Как главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов в качестве волонтера занялся реставрацией Анненкирхе в Петербурге
Урбанистика
Сергей Кузнецов к 35 годам был партнером одного из самых модных архитектурных бюро в России, но бросил успешную карьеру и пошел работать главным архитектором Москвы. После этого в столице разбили парк у стен Кремля, пригласили работать над проектами кого-то из самых известных современных архитекторов, а заодно поставили качели для взрослых на самой Триумфальной площади. В свободное время Сергей успевает заниматься рисованием, а заодно решил на волонтерских началах заняться восстановлением Анненкирхе в Петербурге. По просьбе «Собака.ru» архитектурный критик и писатель Мария Элькина поговорила с Кузнецовым о том, почему во время реставрации не стоит искать историческую правду, откуда берутся молодые талантливые архитекторы и почему именно у Петербурга есть все шансы превратиться в лучший город на планете.
Анненкирхе, или Как Сергей Кузнецов смотрит на реставрацию исторических памятников
В 1785 году для лютеранской общины Петербурга по проекту Юрия Матвеевича Фельтена была построена каменная кирха в Литейной части города.
От нее произошло название улицы — Кирочная. В 1920-е годы здесь продолжала работать семинария (да, после революции!). Но к концу 1930-х здание переделали в кинотеатр «Спартак», который стал культовым для Ленинграда — здесь показывали зарубежные фильмы, а одним из посетителей был поэт Иосиф Бродский, который жил по соседству. После 1990 года кинотеатр потерял свою ценность и стал, как сказали бы сейчас, мультифункциональным пространством — в местном рок-клубе выступали группы «Король и шут» и «АукцЫон». В 2002 году в «Спартаке» случился пожар. Спустя 20 лет здание восстановили только частично, интерьеры по-прежнему нуждаются в ремонте. Анненкирхе передали (2013 год!) лютеранской церкви, силами которой здание превратилось в подобие дома культуры и место, где складывается локальное сообщество. В кирху можно прийти не только на богослужение, но и на выставку, лекцию, концерт — или даже просто выпить кофе.
Главный архитектор Москвы займется восстановлением Анненкирхе в Петербурге — звучит неожиданно.
Как так получилось?
В прошлом году в Анненкирхе проходила выставка моих акварельных работ «12 касаний». Да, я много чем занимаюсь помимо основной работы: рисую, делаю арт-проекты. И вот мы разговорились с настоятелем Анненкирхе Евгением Раскатовым: он спросил меня, как подступиться к ремонту в здании. И мы спонтанно пришли к тому, что можно было бы сделать проект, подразумевающий такое органическое развитие пространства церкви, где центральная роль досталась бы не архитектору и его замыслу, а естественному течению жизни.
Что вы имеете в виду?
Я хочу быть максимально деликатным и идти от того, как пространство Анненкирхе уже сложилось, как оно сейчас живет и будет жить в будущем. Может, сделать его где-то более удобным. Предложить какие-то более элегантные решения. Но не навязывать своего личного видения всего здания целиком.
Кинотеатр «Спартак». 1949 год
Будет ли этот проект реставрации отличаться от того, к чему мы привыкли в Петербурге?
Он будет бережным по отношению к нынешнему состоянию здания, мы не будем его радикально менять.
Анненкирхе пережила изменение функции, горела, потом восстанавливалась постепенно силами прихода. Эти изменения имеют ценность сами по себе и не позволяют сделать здесь консервативный проект реставрации с восстановлением исторического облика. Например, в Анненкирхе есть лестница, спроектированная в 1920-е годы архитектором Александром Гегелло, она не относится к памятнику формально, но очевидно, что ее важно сохранить.
Действительно, в России реставрацию как правило делают с «восстановлением исторического облика». А если это не получается, все равно стараются стилизовать пространство под старину. Насколько это правильно с точки зрения сохранения аутентичности?
Не знаю, как это выглядит глазами реставраторов, но как архитектору и как пользователю мне вообще такой подход — за редчайшим исключением! — неинтересен. Да, восстановление в первоначальном виде Петергофа после Великой Отечественной было очень важной акцией, желанием залечить рану, оно имело больше эмоциональное значение.
