«Я считаю своим преемственным занятием модернистскую архитектуру»
0 Алексей Гинзбург – представитель сразу нескольких архитектурных династий: с одной стороны он внук Моисея Гинзбурга, автора Дома Наркомфина, а с другой – правнук Григория Бархина, автора здания газеты «Известия». Между тем ему удается делать вполне самостоятельную, тщательно продуманную, выверенную архитектуру, и даже больше – постоянно развиваться в рамках нескольких направлений: от малого масштаба, такого как интерьер квартиры или памятник на Бородинском поле, до проектов жилых и общественных зданий, крупных градостроительных концепций и реставрации как дополнительной специализации. Чаще всего журналисты обращаются к Алексею за информацией о судьбе Дома Наркомфина, историей и реконструкцией которого он занимается с 1995 года. Для нас же первоочередной интерес представляют его собственные работы и отношение к современной архитектуре.Весной 2015 года ваш проект многофункционального центра на Земляном Валу стал лауреатом премии «Золотое сечение». Расскажите, пожалуйста, о нем поподробнее.
Алексей Гинзбург:
– Мы работаем над ним с 2007 года и за это время сделали гигантское количество вариантов. Участок расположен в сложном по контексту и важном с градостроительной точки зрения месте. Он находится в окружении зданий, относящихся к нескольким эпохам, поэтому наш комплекс должен гармонично вступать с ними в диалог.
Алексей Гинзбург. Фотография предоставлена Гинзбург Аркитектс
Многофункциональный комплекс на ул. Земляной Вал. Проект, 2014 © Гинзбург АрхитектсНапротив стоит новое здание Театра на Таганке. Как вы учитывали такое соседство?
– Мы с самого начала ориентировались на него, понимая, что нашему комплексу необходимо составлять с театром гармоничный ансамбль. Это должен быть тонко выстроенный архитектурный диалог, в котором каждая эпоха сохраняет свой характер. Я считаю архитектуру Театра на Таганке великолепной, это один из лучших примеров советского модернизма. Мое знакомство с ним началось около 30 лет назад, когда моя бабушка Елена Борисовна Новикова (архитектор, педагог, профессор МАРХИ – прим. ред.) делала книгу об общественных пространствах. Компьютеров тогда не было, и я, будучи студентом, подрабатывал, рисуя для неё «прозрачные» аксонометрии. Театр на Таганке был одним из примеров. Вычерчивая его проекции на бумаге, я оценил эту мощную архитектуру и пропустил её через себя. Сейчас, занимаясь проектом МФЦ, я использовал эти впечатления, определяя общие объемно-пространственные решения нового здания, а также материалы фасада и их цвет. Мне не хотелось делать массивный объем, который мог бы задавить окружающую застройку, но и дробить здание на множество небольших блоков тоже было нельзя. Такой контраст с театром разрушил бы ансамбль при въезде на Таганскую площадь, выполняющий роль своеобразных пропилеев в виде контрастной пары из нашего прозрачного, ритмично структурированного комплекса и массивной стены театра. Этот проект очень значим для меня, и я уделял ему максимум внимания, пока не понял, что здание получилось именно таким, каким я хочу его видеть на этом месте.
Многофункциональный комплекс на ул. Земляной Вал. Фотомонтаж. Проект, 2014 © Гинзбург Архитектс
Какие ещё интересные проекты сейчас в работе?
– Есть два проекта, хотя и не очень большие по московским масштабам – от 7 до 15 тысяч м 2, но, с моей точки зрения, они достаточно велики и содержат много элементов, которые необходимо продумать. Кроме того, мы делаем проект комплексной квартальной застройки у станции метро «Улица Подбельского» (переименована в «Бульвар Рокоссовского» – прим. ред.). Это бюджетное жилье, и в нем нет возможности применять сложные решения и дорогие материалы, но с градостроительной точки зрения оно чрезвычайно интересно: кроме самих домов мы разрабатываем общественные пространства, выстраиваем новую систему взаимодействия архитектурного комплекса и города.
Градостроительством вы тоже занимаетесь?
– Да, и достаточно давно. Но настоящим профессиональным прорывом в этом направлении для меня стало участие в конкурсе на концепцию развития Московской агломерации в консорциуме под руководством Андрея Чернихова. Это было как postgraduate, ещё один курс обучения.
Какие функции были возложены на ваше бюро в этом консорциуме, и что было наиболее значимым в работе над концепцией?
– Андрей Александрович собрал прекрасную команду, куда вошли российские и иностранные специалисты, в том числе географы, социологи, экономисты, транспортники. Мы проанализировали огромный объём информации, на основе которой подготовили концепцию развития. Особенно интересно и полезно было оценить презентации других участников. Какие-то подходы не показались мне близкими, а в чьи-то идеи я сразу влюбился.
Несколько лет назад мы участвовали в конкурсе РЖС на лучший эскиз архитектурно-планировочного решения участка в Нижегородской области. Мы делали проект и видение его развития на перспективу, с подробным фазированием, просчитывали точки входа на территорию, возникновение естественных связей. Именно так работают люди, правильно понимающие урбанистику, а не рисующие красивые картинки. Впрочем, жюри конкурса предпочло как раз эффектный генплан, а наш проект оказался на последнем месте, что в данном случае меня даже порадовало, т.к. наша идеология противоположна тому, что хотело видеть жюри.
Раз уже прозвучало слово «урбанистика», не могу не спросить, как вы относитесь к столь популярным сейчас проектам благоустройства городской среды? Вы сами занимаетесь благоустройством?
– Благоустройство – органичная часть любого масштабного проекта, жилого и общественного. Грамотные девелоперы заинтересованы в разработке качественного благоустройства, ведь оно, наряду с фасадами, – решающие факторы, на основании чего клиенты принимают решение о покупке или аренде недвижимости.
Городское благоустройство – нечто другое. Оно должно быть демократичным и отражать дух города. Вы же знаете историю реконструкции Арбата? В её основе лежала гениальная концепция пешеходных улиц Алексея Гутнова, но её реализация извратила все до неузнаваемости. Арбат стал напоминать, например, улицу Йомас в Юрмале – фонари, брусчатка. Это не Москва. Правильная идея была искажена из-за ограниченных возможностей советской стройиндустрии. Сейчас все иначе. Расширился диапазон решений, выбор материалов и технологий, действуют другие, более высокие стандарты. Так что нынешнюю кампанию по благоустройству можно только приветствовать.
Но, говоря откровенно, у идеи важности городского пространства давняя история. Еще Елена Борисовна Новикова говорила мне, что город – это не только дома, но и пространство между домами. И сейчас мы в своих проектах, особенно когда работаем в центре, стараемся в первую очередь анализировать городское пространство, ощутить его, передать его уникальность и своеобразие, дух города.
А в чем для Вас московская специфика, этот самый «дух Москвы»?
– Для меня Москва – сложный многослойный город, и каждый слой можно воспринимать последовательно, как процесс обратной отмывки или подобно тому, как на археологическом раскопе вскрываются культурные уровни.
Москва – как слоёный пирог, и создатели каждого слоя наверняка слышали в свой адрес проклятия, что именно они уничтожили настоящую старую Москву и создали на её месте новый Вавилон. В результате нам достался «пирог» чудовищной сложности и плотности, с которым нужно работать крайне бережно. Никогда не знаешь, в каком месте какой слой вылезет – надо «откапывать» по чуть-чуть и оценивать, что сохранилось, что нет и что является наиболее адекватным выражением места. Москва не Питер и не Екатеринбург, она не проектный, а растущий город. В этом есть и интерес, и сложность, за это я её и люблю. У Москвы нет усредненного общего духа. Работать в ней – значить чувствовать слои этого пирога.
Жилой дом на улице Гиляровского. Постройка 2008-2009 © Гинзбург Архитектс
А трудно бороться с заказчиком, который хочет, например, уничтожить нижние слои? Или вы не работаете с такими клиентами?
– Архитекторы сотрудничают с разными заказчиками, в этом тоже состоит профессионализм. Существуют определённые методы и приемы решения сложных вопросов, но самое важное – уметь выстроить коммуникацию. И вот этого многие из архитекторов, к сожалению, не умеют. Нас попросту этому не учат. Я веду группу дипломников в МАРХИ и стараюсь объяснить им необходимость защищать свой проект, рассказывать, что и почему ты делаешь, какие тезисы можно использовать. Архитектор должен обязательно общаться с властями и заказчиком – покупателем его профессиональных услуг, со строителями и городской общественностью, а также журналистами. Мы работаем на пересечении различных информационных потоков и выполняем функции проводника, переводчика и коммуникатора.
Умение убедить в своей правоте, в предлагаемом решении – один из важнейших элементов работы архитектора. Девелоперы, коммерческие заказчики, с которыми мы в основном имеем дело, строят, чтобы продать. Если тебе удается объяснить им, каким образом то, что ты предлагаешь, повышает рыночную ценность проекта, его востребованность, то вы становитесь союзниками и ты достигаешь цели, которую ставил – продвигаешь свою архитектуру, свое решение.
Вы сказали «продвигаешь свое решение». Как вы относитесь к тезису, что архитектура должна формировать новый образ жизни? Григорий Ревзин недавно рассказал мне об эссе школы МАРШ, в которых студенты на вопрос, почему они хотят стать архитекторами, написали о своем желании «изменять жизнь». На его взгляд это скорее минус, из-за которого архитекторов не любят…
– Была модернистская парадигма, в которой архитектор воспринимал себя как ментора, старался формировать уклад новой жизни. За это, как всех менторов, их не любили, и сейчас эксплуатируют эту нелюбовь не только у нас, но и в других странах. И тем не менее новая эпоха вполне объективно требовала нового жизненного уклада, нового оформления, а архитекторы оказались в числе тех немногих, кто был готов что-то предложить. Сегодня то, что в 1920-е казалось футуризмом, давно стало реальностью. Сто лет назад люди жили совершенно по-другому.
