться Дом-музей Пастернака (Dom-muzei Pasternaka) 3 Ul. Добавить комментарий Отменить ответ Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены * Комментарий * Имя * Email * Сайт