По схожим причинам, наверное, после Второй мировой войны восстановили центр Варшавы. Восстановление храма Христа Спасителя в Москве, который архитектурно не представляет собой ничего интересного, тоже было символическим актом.
Я придерживаюсь принципов охраны памятников, зафиксированных в Венецианской хартии в 1964 году. Они заключаются в том, что все, что полностью утрачено, — утрачено навсегда, а все, что делается сегодня, должно быть отражением сегодняшнего дня и не оставлять шанса спутать это с чем-то старинным. С точки зрения Венецианской хартии восстановленный храм Христа Спасителя не может считаться памятником.
Пожар в Анненкирхе. 2002 год
Как сейчас в таком случае надо было бы поступать?
В Москве недавно восстановили из руин усадьбу Царицыно — на мой взгляд, в этом нет никакого смысла. Законсервированные руины были бы гораздо интереснее, чем фантазия специалистов, которые не являются авторами — архитекторами XVIII века Матвеем Казаковым и Василием Баженовым.
Если очень хотелось именно достроить, то стоило искать современного яркого архитектора, сделать с ним талантливый проект, который интегрировал бы в себя эти руины. Такое решение было бы более ценно и для современников, и тем более для будущих поколений — надо всегда помнить, что их будет больше, чем нас.
Слои истории ценны сами по себе. То, что наросло со временем, и то, что было утрачено, — интереснее того, как сооружение выглядело изначально. Руины Парфенона мне интереснее, чем то, что получилось бы, если бы его сделали таким, каким он якобы был при Фидии. Руины рассказывают обо всем, что происходило после постройки храма, реконструкция бы это скрыла. Зачем пытаться отматывать историю назад? Она делает нас богаче вся целиком.
Восстановление колокольни. 2010 год
Чем занимается главный архитектор и как ему в этом помогают городские сообщества
До того, как в 2012 году Сергея Кузнецова пригласили на должность главного архитектора Москвы, он был партнером успешного частного архитектурного бюро «СПИЧ».
В то время оно было (и остается сегодня!) одним из самых успешных в России. Бюро участвовало в проектировании башни «Федерация» в Москве и Невской ратуши в Петербурге. С приходом Сергея в Москомархитектуру связывают конец моды на «лужковский стиль», возникновение более актуальных эстетических стандартов, развитие общественных пространств. Кузнецов лично курировал многие яркие проекты, включая парк «Зарядье» у Красной площади. Конкурс на проект «Зарядья» проводили среди архитекторов со всего мира, что стало заметным событием в глобальном профессиональном сообществе. Сегодня одна из самых обсуждаемых строек в Москве — реконструкция Бадаевского пивоваренного завода с возведением здания на высоких пилонах по проекту бюро Herzog & de Meuron — лауреатов премии Притцкера, авторов Филармонии в Гамбурге и реконструкции здания силовой подстанции в галерею Tate Modern в Лондоне.
Как произошел такой резкий трансфер в вашей карьере — от практикующего архитектора до городского чиновника? И довольны ли вы им?
Как ни странно, я занимаюсь тем же, чем и раньше, — работаю над проектами, просто в другом масштабе.
У нас был офис с Сергеем Чобаном, мы работали в разных городах России, в Казахстане, на Украине, в Белоруссии, построили здание в Берлине. Мне казалось, что у меня сложившаяся жизнь. А в 35 лет меня просто нашли хедхантеры и предложили должность главного архитектора. Поначалу это не особенно меня привлекло. Я согласился пойти на собеседование, потому что было интересно познакомиться с мэром Москвы. А теперь это превратилось в очень сложный и продуктивный этап моей жизни.
Чем занимается главный архитектор в России?
В масштабах страны нет прописанных обязанностей главного архитектора города. Я свою должность конструировал, в общем, сам. Конечно, это стало возможно благодаря тому, что мэр Москвы Сергей Семенович Собянин поддержал мои инициативы, в том числе и проведение конкурсов, работу и с нашими молодыми архитекторами, и с иностранными специалистами.