Мне кажется, ответ человека, который хочет стать архитектором именно потому, что стремится что-то изменить, – очень честный и правильный. Приятно услышать, что молодые люди могут настолько точно это сформулировать. Архитектор создает среду, которая меняет жизнь человека. Модернистская архитектура эволюционирует – сейчас подход не такой, как в 1920-е годы, после войны или в 1970-е. Для меня эти периоды – этапы развития большого стиля, описанного Моисеем Гинзбургом в его книге «Стиль и эпоха», который возник с изменением эпохи и социума. А вот пониманием того факта, что мы изменяем среду, не надо гордиться – это скорее ответственность и обременение. Но это часть профессии.
Не могли бы вы рассказать про историю становления вашего бюро: как все начиналось и развивалось?
– Первые два года существования бюро – самые важные и ценные для меня. Я начал работать с отцом Владимиром Моисеевичем Гинзбургом, учиться у него. В МАРХИ на мое образование оказывали влияние мама, Татьяна Михайловна Бархина, бабушка и двоюродный дед – Борис Григорьевич Бархин, который был мои преподавателем. Работая с папой, я мог сравнивать различные методики обучения, это было безумно интересно, хотя и не просто, и мне очень жаль, что это продлилось всего два года.
Когда в 1997 году я остался один, старые заказчики исчезли. Но я не мог бросить дело, которое мы начали вместе с папой. Тогда работы не было совсем, более того, было ощущение тотальной изоляции. Это было очень непростое время для меня, и я очень хорошо помню людей, которые в тот период помогали мне, ещё очень молодому человеку. Мне очень повезло, что главным помощником и партнером по мастерской стала моя жена Наталия Шилова. У меня появилась возможность работать спокойно, зная, что меня поддерживает близкий человек. Мы брались за проекты, за которые не брался никто другой. Труднейшие реконструкции, где объем маленький, а головной боли и возни очень много. Как правило, это были не памятники архитектуры, а советские здания, которые хотели как-то перестроить. Часть этих проектов была реализована, а я многому за этот период научился.
Со временем стали появляться более крупные и интересные проекты: ТЦ на Абельмановской Заставе, где стояли серьезные контекстуальные и планировочные задачи; комплексная застройка в Жуковке в конце девяностых, где решалась задача формирования полноценной среды. Следующий этап развития бюро связан с серией проектов, которые мы разработали для южных регионов. В 2003–2005 гг. к нам обратились клиенты, владевшие четырьмя участками в Сочи; на одном из них мы построили дом – наверное, самый сложный из всего, что мне приходилось делать, т.к. перепад рельефа на участке составлял 25 м при 9-балльной сейсмике. Нам пришлось забить под здание больше двух тысяч свай. Это был классический «южный» дом галерейного типа. И мы смогли сделать на верхнем этаже квартиры по аналогии с ячейками типа F Дома Наркомфина. Единственное, что не удалось реализовать из-за кризиса, – жалюзийные стенки двойного деревянного фасада, которые были главной изюминкой.
Тогда мы впервые вышли за границы Московского региона и попали в мир южной архитектуры с другими идеологией, логикой, контекстом и людьми. Мы работали в Сочи, Анапе, Новороссийске, Геленджике. Затем мы сделали ряд проектов для Черногории и Хорватии. У нас сформировалось что-то вроде южной специализации. Я смеялся – Моисей Гинзбург строил санатории, даже книга у него есть, «Архитектура советских санаториев», и вот история повторяется.
Многофункциональный жилой дом «Идеал-хаус». Постройка, 2004-2008 © Гинзбург Архитектс
Наиболее интересным моментом в этой работе была возможность расширить профессиональный диапазон в том, что касается формообразования, планировок, работы с рельефом и т.д. Это иной уровень сложности и мышления.
Какие проекты из своей практики вы можете ещё отметить и почему?
– Прежде всего это жилой многоквартирный дом в Жуковке. В нем мы постарались максимально корректно вписать современное по своей архитектуре здание в природное окружение. Мы учитывали расположение деревьев на участке и использовали в отделке фасадов натуральные материалы.
Жилая застройка в Жуковке. Постройка, 2004 © Гинзбург Архитектс
Хочу также отметить проект рекреационного комплекса на намывном острове в Дубае. Это был не совсем типичный для нас опыт создания архитектуры скорее ассоциативной, отчасти постмодернистской, несущей ярко выраженный образ. Такой подход был неизбежен. Мы приняли участие в конкурсе для известного искусственного острова, который спроектировали американцы в форме карты мира. Архитекторам из разных стран предлагалось построить некие символы, ассоциирующиеся с той или иной страной или частью света. Итальянцы на острове Италия повторили Венецию, египтяне поставили пирамиду. А нам досталась Шри-Ланка. Мы использовали как аналог раковину из Индийского океана, интерпретировав ее форму в функциональную структуру с виллами, стоящими над водой на столбах, искусственной лагуной в центре и еще множеством необычных идей. И мы выиграли конкурс. К сожалению, кризис приостановил работу над этим проектом, но мы надеемся, что он все-таки будет реализован.
Остров «Шри-Ланка». Проект, 2007 © Гинзбург Архитектс
Отдельного упоминания достоин интерьер нашей мастерской в старом «Артплее» на ул. Фрунзе. Вся работа тогда легла на плечи Наталии. Мастерская была очень загружена, и ей пришлось выступить и в качестве архитектора, и технолога. Ей удалось сотворить чудо – вписать в чердак, перегороженный мощными деревянными стойками, балками и раскосами, абсолютно функциональную и удобную планировку офиса. Получилось очень красивое пространство, в котором наше бюро счастливо работало до самого сноса фабричного здания. Также мне довелось проектировать еврейские общинные центры – один в Сочи, другой в Москве. Для каждого мы делали множество вариантов, вместе с заказчиками искали правильный баланс традиции и современности. И мне кажется, нам это удалось.
В преддверии южного, «курортного» периода сделали интересный проект на рельефе в Подмосковье. Мы построили загородный дом прямо на краю крутого оврага, так что почти половина здания словно висит над обрывом. Мы решили максимально эффектно обыграть тему рельефа как внутри дома, сделав несколько разновысоких уровней, так и снаружи, построив искусственный ручей и «парящую» террасу.
Частный жилой дом «Дом над оврагом». Постройка, 2004 © Гинзбург Архитектс
Все же невозможно не затронуть тему Дома Наркомфина, проектом реставрации которого Вы занимались долгое время. Как обстоят дела на данный момент?
– Это всегда был для меня семейный долг. Все это время, с конца 1990-х, мы поддерживали контакты с владельцами здания, обсуждали сложности реконструкции, необходимость использования специальных технологий, различные подходы и т.д. Но в последнее время, после сообщений о пристройке бассейна, подземной парковки, некорректном ведении работ на объекте – перепланировках, стеклопакетах, завхозовского ремонта, – я несколько дистанцировался от этой истории. Надеюсь, что в конце концов удастся преодолеть все препятствия и вернуть дому его былой облик.
Проект реставрации и приспособления выявленного объекта культурного наследия «Здание дома Наркомфина». Проект, 1995-2007 © Гинзбург Архитектс
Проект реставрации и приспособления выявленного объекта культурного наследия «Здание дома Наркомфина». Проект, 1995-2007 © Гинзбург Архитектс
А проект реставрации прачечной – ваш?
– Да, его сделали мы. Изначально прачечная входила в единый комплекс коммунального дома, и по тем временам предоставляла самые передовые автоматизированные услуги. Сейчас здание бывшей прачечной находится в аварийном состоянии и юридически принадлежит другой компании. В своем проекте реконструкции мы предлагаем отработать всю технологию консервации и воссоздания строительных материалов, с которыми экспериментировали Гинзбург и другие конструктивисты в своих домах.
С камышитом?
– Камышит был использован в том числе и в прачечной – как предтеча современных утеплителей. Материал был экспериментальным, на тот момент слабоизученным. Неудивительно, что он оказался не слишком устойчивым. Тем более что несчастная прачечная последние 20 лет стояла без отопления. Мы обязательно оставим камышит в каком-нибудь месте в качестве экспоната, но для сохранения максимального количества оригинальных элементов требуются опыты непосредственно на стройке, в частности с консервационными составами.
Ваш интерес к реставрации связан в первую очередь с наследием конструктивизма и работами ваших предков?
– Я стал реставратором и продолжаю осваивать эту интереснейшую профессию, изначально занимаясь только памятниками авангарда, т.к. опытных реставраторов, которые бы на этом специализировались, крайне мало. Фактически мы с отцом создали эту мастерскую именно для того, чтобы заниматься проектом реставрации Дома Наркомфина. К полноценной научной реставрации я пришел не так давно, лет пять назад, понимая, что для определенных работ необходим уникальный профессионал, например в области узкоспециальных реставрационных технологий и материалов, а какие-то вещи лучше делать самому, полностью контролируя результат.
Многое становятся ясно только во время стройки. Сколько бы ты ни сделал зондажей, всё равно, когда начинается процесс, вылезают сюрпризы и нужно оперативно принимать решения. Именно так идет процесс реставрации здания «Известий». Там множество чрезвычайно важных моментов и с архитектурной, и с исторической точки зрения. Я планирую сделать книгу о возрождении этого здания, построенного моим прадедом Григорием Борисовичем Бархиным. Процесс реставрация сейчас находится в завершающей стадии: уже виден фасад, но предстоит еще многое сделать внутри. Сейчас мы занимаемся восстановлением парадной лестницы, для чего приходится искать людей, знающих старые технологии и способных выполнить такую работу.
Реставрация здания газеты «Известия». Реставрация, 2014-2015 © Гинзбург Архитектс
Реставрация здания газеты «Известия». Фасад. 2014-2015 © Гинзбург Архитектс
Мне лично этот опыт работы не только архитектором, но и реставратором даёт очень много для понимания архитектуры. У реставратора свой подход, у архитектора свой, считается, что они несовместимы. И действительно, они разнонаправлены. Но их можно сбалансировать, понимая, что именно и как нужно сохранять, а где можно добавить нового.
