MVRDV (арх. бюро) – главные европейские архитектурные теоретики
Вряд ли в европейской архитектуре можно найти еще одно бюро, которое столько времени уделяет теории. Чаще всего теоретические изыскания используются архитекторами, чтобы объяснить ту или иную форму, – результат остается первичным. Бюро MVRDV существует уже более 15 лет и все это время параллельно с реальными заказами продолжает научные исследования, привлекая специалистов из самых разных сфер – от компьютерных программистов до биотехнологов. Якоб ван Риз, Вини Маас и Натали де Ври назвали бюро первыми буквами своих фамилий не случайно. Одному человеку было бы крайне непросто держать в голове так много различных дисциплин.
MVRDV, этому «трехглавому дракону», удается решать задачи, которые выходят далеко за рамки архитектуры. Чего стоит только их проект «Город свиней», в котором они исследуют градостроительные аспекты голландского животноводства, или бесконечно развивающийся в разных измерениях город KM3 («Квадратные километры»).
Количество данных, проходящих через их бюро, огромно. Они пытаются разными способами систематизировать эти данные и превратить в процесс создания формы. Они никогда не знают, что получится. Но в отличие от виртуальной архитектуры, используемые ими параметры абсолютно реальны. И они стараются не упустить ни одной цифры. Каждая новая методика MVRDV кажется уже состоявшимся идеальным инструментом проектировщика.
Компания
Якоб ван Риз (1964), Вини Маас (1959) и Натали де Ври (1965) создали MVRDV в 1991 году. Все они окончили Технический университет в Дельфте (Нидерланды). До MVRDV ван Риз и Маас работали у Рема Колхаса в ОМА, а де Ври практиковала в Mecanoo. Основа деятельности MVRDV – взаимопересечение дисциплин, связанных с архитектурой, – экономики, математики, программирования, социологии и других. Важная составляющая работы – создание новой типологии зданий, в частности жилья.
Среди работ, принесших бюро известность, – вилла VPRO (Хилверсум, Нидерланды, 1997), жилой комплекс для пожилых WoZoCo (Амстердам, 1997) и павильон Голландии на «ЭКСПО-2000» в Ганновере. Бюро занимается теоретическими исследованиями, в частности связанными с градостроительством.
Наиболее известные подобные проекты – Farmax, KM3, Metacity/Datatown. Среди последних значимых работ – жилые комплексы Silodam (Амстердам, 2002), Frosilo (Копенгаген, 2005) и Mirador (Мадрид, 2004), градостроительные проекты – Олимпийская деревня в Нью-Йорке (2004), реконструкция комплекса «Ле Алль» в Париже (2004). Наиболее значимые награды – Copenhagen City Buildings Prize (2005), Amsterdam Prize for the Arts (2003), NAI prize (2002). MVRDV – финалист престижной международной премии Миса ван дер Роэ (2003).
Но проходит время, появляются новые параметры, и все приходится начинать сначала. Заказчики и приглашенные консультанты начинают совместную с MVRDV работу над проектом на самой ранней его стадии. Эта голландская троица вовлекает их в процесс, делает соучастниками, сохраняя за собой роль лидера. Подобная схема работает как с проектами крупных жилых комплексов, так и при подготовке теоретических изданий или выставок.
В отличие от многих коллег их поколения, MVRDV построили не так много. Зато каждый объект – от виллы VPRO до последних жилых комплексов Frosilo или Mirador – особенный. И в каждом есть какая-то находка – от «бесконечного интерьера» VPRO до огромной террасы на уровне 13-го этажа дома Mirador.
То, что их трое, говорит о коллективном подходе к процессу проектирования. Всегда остается не до конца понятным, каким образом на равных работают столь творческие люди. Но на самом деле объяснение очень простое – они формируют единое целое, понимая друг друга еще до того, как произнесено слово. Важен диалог не только с заказчиком, но и с объективным критиком, который в состоянии и найти недостаток, и подсказать, как его исправить. Имеет значение и то, что система из трех творческих начал более устойчива и способна к изменениям. А ведь со времени создания бюро в 1991 году произошло так много.
В прошлом году по приглашению Центра современной архитектуры Якоб ван Риз приезжал в Москву и читал лекцию. Нам удалось задать ему несколько вопросов.
Ваше бюро существует уже 15 лет. Произошли ли за это время в архитектуре и в мире вообще какие-то кардинальные трансформации, которые повлияли на развитие профессии?
Я.Р. Многое изменилось. Прежде всего, усилилось влияние технологии на процесс проектирования. Много внимания стало уделяться «звездам архитектуры». Иногда нас представляют «звездами», но мы работаем в команде и этим отличаемся от них. В последнее время молодые архитекторы предпочитают коллективный труд, и это – явно выраженная тенденция.