На что вы влияете и на что не влияете?
Я отвечаю, в частности, за некую идеологию развития архитектуры города.
Например, я продвигаю идею развития Москвы как ансамбля вдоль реки, идею адаптации уличной среды для активных прогулок и спорта. Я не все это сам придумал, но слежу, чтобы на уровне и отдельных зданий, и проектов благоустройства, и планирования целых территорий это реализовывалось.
Сейчас мы стали наблюдать, как складываются новые вернакулярные районы. То есть не районы в административных границах, а территории, которые людьми воспринимаются как один район. Это происходит не по воле архитекторов, а само по себе, мы можем только наблюдать за процессом и помочь ему течь более гармонично. Что еще я считаю важным — хотя это не прописано нигде в моих обязанностях — развитие профессионального сообщества. Чтобы создавать среду высокого качества, нужны, в первую очередь, архитекторы — люди, которые ее способны генерировать. 10 лет назад в Москве было около 15 активно работающих архитектурных практик, сейчас их больше 120.
Что вы сделали, чтобы они появились?
Я проанализировал свой опыт работы архитектором в Москве, постарался устранить то, что мне мешало, и создать то, чего мне не хватало.
Мы проводим много конкурсов разного масштаба, в которых молодые люди могут показать себя. Устраиваем мероприятия, где архитекторы знакомятся с чиновниками и девелоперами. Потом мы выстроили более прозрачную систему взаимодействия между архитекторами и органами власти. В постсоветском мире личное знакомство с главным архитектором само по себе могло что-то решать. А мы сделали правила и критерии однозначными и всем понятными.
Какую еще роль архитектурное сообщество играет в развитии Москвы?
Архитектура — деятельность, связанная с социальным взаимодействием не меньше, чем с техническим проектированием. Свою идею или концепцию нужно донести до горожан, предпринимателей, представителей власти. Если ты не в состоянии выстроить свой проект в головах людей, нечего мечтать о том, чтобы его реализовать.
И вот как раз в сфере коммуникаций сообщество очень ценно. Невозможно сразу прийти к горожанам с какой-то идеей, вас просто не поймут. Нужно сначала создать вокруг идеи консенсус среди профессионалов, и уже они способны ее объяснить и популяризировать.
Это работает как мода. Вот у вас полосатая рубашка, у меня — в клетку. Это не потому, что вы так решили или я так решил: это где-то когда-то родилось в умах корифеев высокой моды и постепенно дошло до повседневной жизни. Многие московские проекты проделали подобную эволюцию. Застройка Бадаевского завода сначала вызвала массу вопросов, но сейчас многие москвичи ждут реализации этого проекта с нетерпением, он стал в хорошем смысле интригой.
Работа Сергея Кузнецова «Витебский вокзал». 2022 год
О том, как и почему Петербург можно сделать лучшим городом на свете
Вы удивитесь, но сегодня многие города мира развиваются согласно стратегии, принятой на много лет вперед. Как правило, она включает в себя не только архитектурные и пространственные решения, но, в первую очередь, экономические и социальные программы. Стратегия отвечает на вопрос, за счет чего и ради какой миссии город будет развиваться. Строительство отдельных зданий и новых районов, работа над городской средой оцениваются исходя из того, насколько они соответствуют обозначенным принципам и целям.
Что, как вам кажется, сейчас происходит в Петербурге с точки зрения градостроительного развития?
Петербург для меня — место суперсилы, я обожаю бывать в нем, обожаю его рисовать. Вопрос в соотношении между тем, что есть, и тем, что могло бы быть. Потенциально Петербург — лучший город на Земле. Сейчас это не так, но это точно может быть так. Здесь есть потрясающий исторический контент, которые я оцениваю выше, чем тот же контент в Лондоне или Париже. При этом в Петербурге не хватает новых ярких проектов.
Самая очевидная возможность их появления — это берега Финского залива. Лахта-Центр, к слову — очень хороший намек на эти возможности. Петербургу нужна современная архитектура, современная городская среда и, наверное, какие-то экономические и инвестиционные стратегии.