Ваша мастерская определенно не типичная, хотя бы по разбросу ваших специализаций: модернистская архитектура, градостроительство, реставрация… Недавно я увидела на сайте журнала AD оформленную вами квартиру. Вы продолжаете заниматься и интерьерами тоже? Зачем?
– Интерьеры – особый жанр, интересный не столько с коммерческой, сколько с творческой точки зрения. Он забирает много времени, и не всегда получаешь удовлетворение от результата. Но он дает особое понимание пространства, его соразмерности человеку и его потребностям.
Интересно менять масштаб проектов – от квартиры до агломерации, от кварталов эконом-класса до элитного особняка. Это придает гибкость, эластичность видению, не позволяет замыкаться в жестких рамках однажды выбранной типологии.
Меня всегда интересовали люди, которые чувствовали себя свободно в разных дисциплинах. Не будем говорить о Возрождении, возьмем пример гораздо ближе. Андрей Константинович Буров, учитель моей бабушки, был великолепным архитектором, но при этом занимался химией, анизотропными кристаллами, писал книги в самых разных областях. Я стараюсь учиться такому подходу.
К разговору о разнообразии могу привести ещё один неожиданный пример из своей практики последних лет. К нам обратился человек, чей предок командовал лейб-гвардии кирасирским полком на Бородинском поле, с просьбой сделать памятник. Сроки были крайне сжатые. Но задача была настолько вдохновляющей и интересной, что мы успели все закончить за два месяца, и к 200-летию сражения памятник уже стоял на поле. Наталия нашла замечательный кусок светло серого воркутинского гранита, которому мы придали форму естественного валуна. Памятник вписался в ряд монументов в честь конных полков, выделяясь на фоне зелени или тёмных деревьев зимой.
То есть вы намеренно культивируете универсализм и профессиональную гибкость?
– Абсолютно осмысленно. Иначе и быть не может. Необходимо очень четко контролировать себя, свое ощущение масштаба каждого проекта и тот профессиональный инструментарий, который ты используешь для решения той или иной задачи. Профессия архитектора исторически универсальна. И хотя сейчас урбанистов, реставраторов или интерьерных дизайнеров учат на разных факультетах, мы понимаем, что наше образование, особенно то, которое мы получили в МАРХИ, дает тебе огромную свободу самовыражения и саморазвития. Не знаю, универсализм – это привносимое или врожденное качество, но я стараюсь воспитывать его в себе.
Найдется много чиновников, сопротивляющихся переезду в «новую» Москву
— Какова нынешняя судьба московских памятников авангарда?
— Ужасна. Они постепенно превращаются в руины, а некоторые уже превратились. Когда в Москву приезжают иностранные архитекторы и просто туристы, интересующиеся архитектурой, они видят во что превратились эти дома и спрашивают: «А почему шедевры современной архитектуры в таком плачевном состоянии? «. Становится стыдно, потому что не знаешь, что сказать. Иностранцы не могут понять, почему памятники, имеющие значение для мировой культуры, аналоги которых бережно охраняются в Европе, заброшены у нас. Начиная с конца 30-х годов, когда появился государственный запрос на имперскую архитектуру, вплоть до самого последнего времени эти дома не ремонтировались и разрушались. Они тихо себе ветшали, и то, что они еще полностью не развалились, говорит о том, что эти здания были построены неплохо, несмотря на бедность и нищету 20-х годов.
Юрий Михайлович Лужков никогда не скрывал к ним негативного отношения. Он хотел видеть город с пряничными башенками, с остроконечными крышами – ну что-то такое, что ему привиделось.
На самом деле в Москве подобных зданий десятки, даже не сотни. Взлет отечественного авангарда длился чуть более десятилетия 20-х годов прошлого века. Причем это десятилетие пришлось на время, когда страна была в руинах – разруха, бедность. Не все из этих зданий, к сожалению, имеют соответствующий охранный статус.
Сейчас городские власти поняли, что эти здания – визитная карточка страны и города, предмет гордости, что они должны восстанавливаться и охраняться. Памятники авангарда нужно спасать, потому что большинство из них в ужасающем состоянии, например такие, как дом Гинзбурга на Новинском бульваре, клубы Мельникова и Голосова, типография Эль Лисицкого. Это замечательно, что отношение к авангарду меняется, но хочется видеть конкретные действия и помощь.
— Как вы считаете, инвесторы были бы заинтересованы вкладывать деньги в реставрацию объектов эпохи авангарда?
— В настоящее время интерес к инвестициям в такие здания в основном подстегивает ограничение на строительство в центре Москвы. До того как была сформулирована эта городская политика, никакого интереса не было, да и быть не могло. Заниматься реставрацией по сравнению с новым строительством – это долго и дорого. Все девелоперы пытаются планировать свой бизнес на краткосрочную перспективу – построил, продал и начал что-то дальше строить.
Ограничение строительства в центре города должно подтолкнуть инвесторов к грамотному, культурному освоению исторических памятников и памятников авангарда, естественно, под профессиональным надзором.
— Давайте представим, что их отреставрировали. Как эти здания можно использовать?
— Я многие годы помогал отцу при его жизни и после того, как его не стало, продолжал заниматься попытками спасения дома Гинзбурга на Новинском бульваре (дома Наркомфина – прим. ред.).
Этот дом строился как экспериментальный жилой дом, в нем сформулированы новаторские для того времени и базовые для модернистской архитектуры принципы организации жилища. Я уверен, что в настоящее время этот дом можно и нужно использовать по первоначальному назначению. Проектом приспособления мы как раз хотим показать, что и сегодня все заложенные в дом Гинзбурга идеи не потеряли своей актуальности.
Есть другие типы зданий, например, промышленные, которые требуют перепрофилирования. В Европе есть опыт реновации таких зданий и придания им новых функций: жилой со своеобразными пространствами – лофтами, общественной — с размещением в них выставочных залов, других учреждений культуры, музеев. Этому есть хорошие примеры в Германии, во Франции, в Голландии. Можно использовать накопленный опыт, а где необходимо, делать поправки на нашу специфику.
— На сайте фонда дома Наркомфина размещена информация, что группа компаний «Коперник» приостановила работы. Что сейчас происходит с домом?
— Я дал согласие на включение в состав этого фонда, но всегда сторонился общественной деятельности. Поэтому я не в курсе того, что сейчас с ним происходит. Мой интерес сосредоточен в спасении дома Гинзбурга. За последние двадцать лет мы выполнили немало проектных предложений, сформулировали максимально бережный подход к реставрации и приспособлению здания, изучили бесценный международный опыт и технологии реставрационных работ.
В 2008 году мы считали, что вот-вот сможем начать процесс реставрации, но общеэкономический кризис создал серьезные проблемы. Надеюсь, что из этой ситуации удастся выйти, и появится шанс отреставрировать здание, ведь дом с каждым годом погружается во все более и более плачевное состояние.
Одна из важных проблем – нерешенный имущественный вопрос. Этот вопрос упирается и в государство, и в частных собственников здания. Дом Наркомфина, имеющий сложную внутреннюю структуру, невозможно реставрировать по частям! Можно подмазывать, подкрашивать, но это совершенно не помогает спасению памятника от разрушения.
Без объединения прав собственности на квартиры в одних руках – государственных или частных – ничего не получится. После того как собственность будет консолидирована, можно будет добиваться разрешения на начало работ.
«Мы старый мир разрушим» у нас в подсознании и генах» — архитектор Алексей Гинзбург – Москвич Mag – 20.08.2020
Подходит к концу реставрация здания Наркомфина, дома Наркомата финансов на Новинском бульваре, спроектированного в 1928–1930-м архитектором Моисеем Гинзбургом в сотрудничестве с Игнатием Милинисом. Внук автора архитектор Алексей Гинзбург (бюро Ginzburg Architects) руководит проектом реставрации знакового памятника советского авангарда, воплощения коллективистской идеи и смелого эксперимента в области конструктивистского жилья.
Сегодня в нашем городе наблюдается тревожная ситуация, когда вместо объектов культурного наследия воспроизводятся их макеты, но при этом употребляется понятие «реставрация». Имеются ли у архитекторов, взявшихся за реставрацию зданий, какие-то сдерживающие инструменты?
Разумеется, сдерживающие инструменты имеются, есть действующее законодательство и суровые требования, но, как писал классик, «строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения».
Если установлен статус памятника, все проверяется и соблюдение законодательства фиксируется. Но дело в деталях. Существует предмет охраны и важно, чтобы его формулировали люди, не только любящие памятники, но понимающие, как этот памятник строился, как его можно и должно реставрировать.
Вот вам пример. Однажды мы с коллегами обсуждали вопрос корректировки предмета охраны здания 1920-х годов, строившегося как временный павильон. Были обнаружены подлинные фрагменты пола, элементы интерьера, архитектурные детали, которые в предмете охраны отсутствовали. Предметом же охраны были колонны, которые не составляли целостную систему. Некоторые из них были сделаны из деревянного, цилиндрованного бревна, другие представляли собой кирпичные столбы, часть и вовсе утрачена. Шла долгая дискуссия. Почему мы должны хотя бы формально сохранить эти колонны? Потому что они созданы в то время, когда здание было построено.
Или, скажем, необходимо сохранять здание потому, что в нем бывал Пушкин.
Хорошо, если Пушкин, меня больше пугают дома, в которых выступал Ленин. Многие ждут момента, когда памятник разрушится, и проблема решится сама собой. Долго казалось, что ждали саморазрушения и дома Наркомфина.
Что было предметом охраны в Наркомфине?
Наркомфин — это манифест, декларация нового образа жизни. В этом его ценность. В этой работающей актуальной архитектуре многое было утрачено, особенно во время чудовищных евроремонтов нулевых годов, когда выносились окна и перегородки и квартиры сдавались внаем. Предмет охраны дома Наркомфина — это его функция, планировка и стены.
Важна демонстрация актуальности здания, восстановление его функции в том виде, в каком оно задумывалось автором.
Южный фасад
Восточный фасад
Технические решения зданий функционалистской архитектуры влияли на эстетические решения. Часть структуры дома составляли проходившие внутри стен инженерные коммуникации. При реставрации обнаружилось огромное количество труб и байпасов, в свое время просто прокинутых в обход коммуникаций, которые починить было невозможно.
Так, при реставрации пришлось нарушить, а затем заделать предмет охраны, прорезав отверстия в межквартирных перегородках. Найдя оригинальную трассировку, уже по ней мы прокладывали инженерные системы в соответствии с современными требованиями.
То есть, решаясь на те или иные действия в памятнике, реставраторы всякий раз идут на компромисс?
Мое мнение: любые действия оправданы, если они подчинены цели сохранить подлинную материальную историческую среду.
«Мы старый мир разрушим» — таким было отношение к прошлому, насаждавшееся советским воспитанием. Его инерция укоренилась в подсознании, в генах. Как говорил профессор Преображенский, «вся разруха в головах».
Девелоперы — люди относительно молодые. Им подсознательно представляется, что снести старый дом и построить новый такой же формы проще и дешевле. Это означает абсолютно уничтожить материальную среду.
Как было, например, со зданием «Военторга» на Воздвиженке?
Я бы не сказал, что вновь построенный «Военторг» хоть сколько-нибудь напоминает формой здание, стоявшее там прежде.
Или вот другой пример: телефонная станция на Зубовской площади. Сейчас вырастает фасад, более или менее похожий на тот, исторический. Фасад сложен из газобетонных блоков, их, разумеется, штукатурят, в лучшем случае покрасят в тот же цвет, который был. Но почему нельзя сохранить то же здание и тот же фасад?
Еще раз подчеркиваю: даже при старательном копировании исторической архитектуры, при замене ее новым макетом в натуральную величину, мы теряем дух времени на тактильном уровне, на уровне восприятия нами истории самого места.
В Наркомфине вам удалось преодолеть штампы и стереотипы. Расскажите, как.
Пришел внук архитектора, стал этакой занозой и постепенно заразил своим подходом. (Смеется.)
Все шесть лет реставрации дома Наркомфина я агитировал, твердил о важности не просто воссоздания, точного копирования элементов по сохранившимся образцам, но необходимости консервации самих образцов.
Постепенно все члены команды становились моими союзниками. Видя эффект, они понимали, ради чего все эти усилия. Со временем приходило осознание важности такого консервационного подхода.
Мы воссоздавали квартиры с исторической планировкой и отделкой, восстанавливали подлинную покраску, отливали бетонные рамы, световые приямки. К сожалению, уцелело процентов пятнадцать от общего количества оконных створок, но и их мы интегрировали в интерьер. Если бы этого не сделали, что бы тогда сохранилось от памятника?
Я уверен, мы должны вкладывать в сознание людей, что в первую очередь надо консервировать подлинные исторические элементы, а новые делать новым, не «под старину».
Часто привожу доходчивый пример с мебелью. Приходя в антикварный магазин, вы видите отреставрированный предмет: стол, стул или буфет. Копия, старательно залитая лаком, скорее всего вам не понравится в отличие от старого предмета, где даже под тонким слоем матового лака будут заметны новые вставки из шпона.
Вы понимаете, да, это отреставрированный предмет, но он подлинный, и вся толща времени лежит у вас перед глазами.
Я восхищаюсь тем, как элементы старого дворца были интегрированы в новые стены в Neues Museum в Берлине.
В здании «Гаража» Рем Колхас, один из лучших архитекторов мира, посчитал важным сохранить эстетику 1970-х годов, элементы ресторана «Времена года».
Когда в Наркомфине мы подошли к этапу отделки квартир, я посчитал, что раз этой самой отделки не осталось совсем — она вся была уничтожена, — то зачем делать карикатурную стилизацию случайных образцов 1930-х годов, пошлые реплики которых воспроизводят некоторые современные фабрики? Сообразуясь с Венецианской хартией (международный документ, закрепляющий профессиональные стандарты в области охраны и реставрации материального наследия, был принят в 1964 году в Венеции. — «Москвич Mag»), документом, большим поклонником которого я являюсь, я принял решение делать заново то, что можно сделать заново. Тем более что перед нами стояла задача подготовки супертехнологичного, суперкомфортабельного жилья.
Как стойка ресепшн, которой в доме Наркомфина не существовало?
Именно. Мы решили ее в современном дизайне, так, чтобы форма могла коррелироваться с этой архитектурой и интерьером. «Почему, — спрашивали меня, — вы не сделали стилизацию под 1920-е годы?» Потому что такой стойки, да и самого лобби в Наркомфине не было. Пусть новая вещь будет подчеркнута старыми. Если говорить о деревянных поручнях, светильниках и радиаторах, которые формируют образ этого интерьера, мы их повторили.
Тут проходит водораздел: с одной стороны, консервация элементов, оставленных в первоначальном виде, с другой — реплики, выполненные так, чтобы было видно различие между старым и новым.
Стараюсь придерживаться этой системы. Чтобы ее сформулировать, у меня ушло около десяти лет работы по воссозданию разных объектов.
Памятники эпохи конструктивизма — дома, целые кварталы и поселки — по-прежнему безжалостно идут под снос, пополняя списки погибших зданий.
Все та же инерция мышления, о котором я уже говорил. Когда я начинал историю с реставрацией дома Наркомфина в 1986 году, тогдашнее руководство города было антагонистом этой культуры в целом. Хотя уже тогда было понятно, что конструктивизм — наш главный вклад в мировую культуру. Россия была одним из двух центров формирования культурной политики в момент, когда закладывалась основа современной культуры, не только архитектурной, любой. Говорить сейчас, что это нам чуждо, все равно что продолжать традиции постановления 1932 года, с которого началась известная кампания травли.
Сможет ли реставрация такого знакового памятника, как дом Наркомфина, повлиять на решение судьбы других, менее заметных конструктивистских зданий?
Мне кажется, должно стать лучше. Во всяком случае мы показали пример того, как наследие этого периода можно восстанавливать, причем в рамках коммерческого проекта.
Все участники общественного процесса, власть и общество должны наконец осознать, что конструктивизм — важнейшая часть нашего наследия. Возможность реставрации дома Наркомфина фантастическая, для этого звезды должны были выстроиться в определенную комбинацию.
Я посчитал важным знаком то, что экскурсии в доме Наркомфина стали вестись не только на иностранном, но и на русском языке. Видимо, должно было пройти время, чтобы власть стала относиться к наследию конструктивизма без демонстративного отрицания.
Считаю также, что просветительство должно затронуть и тот огромный архитектурный пласт советского модернизма, огромная ценность которого не осознается, наследие никак не охраняется и легко уничтожается.
Так не повезло Киноцентру, зданию, спроектированному моим отцом Владимиром Моисеевичем Гинзбургом.
Для меня модернистская архитектура ассоциируется с оттепелью, впитавшей дух свободы, с возвращением нашей культуры в мировой мейнстрим, со временем, когда из монолитного железобетона создавались фантастической образности и эмоциональности комплексы и здания, когда советские архитекторы вдохновлялись Ле Корбюзье, новым брутализмом, в свою очередь выросшим из нашего же авангарда.
Очень важно сохранить эту архитектуру свободы, родившуюся в очень странной среде в очень странную эпоху. Ее надо защищать, приспосабливать, реконструировать и нельзя сносить.