Сейчас Петербург — такая распухшая Венеция: все крутится вокруг туристов и музеев. Нужно скорее сделать из Петербурга российский Амстердам или российский Нью-Йорк. В городе есть порт, в нем может быть больше бизнеса, можно больше инвестировать в современное образование и медицину. Здесь некоторые сферы плохо развиты, но лакуны — еще одно доказательство гигантского потенциала города. Достаточно их заполнить, и здесь будет без преувеличения самый потрясающий город на свете.
Вы присоединитесь к процессу создания этого невероятного города?
Если позовут… и если моей жизни хватит и на Петербург.
«Сейчас Петербург — такая распухшая Венеция: все крутится вокруг туристов и музеев»
Возможно ли что-то сделать силами городского сообщества или его разрозненных частей, чтобы подтолкнуть Петербург в нужном направлении?
Я думаю, что демонстрировать готовность к новому — хороший способ.
В Петербурге многим кажется, что ничего достойного того, что здесь построено раньше, быть уже не может…
Нельзя все время хотеть только сохранять наследие, я с большой тревогой отношусь к культу прошлого. Я за культ даже не будущего, а настоящего. Чем будем гордиться именно мы, живущие сейчас, из того, что мы сделали? Я, как ни старайся, не чувствую достижения прошлого своими. Я не могу себя почувствовать строителем Петербурга.
Мысли про будущее в духе «вот сейчас плохо, а потом будет лучше» меня тоже не устраивают.
Вы занимаетесь много чем помимо работы главного архитектора. В том числе рисуете. И видно, как ваши рисунки со временем становятся свободнее и интереснее. Как развиваться в такой иррациональной области?
На мой взгляд, творческий путь — это поиск ответа на вопрос «А что еще можно сделать?», постоянное стремление к обновлению. Обновление, кстати, это еще и энтропия. Если я посмотрю, что рисовал 10–12 лет назад, то бóльшая часть покажется мне хламом, а те несколько работ, которые мне все еще дóроги, я не смог бы уже повторить. Произошла утеря какого-то навыка.
Моя любимая история, связанная с этим, произошла, когда еще при жизни Ильи Репина оказалась повреждена картина «Иван Грозный убивает своего сына».
Репина попросили восстановить утраченные части, но отстранили почти сразу, как он начал работать. Илья Ефимович к тому моменту уже стал другим художником и все делал совершенно иначе! Картину доверили реставраторам! Словом, ты постоянно меняешься. Никто не гарантирует, что ты при этом становишься лучше, вполне возможно, что и хуже. Но меняться все равно надо, как иначе?
Следите за нашими новостями в Telegram
Автор:
Мария Агафонова,
Теги:
Петербург будущего 2023
Материал из номера:
Январь
Люди:
Сергей Кузнецов
PostaАрт c Ренатой Пиотровски: интервью с главным архитектором Москвы Сергеем Кузнецовым
До 10 мая в Третьяковской галерее на Крымском валу открыта выставка «Великое княжество. Сокровища Владимиро-Суздальской земли», приуроченная к отмечаемой в 2024 году тысячелетней годовщине первого летописного упоминания о Суздале — древнейшем городе Северо-Восточной Руси.
На выставке представлено более 600 экспонатов — предметов старины и икон тех лет. А также — современные работы главного архитектора Москвы, художника и члена-корреспондента Российской академии художеств Сергея Кузнецова. В интервью Posta-Magazine, открывающем серию бесед Ренаты Пиотровски с людьми искусства, Сергей Кузнецов рассказал о любви к рисованию, архитектурных трендах и Москве как городе пограничья.
Рената Пиотровски: Сергей, сегодня вы участник выставки «Великое княжество. Сокровища Владимиро-Суздальской земли». Почему такие проекты важны?
Сергей Кузнецов: Такие выставки нужны, потому что в эпоху увлечения гаджетами, соцсетями и компьютерными играми тема знания и понимания культурных слоев, материальной культуры, истории — это не то, на что ты можешь играючи наткнуться в соцсетях, а если и наткнешься, то только на уровне фотографий с экрана телефона/монитора. Но жизнь состоит не только из гаджетов. Важно живое представление о предмете и важна социализация: работа кураторов, работа мастеров, которые вложили в это свой труд.