Фото: Ginzburg Architects
МненияАлексей ГИНЗБУРГ15 октября 2011 г.МАК. Алексей Владимирович, нам важно Ваше мнение на тему ТВОРЧЕСТВО и БИЗНЕС. ГИНЗБУРГ А. Профессия архитектора, должна совмещать и творчество, и деловую часть. Это справедливо для любой профессии, когда человек своим трудом зарабатывает себе на жизнь. Важно научиться отстаивать свои интересы, научиться не давать себя подмять, поскольку мы все время контактируем с более крупными, более влияющими на ситуацию организациями: заказчиками, подрядчиками. По сути, мы всегда выступаем меньшим по размерам участником процесса, поэтому у того, кто крупнее, сильнее, появляется больше уверенности в своих возможностях. Надавить, продавить, заставить – не важно, сделать что-то не так, как хочется автору проекта с творческой точки зрения или с точки зрения бизнеса. Поэтому архитектор, такой, как птичка, которая напевает песенку и прыгает с веточки на веточку, нереален. Такие архитекторы не выдержат постоянного давления. В предложенной теме это еще и разговор о том, что архитектура — не занятие для одиночки, и никакой мало-мальски серьезный объект нельзя сделать без команды. И лучше с единомышленниками, а не просто наемниками-исполнителями. Когда одни архитекторы стали работодателями, другие – их сотрудниками, выяснилось, что у каждой группы свои интересы. Если эти интересы пересекаются, возможен хороший результат работы — творческая удача. Такое не всегда бывает. Если говорить о том, что бизнес для архитектуры, как искусства — вреден, то вредно не само понятие «бизнес», а ситуация, когда творческая работа становится на поток и становится коммерциализованной. Так происходит с любой творческой профессией, когда ее девальвируют и подчиняют коммерческим интересам, как и в случае с писателем, художником, кинорежиссером. Поэтому любое удачное архитектурное произведение говорит о том, что в его создании были задействованы сбалансированные пропорции творческого и делового начала. МАК. Вам близка тема ПРОЕКТ и РЕАЛИЗАЦИЯ? ГИНЗБУРГ А. Да, конечно. Полностью абстрагируясь от реалий жизни, которой подчинены все участники – подрядчики, заказчики, застройщики, инвесторы, не удастся ничего реализовать. Это как раз связывает ваш первый вопрос со вторым. Архитектор становится профессионалом, только когда он что-либо построил. Один маленький домик за всю жизнь, но такая реализация может создать автору имя и достоинство мастера. Т.е. вопрос не в количестве, не в размере. Архитекторы, выпускающие только проекты, графику, остаются в большой степени художниками. Если вспомнить т.н. «бумажную архитектуру» (безусловно, ироничное название, потому что всем было очевидно, что бумажной архитектуры быть не может), то она возникла от безысходности, невозможности полноценной реализации в период 80-х годов). Сегодня те «бумажные» архитекторы себя прекрасно реализовали не на бумаге, практически все они создали великолепные, каждый — свои произведения. «Бумажными» они были в период, когда не могли достучаться и что-то сказать. Что же касается меня то на примере двадцати лет работы, мне ясно, что архитектор, который не участвовал в строительстве здания по своему проекту, не вел авторский надзор, не освоил многих существенных принципов нашей профессии. Он не может отойти от бумаги и продолжает еще чертить линии, не понимая, что это в реальности стена или колонна, и не думая сразу о том, как эта стена будет сопрягаться с другой. Это для кого-то «низменные» материи, но без их понимания нельзя выполнить концептуальную стадию так, чтоб она была убедительной. И стала бы не картинкой, а заявкой на дальнейшее развитие. Мне представляется, что если заканчивать проектирование на стадии концепции, не участвовать в рабочей документации, не ездить на стройку – наша профессия выродится совсем. История показывает: становление всех архитекторов происходило только в процессе реализации их замыслов , что, безусловно, требует много сил и терпения. Строительство дома, концепцию которого мы сделали в 2003 году, было закончено в 2010. Семь лет, иногда и восемь может уйти на осуществление проекта с самого начала, с самых первых шагов и до завершения. Для этого надо иметь очень крепкую нервную систему. По опыту начинающих архитекторов нашего бюро, для них оказывается непереносимой ситуация, что на стройке не получается так, как они задумывали, и по ходу надо принимать новые решения по причинам, иногда не связанным с архитектурой, игнорировать котороые нельзя. Сказать: «Все, я так не играю!», — заплакать и уйти – значит отказаться от своего детища. Бывают ситуации, когда архитекторы даже отказываются от авторства, и со мной был случай, когда хотелось так сделать . Строительство — очень болезненный для архитектора процесс. В этом смысле наша профессия — неблагодарная. Меня об этом родители предупреждали, когда я им сообщил, что хочу стать архитектором. Я их не слушал, потом понял, что они были правы на 150 процентов. Тяжело дается умение держать удар, но единственный показатель того,что ты сделал – это твои постройки. Чтобы предъявить его себе и другим, нужно не упустить качество архитектуры, сохранить его всеми возможными силами в борьбе с людьми, у которых совершенно другие интересы, не совпадающие с твоими. МАК. Есть ли у Вас алгоритм успешной реализации? ГИНЗБУРГ А. Есть. Пришел я к нему не от хорошей жизни, а пройдя чудовищно несправедливую школу. У любого архитектора в процессе его взросления такое случается. Алгоритм следующий – когда задумываешь дом, должен хорошо разбираться в нюансах, в технологии строительства, в конструкциях. Невозможно создать просто абстрактную форму, красота которой только в ее внешнем виде. Так начинали проектировать современную архитектуру в 20-х гг. XX века, начиная от функции, от структуры, приходя через нее к форме. Когда планируешь реализацию проекта, все слабые места проекта обязан проанализировать заранее. Вернее не слабые, а уязвимые. Те места, на которые тебе смогут ткнуть пальцем и сказать: «А вот так не получится или так слишком сложно». Если сам понимаешь технологию строительства, то сможешь убедить своих заказчиков и доказать, что делать надо именно так, как задумал. Речь не идет о том, чтобы упростить, чтобы было легко и дешево построено. Нет. Но когда понимаешь, ЧТО в твоем доме и КАК устроено, когда закрываешь глаза и видишь его перед собой, когда представляешь, как в нем сделан каждый узел, тогда ты, задумывая его, уже понимаешь, как будешь проектировать, а, проектируя, знаешь о том, как будешь строить. Если это получается, то тогда борьба, неизбежная, никуда не исчезающая, приобретет уже другой вид: позиции архитектора будут гораздо более укрепленными и защищенными. Гораздо сложнее будет позиция оппонентов в лице строителей с их постулатом про невозможность реализовать замысел архитектора. Мне приходилось слышать такое много раз. И приходилось бороться, доказывать, ругаться. В каких-то случаях, в самых первых проектах, когда опыта не было, приходилось учиться на ходу, я понимал, какие вещи действительно невозможно сделать, а какие возможно. Но чем дальше, тем понятней, что алгоритм успеха реализации дома, в том, чтобы не откладывать решения структуры здания (под структурой я имею ввиду не только конструкцию здания). К примеру, если подумать о том, какие инженерные системы будут в подготовке пола, от них будет зависеть толщина перекрытия. А от него в свою очередь может зависеть и высота этажей, и количество этажей. И так по чуть-чуть, по сантиметру… Внимание к мелочам позволяет застраховаться от того, чтобы строительствоне выходило совершенно из-под контроля. Для меня важна каждая реализация, хотя бывает, кажется все изгаженным, когда видишь частные моменты, сделанные бог знает как. Мне приходилось испытывать такие чувства. Когда начинаются переговоры с заказчиком о проектировании, то из 10 разговоров в одном случае доходит дело до эскизной стадии, из 10 концепций одна доходит до проекта, из 10 проектов, может быть, один строится… Такой процент реализации я считаю, хорошим. Поэтому подытожу: построенный по твоему проекту дом — большое везение, и архитекторам надо держаться за возможность реализовать(ся). МАК. У кого Вы учились, учитесь и собираетесь ли еще учиться профессии? У себя, на собственном опыте и ошибках, у конкретных Гуру? ГИНЗБУРГ А. Учиться, конечно, продолжаю, есть масса вещей, которых я не знаю. Многому я научился раньше, а осмысливаю только сейчас, построив что-то. Отец говорил, что архитектор в 40 лет – это молодой архитектор и был абсолютно прав. Так получилось, что почти все мои учителя — это мои близкие — бабушка Елена Борисовна Новикова, (она не преподавала у нас на курсе, но учился я у нее больше, чем у многих институтских преподавателей), мой отец — Владимир Гинзбург, мама — Татьяна Бархина, мой двоюродный дедушка Борис Григорьевич Бархин. Мне повезло, что в момент профессионального взросления они были вокруг меня. Учиться у них было нелегко, так как требовательно они подходили ко мне, они не подошли бы к чужому человеку. Гуру для меня классики модернизма, такие как Корбюзье или Мис ван дер Роэ. Когда я оказываюсь в местах, где они что-то построили, стараюсь попасть туда и уведеть их дома своими глазами. Около 20 лет назад я начал помогать отцу в его попытках восстановления дома М.Я.Гинзбурга на Новинском б-ре. В какой-то момент, не сразу, я понял, что эти занятия реставрацией помогают мне в самообразовании, дают понимание принципов современной архитектуры изнутри. Есть дома, когда их видишь, понимаешь, что это — абсолютное здание! В Риме для меня таким зданием является Пантеон. В Афинах — Парфенон. Еще Павильон Мис ван дер Роэ на Всемирной выставке 30-х в Барселоне. Или монастырь Де Ля Туретт под Лионом, построенный по проекту Корбюзье… На их примере можно научиться очень-очень многому. |
Архитектор Алексей Гинзбург — о будущем Дома Наркомфина :: Дизайн :: РБК Недвижимость
Автор проекта реставрации Дома Наркомфина Алексей Гинзбург рассказал «РБК-Недвижимости» о реставрации памятника советского конструктивизма
Архитектор Алексей Гинзбург (Фото: Олег Лозовой/РБК)
Этим летом в Москве начались работы по реставрации Дома Наркомфина — одного из главных памятников конструктивизма и самой знаменитой постройки архитектора Моисея Гинзбурга. Руководит проектом реставрации его внук Алексей Гинзбург, который рассказал о мифах вокруг дома, трудностях работы с архитектурой авангарда и о долге перед великим дедом и отцом.
— В прошлом году основная доля в Доме Наркомфина была продана компании «Лига прав», а нынешним летом началась реставрация памятника. Как долго она продлится и что там происходит сейчас?
— Реставрация рассчитана на два года, но сегодня сказать с уверенностью, сколько точно продлятся работы, нельзя. Это слишком сложный объект, который требует очень кропотливой и долгой работы. Я начал заниматься им в 1986 году, желая помочь отцу в его попытках вернуть дому оригинальный облик. Тогда из этого ничего не вышло. После было еще много попыток отреставрировать дом, но все они оказались неудачными из-за технических, юридических, инженерных сложностей. Наконец, отношение тогдашних городских властей к конструктивистской архитектуре было резко негативным. Два года назад звезды сошлись, и появились люди, которые, с одной стороны, понимают истинную ценность Дома Наркомфина, а с другой — обладают достаточными ресурсами, чтобы заниматься его реставрацией. После того как появился инвестор, был выпущен проект реставрации и приспособления, рабочая документация. Сейчас работы находятся на начальном этапе: мы демонтируем все поздние постройки, исследуем инженерные системы, основные конструкции дома.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Работать над проектом реставрации вы начали в 1995 году. За это время концепция как-то изменилась?
— Действительно, в 1995 году мы начали плотно работать над проектом, потому что тогда появился инвестор, готовый реализовать наш проект. Но поскольку получить в собственность землю ему не удалось, проект был заморожен. С тех пор мы дорабатывали нашу концепцию, но принципиально она не изменилась: и тогда, и сейчас мы настаивали на том, что Дом Наркомфина должен быть жилым и его для этого вообще не нужно менять.
— В том смысле, что физически он устарел, а морально нет?
— Именно. Дом Наркомфина — символ жилья современного человека. Не социалистического или коммунистического, а просто современного. Именно поэтому нам было принципиально важно сохранить его изначальную функцию и показать, что это актуальное здание, в котором можно с комфортом жить и сегодня. С Домом Наркомфина связано несколько мифов, главный из которых заключается в том, что это дом-коммуна, воплощающий переход от буржуазного уклада к коммунистическому.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Почему миф? Об этом же писал сам Гинзбург в своей книге «Жилище».
— Да, но в действительности это не так. Когда Дом Наркомфина был построен, Гинзбург почти сразу же спроектировал второй дом СНК, который планировалось построить рядом. Из-за того что в 1934 году конструктивизм был объявлен вредным буржуазным явлением, воплотить идею не удалось. Но этот проект чрезвычайно интересен. Там были предусмотрены ячейки 2К, аналогичные ячейкам К (78 кв. м), только еще больше — 120 кв. м. Так где же это коммунистическое расселение? Почему же дом не состоял из ячеек типа F? Уже тогда было понятно, что дома-коммуны — это утопия, а будущее — за новым типом жилья, предпосылки для которого появились еще до Первой мировой войны. Уже тогда в России стали строить дома гостиничного типа, Нирнзее делал свой дом в Гнездниковском переулке, который очень напоминает современное жилье без кухонь, с кинотеатром на верхнем этаже и театром-кабаре внизу, с кучей общественных функций.
— Так или иначе это был внятный социальный проект.
— Это был дом, который создавал новую среду обитания с очень сильным социальным уклоном, именно поэтому идеи конструктивистов получили такую популярность в послевоенной Европе, где к власти всюду пришли социалистические правительства. Ле Корбюзье переформатировал в своих хабитатах идеи, заложенные Гинзбургом в Доме Наркомфина. Дома-коммуны были утопической идеей, которая выросла не из домов гостиничного типа, а, скорее, из рабочих общежитий, где социализация была доведена до гротеска. Но в 1920-е годы она потеряла свою актуальность.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Летом власти Москвы объявили, что создадут рабочую группу, которая будет контролировать все этапы реконструкции памятника. Кто в нее входит и какие именно механизмы контроля здесь предусмотрены?
— Честно говоря, подробностей не знаю. Точно могу сказать, что с самого начала была создана рабочая группа, ведущая авторский надзор и научное руководство проектом. В нее входят сотрудники департамента культурного наследия, авторы проекта, в том числе я, и заказчики, которые еженедельно отслеживают все текущие работы.
— На протяжении многих лет всякий раз, когда речь заходила о реставрации Дома Наркомфина, архитекторы, градозащитники и активисты настаивали на необходимости экспертного контроля за ходом реставрации памятника. Эта идея кажется справедливой.
— Я готов к любому общественному и экспертному контролю. Наша работа прозрачна: проект реставрации вывешен на сайте департамента культурного наследия, с ним могут познакомиться все желающие. Кроме того, мы сами обеспечили общественный контроль путем привлечения международных волонтеров. Например, американский фотограф Наталья Меликова ведет летопись реставрации, постоянно снимая все происходящие изменения. Совсем скоро заработает сайт, там эти фотографии будут выложены в открытом доступе. Все заинтересованные стороны смогут следить за ходом реставрации в режиме реального времени.
Проект реставрации Дома Наркомфина
— Международные организации по защите культурного наследия как-то участвуют в этом процессе?
— У них нет никаких механизмов для этого. Мы сами стараемся подтянуть их, чтобы они имели представление о том, что происходит с домом. Единственный вопрос, который я хотел бы задать сейчас, — где эти любители общественного контроля были последние пять-шесть лет? Мы пришли в дом с варварскими ремонтами, сделанными в обход предписания департамента культурного наследия. Жители выбрасывали оригинальные деревянные окна и заменяли их пластиковыми, заливали стяжки и клали керамический гранит, закрашивали и завешивали панелями стены. В большинстве квартир были проведены евроремонты, которые полностью убили оригинальные материалы. Попав в дом после четырехлетнего перерыва, я не мог его узнать — так исказились первоначальные интерьеры. Мы сейчас разрабатываем проект научной реставрации, основываясь на принципах Венецианской хартии, и хотим, чтобы Дом Наркомфина оказался в списке мирового наследия ЮНЕСКО. Вот наша главная задача.
— Но Венецианская хартия подразумевает сохранение всех исторических пластов, а дом на протяжении своей истории не раз менялся.
— Но это не исторические слои, и сохранять их не нужно. Все перепланировки делали сами жители, и признать их ценными нельзя.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Камышит вы раскроете?
— Да, это инновационный материал, который является предтечей сегодняшних минераловатных утеплителей и каменной ваты, и его нужно открыть — это история. Но камышита в этом здании применено совсем немного. Он утепляет торцы балок, которые выходят на фасад, и часть стен перехода между жилым и коммунальным корпусами. Мы оставим фрагменты-зондажи с показом этого материала, чтобы его было видно. В остальных местах заменим камышит минераловатным утеплителем в той же геометрии, как это было в изначальном проекте.
— Камышит — единственный нестандартный материал в этом доме, все остальное — монолитные конструкции. В каком состоянии они находятся?
— Как ни странно, в очень хорошем. Есть места, которые требуют ремонта, но все равно это качественный железобетон, который простоит еще не один десяток лет. Самые большие вопросы вызывают не несущие конструкции, а навесные стены с ленточными окнами, которые внешне выглядят ужасно. Это проблема восточного фасада, выходящего во двор: там были установлены бетонные цветочницы и в стене сделаны дренажные отверстия для выхода лишней воды. Кашпо тогда не использовались. После войны, когда в доме достраивали первый этаж, делали коммунальные квартиры и застраивали вторые этажи в ячейках типа К, эти отверстия для дренажа в цветочницах заделали. Вода в них начала застаиваться и попадать в трещины между штукатуркой и блоками. Это и привело к частичному разрушению стены. Мы будем восстанавливать цветочницы (поместим их в кашпо) вместе с отверстиями для дренажа и вентиляции.
— Коммунальный корпус сохранит общественную функцию?
— Конечно. Мы сейчас ищем формат, что именно там разместится — кафе, выставочное пространство или зал для мероприятий, но в любом случае коммунальный корпус станет центральной общественной зоной в этом доме.
— В коммунальном корпусе частично сохранился большой витраж. Он будет восстановлен?
— Тот витраж, который сохранился, мы отреставрируем, как был отреставрирован исторический витраж на здании «Известий». Нижняя половина витража в 1950–1960-е годы была заменена на окна, так что придется делать копию. Вообще, мы разделили коммунальный корпус на зону консервации и зону воссоздания. В зоне консервации будут работать реставраторы, которые расчистят и восстановят подлинные поверхности. В зоне воссоздания, где оригинальные элементы не сохранились, стены будут укреплять современными материалами. Например, несколько компаний сделали для нас образцы сдвижных окон по проекту Гинзбурга, и мы выбираем, на каком варианте остановиться.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Что будет с пентхаусом Николая Милютина?
— Пентхаус Милютина — идея самого Милютина. Гинзбургу она категорически не нравилась, но он вынужден был смириться с волей заказчика. В доме планировалось механическая приточная вентиляция, но из-за нехватки денег ее не реализовали. Были сделаны две венткамеры: одна — маленькая, на северной эвакуационной лестницы, другая — большая, около южной лестницы, из которой Милютин решил сделать себе квартиру. Он взял за аналог ячейку типа К — с поправкой, что она выходит не на две, а на три стороны. Кроме этого пентхауса, на крыше были четыре ячейки, в которых располагалось общежитие.
— Что там будет после реставрации?
— Во всех помещениях после реставрации будут жилые квартиры. Я был бы рад, если бы их сдавали в аренду — такой режим их использования не позволит переделывать планировки и интерьеры.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Проект реставрации дома подразумевает восстановление оригинальных интерьеров. Как они будут выглядеть?
— Сейчас восстанавливаем схему покраски этих квартир по колористическим таблицам Хиннерка Шепера, художника из Баухауса, который занимался оформлением интерьеров в Доме Наркомфина. Мы провели эксперимент в одной из квартир: сделали порядка 50 зондажей под всеми сохранившимися слоями краски и прочих материалов и расчистили оригинальные цвета. Затем взяли похожую по оттенку и текстуре краску и покрасили ею стены. Эффект был потрясающий — я впервые увидел интерьер в цвете. Все же считают, что конструктивизм — это когда все белое, но на самом деле нет. Эта цветовая гамма была специально подобрана таким образом, чтобы визуально увеличить пространство квартир.
— Какие ограничения восстановление оригинальных интерьеров наложит на будущих жителей дома?
— Я рассчитываю, что квартиры будут сдаваться с отделкой, чтобы избежать ремонта. Сантехника, кухонное оборудование должны быть уже встроенными. Максимум, что смогут привезти новые владельцы, — мебель и светильники. По закону, сегодня те, кто покупает квартиры в доме, должен подписать охранное обязательство, которое запрещает менять то, что является предметом охраны.
— Сами не планируете туда перебраться?
— Хотел бы, но вряд ли. Я много лет живу в старом московском доме и привык к нему. В конце концов, я занимаюсь Домом Наркомфина не для себя, а для того, чтобы отдать долги своему отцу и деду.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— В екатеринбургском доме Уралоблсовета (архитектор — Моисей Гинзбург) создан музей ячейки F. Планируется ли музеефикация отдельных ячеек в Доме Наркомфина?
— Одна из ячеек точно должна быть музеефицирована. С моей точки зрения, для этого подходит так называемая квартира привратника на первом и втором этажах. Поскольку у нее два входа (наверху и внизу), ее разделили, и долгое время считалось, что это два отдельных помещения. Она удобно расположена и идеально подошла бы для музея. Мы обсуждаем такую возможность, но готового решения пока нет.
— В прошлом году по вашему проекту отреставрировали еще один знаковый памятник конструктивизма — здание «Известий» (его архитектор Григорий Бархин — прадед Алексея Гинзбурга. — Прим. ред.) на Пушкинской площади. Что самое сложное в работе с такими объектами? Есть расхожее мнение, что их трудно восстанавливать, потому что эти дома строили из плохих, недолговечных материалов, например шлакоблоков и строительного мусора, как в случае с домом Мельникова. Это миф или действительно так?
— В случае с Домом Наркомфина точно миф. Его строители использовали все самые передовые технологии того времени. Сохранение оригинальных материалов дает возможность показать эти дома такими, какими они были задуманы. Когда мы пытаемся заменить какие-то детали, исчезает дух этой архитектуры. Консервация подлинных элементов должна быть главной реставрационной методикой таких зданий. Мы, например, долго объясняли, что здание «Известий» не должно краситься, как это происходило в советское время. Мы открыли старую штукатурку, защитили ее специальными средствами, которые не меняют цвет, точно так же поступили с витражами и кирпичной кладкой.