К счастью, саморазвитие становится модной мотивацией: люди интуитивно чувствуют, что, погрязнув в гаджетах, они много теряют в реальной жизни. Интернет — классная вещь, но он не дает ощущения реальности, тактильности, возможности отличить репродукцию от подлинника. Любознательность — ключевое качество людей, которое двигает нас вперед, и вот такие выставки ее подпитывают.
Здорово, что Москва предоставляет нам такие огромные возможности с точки зрения культурной повестки. Ведь искусство — это не просто приятный бонус к жизни, когда у тебя все уже есть, а вот тебе еще, по пирамиде Маслоу, немного культуры. Пирамида пирамидой, но правда в том, что качество жизни ключевым образом зависит от твоего восприятия, от понимания того, что ты видишь. Ты видишь то, что знаешь, и если ты не понимаешь чего-то, то ты и не распознаешь, хорошо это или плохо, красиво или некрасиво. Качество жизни приходит через осознанность того, что ты потребляешь и впитываешь, а это приходит через знания.
Выставка приурочена к тысячелетней годовщине первого летописного упоминания о Суздале.
Есть ли у вас какие-то личные впечатления об этом древнем городе?
В Суздале я был несколько раз. Я горжусь тем, что у нас в стране сохранились интереснейшие, богатейшие культурные слои, архитектурные в том числе, и Суздаль — одно из мест, где этого в достатке. Плюс для меня такие города являются примером того, какой могла бы быть страна, если бы на протяжении всего советского периода к этому наследию относились с должным уровнем трепета и уважения. Кстати, эта выставка показывает, что отношение меняется, и это очень важно. Потому что тема богатства культурных слоев, их незамусоренности важна.
Какие малые города России входят в ваш личный топ-5 в плане архитектуры и почему?
Я не могу похвастаться большими знаниями в этом плане, но в первую очередь хотел бы отметить Вышний Волочек, о котором мы с коллегами делали павильон России на биеннале в Венеции в 2010 году. Может быть, он не лучше и не хуже других, но его я изучил и полюбил. Если бы правильное течение жизни — продуктивное, созидательное, пропитанное здравым смыслом в отношении к истории и качеству жизни — было бы у нас основополагающей ценностью, города, подобные Вышнему Волочку были бы развитыми и любимыми местами для отдыха и локального туризма.
Еще люблю Псков — тоже город архитектурно очень интересный. И мой родной Солигалич в Костромской области, где я провел много времени в детстве.
Вообще структура городов с центральными площадями, торговыми рядами, большими соборами, церковью на площади и интересной сеткой исторической застройки — это такая типовая русская история, которая много где сохранилась и, в то же время, много где ликвидирована, утрачена, сломана или обезображена. Едешь по Золотому кольцу и, помимо «хайлайтов» — Ярославля, Костромы, Суздаля, Владимира, видишь много заброшенных мест, где стоят яркие памятники, из которых, как из аббатства Сан Гальгано, где Тарковский снимал «Ностальгию», можно было бы сделать настоящие туристические Мекки. К сожалению, пока наши культурные слои обесценены, хотя это — основы.
В Италии самое большое количество объектов ЮНЕСКО в мире, а в России — куча брошенных усадеб, которые стоят в зарослях борщевика. А ведь это крутые палаццо, которые могли бы быть памятниками или хотя бы жильем для реальных людей… И вот эту тему осознанного отношения и правильной оценки этих сокровищ в том числе поднимает эта выставка.
Эту тему нужно «раскачивать», бить во все колокола. И это не значит, что государство должно прийти и все отреставрировать: надо искать способы сотрудничества с частным бизнесом. Вот проект Бадаевского: частный инвестор вкладывает деньги, это здравый путь в отношениях с наследием.
Сергей Кузнецов — ARTBOOK|D.A.P.
| 9002 0 | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
А.П.
00 | 36 канадских долларов
08.2023 
08.2023 
| 65 канадских долларов
10.2023 