— Но это справедливо и для зданий более ранних эпох. Я имела в виду технологические сложности работы именно с конструктивистским наследием.
— В случае с конструктивистскими зданиями все инженерное оборудование является частью материальной культуры, которая требует сохранения и восстановления. Именно поэтому установить трубчатые стальные батареи Arbonia в Доме Наркомфина невозможно — мы должны отреставрировать оригинальные чугунные батареи или сделать их точные копии. Это и есть самое сложное. В домах XVIII—XIX веков использовавшиеся тогда инженерные системы сегодня, понятно, неприменимы, поэтому там просто устанавливаются современные элементы.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Когда смотришь ваше портфолио, поражает его охват: от реставрации сложнейших памятников авангарда до частных интерьеров. Такая диверсификация бизнеса — это вынужденный ход, чтобы держаться на плаву и быть коммерчески успешным, или вам просто интересно заниматься столь разными проектами?
— Я в первую очередь архитектор, и мне, конечно, интересно заниматься проектированием больших городских объектов. У нас в портфеле есть и жилые дома, и офисы, и коммерческие здания. Например, сейчас рядом с Театром на Таганке по нашему проекту строится многофункциональный центр. Он стоит в очень сложном месте: мы фактически сшиваем квартал, который был разрезан, когда в 1970-е годы под Таганской площадью строился тоннель. Мы восстанавливаем разрушенный фронт вдоль Садового кольца и создаем диалог со зданием театра, которое я считаю прекрасным образцом советского модернизма. У нас есть несколько проектов в регионах и да, мы занимаемся интерьерами. Но реставрация, которая стала для нас с отцом семейным делом, постепенно захватывает все больше и больше: интерес к ней после восстановления Дома Наркомфина у меня точно не пропадет. Работа в историческом городе соединяет во многих проектах новое строительство, реконструкцию и реставрацию и в этом смысле дает бесконечный простор для экспериментов.
Фотогалерея: реализованные проекты «Гинзбург Архитектс»
— В начале интервью вы сказали, что отношение прежних московских властей к конструктивистскому наследию было негативным и отсюда все проблемы. Сейчас, думаете, что-то поменялось?
— Отношение властей к конструктивизму постепенно меняется, так же как меняется отношение к нему общества.
— Разве? Только за последний год было два крупных скандала, связанных со сносом конструктивистских зданий — Таганской АТС и ДК им. Серафимовича, и защищать их вышли те же 200 человек, что и всегда. Среднестатистический горожанин, скорее всего, поддержит снос этих сооружений, потому что не понимает, в чем их ценность.
— С одной стороны, вы правы, с другой — нет. В 1980-е Дом Наркомфина посещали только международные исследователи конструктивизма, в 1990-е — все приезжавшие в Москву иностранные архитекторы. В нулевые стали приходить студенты архитектурных вузов, но все экскурсии все равно велись на английском языке. И только в последние несколько лет я слышу экскурсии на русском — для обычные посетителей, не специалистов. Люди постепенно начинают понимать, что конструктивизм — это наше достояние, которым можно и нужно гордиться.
Архитектурная мастерская «Гинзбург Архитектс»
Архитектурная мастерская «Гинзбург Архитектс» была основана в 1995 году Владимиром и Алексеем Гинзбургами. Компания специализируется на проектировании жилья, коммерческой недвижимости, объектов промышленного строительства, а также реконструкции, реставрации и приспособления исторических зданий, дизайне интерьеров. Среди крупнейших реализованных проектов — жилой дом на Трехгорном Валу, 14, реставрация дома книгоиздателя Сытина, реставрация здания газеты «Известия» в Москве, гостиница и апартаменты «Камелия», жилой комплекс «Идеал Хаус», жилой квартал «Малый Ахун» в Сочи.
Об аттестации специалистов в области сохранения объектов культурного наследия (за исключением спасательных археологических полевых работ), в области реставрации иных культурных ценностей
Текст документа
МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ПРИКАЗ
29 апреля 2015г.
№ 1387
Москва
Об аттестации специалистов в области сохранения объектов культурного наследия (за исключением спасательных археологических полевых работ), в области реставрации иных культурных ценностей
В соответствии с пунктами 2 и 10 Порядка проведения аттестации специалистов в области сохранения объектов культурного наследия (за исключением спасательных археологических полевых работ), в области реставрации иных культурных ценностей, утвержденного приказом Министерства культуры Российской Федерации от 5 мая 2012 г. № 474, и на основании протокола заседания Аттестационной комиссии Министерства культуры Российской Федерации по проведению аттестации специалистов в области сохранения объектов культурного наследия (за исключением спасательных археологических полевых работ), в области реставрации иных культурных ценностей от 28.04.2015 № 31 приказываю:
1. Аттестовать специалистов в области сохранения объектов культурного наследия (за исключением спасательных археологических полевых работ), в области реставрации иных культурных ценностей согласно приложению к настоящему приказу.
2. Департаменту государственной охраны культурного наследия (В.А.Цветнов) обеспечить:
размещение информации об аттестации специалистов в области сохранения объектов культурного наследия (за исключением спасательных
археологических полевых работ), в области реставрации иных культурных ценностей на официальном сайте Министерства культуры Российской Федерации.
уведомление соискателей в области сохранения объектов культурного наследия (за исключением спасательных археологических полевых работ), в области реставрации иных культурных ценностей (согласно приложению к настоящему приказу) о результатах прохождения аттестации в письменной форме.
3. Контроль за исполнением настоящего приказа оставляю за собой.
Заместитель Министра Г.У.Пирумов
Приложение
к приказу Минкультуры России
от 29 апреля 2015г. № 1387
ПЕРЕЧЕНЬ
специалистов, аттестованных в области сохранения объектов культурного наследия (за исключением спасательных археологических полевых работ), в области реставрации иных культурных ценностей
|
Аверин Александр Яковлевич |
— вторая категория инженера (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Александрова Наталия Вячеславовна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Алехин Владимир Борисович |
— третья категория инженера (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Андрющенко Евгения Аркадьевна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Аносова Елена Владимировна |
— вторая категория художника-реставратора (направление — станковая темперная живопись) |
|
Антонова Татьяна Сергеевна |
— высшая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Антонюк Ольга Дмитриевна |
— третья категория инженера (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Барынина Алиса Сергеевна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Белькевич Ольга Всеславна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Болотина Мария Васильевна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Буланова Ирина Владимировна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Быркин Александр Владимирович |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Верещагина Елена Олеговна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Вдовиченко Михаил Дмитриевич |
— первая категория художника- реставратора (направление — изделия из кожи) |
|
Воронина Марина Михайловна |
— третья категория художника-реставратора (направление — станковая масляная живопись) |
|
Гартиг Ирина Дмитриевна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Гинзбург Алексей Владимирович |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Голубева Наталия Александровна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Гольман Евгений Анатольевич |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Даниленко Надежда Ивановна |
— высшая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Добрынин Сергей Николаевич |
— высшая категория художника-реставратора (направление — станковая темперная живопись) |
|
Дубонос Григорий Михайлович |
— высшая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Евстигнеева Марина Игоревна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Егорова Надежда Валентиновна |
— первая категория художника-реставратора (направление — станковая масляная живопись) |
|
Жаворонков Александр Валентинович |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Желтиков Александр Борисович |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Зайнетдинова Диляра Маратовна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Зайцева Екатерина Владимировна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Кабанова Вера Михайловна |
— первая категория инженера (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Кайгородцева Ольга Сергеевна |
— первая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Канер Елена Михайловна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Карандашова Ольга Николаевна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Кесарев Рудольф Александрович |
— высшая категория художника-реставратора (направление — станковая темперная живопись) |
|
Китайгородская Анна Борисовна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Кленова Ольга Юрьевна |
— высшая категория художника-реставратора (направление — станковая масляная живопись) |
|
Колпакова Мария Михайловна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Куликов Алексей Сергеевич |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Лазарева Лариса Валерьяновна |
— высшая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Лобанова Анастасия Геннадьевна |
— высшая категория художника- реставратора (направление — изделия из ткани) |
|
Ломакова Марианна Валентиновна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Лось Марина Александровна |
— первая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Лунгу Алексей Михайлович |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Максимова Елена Владимировна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Маслова Елена Анатольевна |
— высшая категория художника- реставратора (направление — изделия из кожи) |
|
Матвеева Юлия Владиленовна |
— высшая категория художника реставратора (направление — изделия из ткани) |
|
Марценюк Екатерина Владиленовна |
— первая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Молчанова Александра Александровна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Москалева Анна Юрьевна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Мурашева Людмила Юрьевна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Назарова Асия Ахнафовна |
— вторая категория художника-реставратора (направление — станковая масляная живопись) |
|
Неустроев Василий Николаевич |
— первая категория художника-реставратора (направление — станковая масляная живопись) |
|
Орембо Леонарда Антоновна |
— первая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Орлов Андрей Васильевич |
— третья категория инженера (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Поворова Ольга Петровна |
— первая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Полянская Елена Павловна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Попов Александр Владимирович |
— высшая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Приступа Екатерина Анатольевна |
— первая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Прокофьев Александр Игоревич |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Пустовит Руслан Евгеньевич |
— третья категория инженера (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Раша Иосиф Кириллович |
— высшая категория инженера (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Рославский-Нарышкин Павел Викторович |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Рославская-Нарышкина Елена Александровна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Русакова Нина Исааковна |
— высшая категория художника-реставратора (направление — станковая масляная живопись) |
|
Скрынникова Елена Владимировна |
— высшая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Сорокина Татьяна Ивановна |
— первая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Толстых Александра Алексеевна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Терпугова Татьяна Алексеевна |
— вторая категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Устинов Александр Николаевич |
— третья категория инженера (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Ушанова Анастасия Сергеевна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Фомина Елена Рафаэльевна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Чабан Оксана Анатольевна |
— третья категория архитектора (направление — проектные работы по сохранению объектов культурного наследия) |
|
Шельбах Екатерина Евгеньевна |
— вторая категория художника-реставратора (направление — изделия из ткани) |
| Краткое наименование | ИНН | Статус |
|---|---|---|
| ООО «ЦНИИЭП Жилища К» | 7709646990 | Является членом |
| ООО «Арх. бюро «Лиза» | 7736106954 | Является членом |
| ЗАО «СК Ремикс» | 7728167248 | Исключен |
| ООО «Эм-И-Пи Инжиниринг Рус» | 7709843268 | Исключен |
| ООО «АСТАРИ» | 7707284335 | Исключен |
| ООО «МЕ’МАР» | 7706262963 | Исключен |
| ИП Гинзбург Алексей Владимирович | 770404464481 | Является членом |
| ООО ИЦ «Кариатида» | 7734629998 | Является членом |
| ООО «МБА-Строй» | 7709755910 | Является членом |
| ООО «ЦАМ» | 5029094635 | Исключен |
| ООО «Мастерская» | 7706717508 | Исключен |
| ООО АБ «Новый Проект» | 7706529254 | Является членом |
| ООО «Яузапроект» | 7705911904 | Исключен |
| ООО «ПТМ «РЕАРХ» | 5075014754 | Исключен |
| ООО «Аркаим-Архитектор» | 7718166365 | Исключен |
| ООО АМК «АРСТ» | 7707543942 | Исключен |
| ООО «РОСЭКОЦЕНТР» | 7704677715 | Исключен |
| ООО «Архитектурная мастерская Павла Поликарпова» | 7702629635 | Является членом |
| ООО «АМ Ермакова В. В.» | 7714738974 | Исключен |
| ООО «АЛЬБИОН» | 7714646459 | Является членом |
Алексей Гинзбург
Алексей Гинзбургинформация:
Профессор Международной Академии АрхитектурыПрофессор МАРХИ — МАРХИ
Вице-президент Союза архитекторов Москвы
Член совета директоров Союза архитекторов России
Алексей Гинзбург родился в Москве 29 октября 1969 года.
1993 г. — окончил МАРХИ
.
1993-1995 гг. — архитектор Студии 18 Моспроекта-2
.
1995 — вместе с Виталием Гинзбургом, Алексей основал «Архитектурную мастерскую Виталия Гинзбурга» в Москве
.
С 1997 г. — руководитель архитектурного бюро «Гинзбург Архитектс».
Награды:
2015 г. — лауреат премии «Золотое сечение» за проект многофункционального центра на Земляном Валу, 77-79, Москва, Россия.
2015 — Премия «Качественная архитектура» за проектирование и строительство особняка в поселке Красновидово Московской области, Россия
2011 г. — золотой диплом международного фестиваля «Зодчество-2011» за проект реконструкции жилого дома с подземным паркингом, расположенного по адресу: корп. 14, корп.3, Трехгорный Вал, Москва, Россия.
2011 г. — диплом Союза архитекторов России за комплекс «Малый Ахун» на 1 325 гостиничных номеров в восточной части Имеретинской низменности, г. Сочи, Россия
2011 г. — медаль Василия Баженова за «Высокое архитектурное мастерство»
.
2009 г. — специальный приз Американского института архитекторов, серебряная медаль и диплом лауреата за многофункциональный рекреационный комплекс в Дубае на Всемирной триеннале архитектуры INTERARCH, София, Болгария
2007 г. — серебряный диплом конкурса архитектурных проектов 2005-2007 гг., Организованного в рамках фестиваля «Зодчество» в номинации «Проекты» за многофункциональный рекреационный комплекс на Приморской набережной пляжа «Солнечный» и в парке им. Фрунзе в г. Сочи.
Архитектор Алексей Гинзбург и Дом Наркомфина — Calvert 22 Foundation
Присоединяйтесь к нам и Фонтанке в книжном магазине Calvert 22 на вечере, посвященном конструктивистской архитектуре, и познакомьтесь с архитектором Алексеем Гинзбургом , внуком советского архитектора Моисея Гинзбурга .
Алексей расскажет о Наркомфине, шедевре конструктивизма 1929 года его деда, а также о тенденциях реставрации конструктивистской архитектуры, таких как здание Наркомфина, здание Известий и другие.
Он также представит две книги Моисея Гинзбурга, которые недавно были впервые представлены на английском языке, в том числе факсимильную публикацию знаковой книги 1934 года Жилище , которая проливает свет на философию и теорию советской архитектуры и значение Наркомфин.
Алексей также будет отвечать на вопросы Will Strong , менеджер программы Calvert 22 Foundation.
Подробнее о Доме Наркомфина в The Calvert Journal здесь.
О книге
Жилище: пятилетняя работа над проблемой жилья Моисей Гинзбург
Жилище: пять лет работы над проблемой жилья — третья из четырех новаторских работ, написанных советским архитектором-модернистом Моисеем Гинзбургом (1892–1946). Это факсимильное издание, впервые опубликованное в 1934 году, является первым переводом всей книги на английский язык, в котором подробно описываются работы Гинзбурга за пятилетний период в конце 1920-х — начале 1930-х годов.
Начиная с обширного обзора жилья в различных культурах и традициях, Гинзбург разъясняет способы, которыми он и его коллеги пытались адаптировать и применить архитектурные решения к новым требованиям советской жизни. Это включает подробный анализ здания Наркомфина в Москве, которое сейчас реставрирует его внук, архитектор Алексей Гинзбург; описание его работы над коммунальным домом; и теории, лежащие в основе двух крупных жилищных проектов: Магнитогорья и Зеленый город.Период, охваченный Жилищем , представляет собой вершину конструктивизма.
Издательство «Гинзбург Дизайн» и «Фонтанка».
русских архитекторов — — Englische Bücher kaufen
Источник: Википедия. Страниц: 143. Главы: Огюст де Монферран, братья Веснины, Список русских архитекторов, Василий Баженов, Эль Лисицкий, Николай Львов, Винченцо Бренна, Чарльз Камерон, Константин Мельников, Владимир Щуко, Владимир Шухов, Николай Ладовский, Иван Жолтовский, Федор Шехтель , Иван Фомин, Бертольд Любеткин, Матвей Казаков, Адам Менелос, Николай Александрович Милютин, Джакомо Кваренги, Александр Померанцев, Алексей Душкин, Альберто Кавос, Роман Клейн, Иван Машков, Илья Голосов, Лев Кекушев, Карп Золотарев, Виктор Шерберг Максимилиан Мессмахер, Андрей Воронихин, Давид Гримм, Евграф Тюрин, Франческо Бартоломео Растрелли, Алексей Горностаев, Моисей Гинзбург, Мирон Мержанов, Петр Барановский, Андреян Захаров, Александр Зеленко, Александр Кокоринов, Маринэвэн Гилардигор, Доменико Бартоломео Гилардиорди Мордвинов, Алексей Щусев, Симон Расторгуев, Иван Сергеевич Кузнецов, Константин Тон, Федор Лидваль, Владимир Владимирович h Шервуд, Никита Лазарев, Александр Бернардацци, Андрей Достоевский, Карл Бланк, Александр Каминский, Николай Лансере, Илларион Иванов-Шиц, Виталий Лагутенко, Илья Бондаренко, Йозеф Бове, Дмитрий Швидковский, Карло Росси, Николай Жерихов, Уильям Хесте, Сергей Хесте Владимир Татлин, Иван Старов, Иван Леонидов, Валерий Андросов, Яков Чернихов, Ной Троцкий, Франческо Кампореси, Вячеслав Олтаржевский, Дмитрий Ухтомский, Александр Брюллов, Лев Руднев, Василий Стасов, Виктор Хартманн, Иван Николаев, Дмитрий Чечулин, Александр Виттен, Юрий Федорович Виттенберг , Федор Горностаев, Иосиф Санлайт, Савва Чевакинский, Михаил Эйзенштейн, Антонио Ринальди, Александр Веснин, Авраам Мельников, Георг Иоганн Маттарнови, Виктор Александрович Веснин, Николай Никитин, Андрей Штакеншнайдер, Доменико Трезини, Михаил Земцов, Павел Суровый , Николай Колли, Постник Яковлев, Аристотиль Фиораванти, Луиджи Руска, Ипполит Монигетти, Иван Ропет, Андрей Квасов, Василий Ермолин, Иван Ф Йодорович Мичурин, Пьетро Антонио Трезини, Алоизио Новый, Пантелеймон Голосов, Братья Бернардаччи, Николай Бенуа, Николай Васильевич Васильев, Михаил Павлович Малахов, Леон Бенуа, Алоизио да Милано, Марко Руффо, Анатолисович Осьипович, Владимир Полянский, Марко Руффо, Анатолисович Ошипович , Николай Чагин, Василий Кенель, Леонид Александрович Веснин, Харальд Юлиус фон Боссе, Нодар Канчели, Сергей Малютин, Георгий Крутиков, Отто Пиус Гиппиус, Лев Ильин, Якоб Николаевич Попов.Отрывок: Братья Веснины: Леонид Веснин (1880-1933), Виктор Веснин (1882-1950) и Александр Веснин (1883-1959) были лидерами конструктивистской архитектуры, доминирующей архитектурной школы Советского Союза в 1920-х и начале 1930-х годов. Точная оценка индивидуального вклада каждого брата в их совместную работу остается предметом споров и предположений; Тем не менее историки отмечают ведущую роль Александра Веснина в ранних конструктивистских проектах братьев Весниных между 1923 и 1925 годами.Александр также сделал самую выдающуюся карьеру за пределами архитектуры, будучи сценографом и художником-абстракционистом. Самое раннее сотрудничество братьев в области архитектуры датируется 1906 годом; их первое реальное здание было завершено в 1910 году. Между 1910 и 1916 годами московская семейная фирма спроектировала и построила небольшое количество общественных и частных зданий в Москве и Нижнем Новгороде, стилистически ориентированные на неоклассицизм. Во время Гражданской …
.