Вы известны своими экспериментальными градостроительными проектами, такими как Metacity/Datatown или КМ3. Это некая дополнительная специализация, которую вы сами себе придумали, или действитель
Я.Р. Мы сами решили начать подобные исследования, но со временем клиенты стали их заказывать. С получением дополнительного финансирования у нас появилась возможность их продолжать. Помимо экспериментальных проектов, мы также делаем выставки и издаем книги. И логические пересечения между этими видами деятельности и реальной архитектурой очень интересны. Иногда проектирование может привести к эксперименту, иногда – наоборот. Нам нравится этим заниматься, но это не всегда возможно с точки зрения финансов – приходится обеспечивать работу офиса. Однако подобные долгосрочные исследования также необходимы для нашего развития.
Вместе с ОМА, UN Studio и другими известными бюро вы представляете голландскую школу архитектуры. Что вас объединяет?
Я.Р. Думаю, методология. Мы стараемся вернуться к ясности, идейной чистоте, которую необходимо понять и осознать. У любого решения должно быть объяснение. Подобный подход берет начало из голландской системы образования. Можно создать абсолютно понятную стратегию проектирования, но при этом получить очень странную форму. И тогда необходимо доказать неизбежность подобного решения, того, что именно оно правильно, даже если здания такой формы люди не видели раньше.
Какие аргументы вы используете в разговоре с заказчиком?
Я.Р. Всегда приходится играть в игру «деньги – ценность проекта – образ». Конечно, нужен правильный девелопер, согласный отправиться с тобой в путешествие, цель которого – создание чего-то нового. Но заказчик может и убить идею.
Будучи экспериментатором, чувствуете ли вы себя также футуристом? Можете ли спрогнозировать будущее архитектуры?
Я.Р. Будущее можно почувствовать, но осознать, что ты попал в точку, можно только через некоторое время после того, как здание закончено. Мы стараемся придумывать новое и доказывать заказчикам, что это именно то, что им нужно, даже если они не видели этого раньше. Но результат процесса непредсказуем.
В таком случае насколько важны презентации и иные визуальные материалы проекта?
Я.Р. Во взаимодействии с заказчиком очень важна формулировка аргумента, история, которую ему рассказываешь. Нужно акцентировать его внимание на ясности и неизбежности составляющих частей проекта, взаимосвязь между которыми должна быть очень логичной. Когда проект реализован, есть возможность еще раз взглянуть на предварительные разработки и убедиться, что был последовательным.
В ваших работах есть множество нестандартных конструктивных решений. Как вы взаимодействуете с конструкторами?
Я.Р. Конечно, каждый архитектор стремится получить лучших конструкторов. Главное – как их использовать. Прежде всего, их нужно заинтересовать, бросить им вызов своим проектом. Даже предлагая сделать какие-то, на первый взгляд, бессмысленные вещи.
С чего вы начинаете работу над проектом?
Я.Р. Прежде всего необходимо понять задачу, собрав все данные и сделав необходимые вычисления. Всегда надеемся, что наступит магический момент – и мы скажем: «Вот оно». Но единого рецепта нет – есть тяжелая работа, ошибки. Хотя со стороны кажется, что все происходит очень просто.
Многие шедевры современной архитектуры являются объектами культуры – музеями или библиотеками. По сути, они – символы новой эры информации, как, например, ваш проект Mountain of books. Насколько проектирование подобных зданий важно для развития архитектуры?
Я.Р. На мой взгляд, в этом случае функция не играет роли. Можно сделать и уникальный жилой дом или квартал. Подобный проект не будет «вторым сортом». Но до сих пор построить музей или библиотеку считается очень статусным. Сложно получить подобный заказ, если раньше не выполнял чего-либо подобного. Заказ на Mountain of books мы получили случайно, будучи приглашены к участию в открытом конкурсе. К этому моменту у нас имелись лишь теоретические изыскания в этой области.
Одним из наших конкурентов был ведущий специалист в архитектуре библиотек, другой имел огромный опыт в общественных зданиях. Но победили мы. Это значит, что опыт проектирования сооружений определенной функции не имеет особого значения, потому что таким образом повторяются найденные решения. Но это не то, что хотел клиент в случае с Mountain of books. То же касается и музеев.
Ваше бюро, которое считается новаторским, проектирует очень много жилья. Необычно, ведь это очень консервативный тип сооружения.
Я.Р. Типология жилых зданий имеет большой потенциал развития. Со временем для людей все более важной станет возможность выбора жилья. Раньше ты был счастлив, если у тебя просто был дом. То же и с автомобилями – достаточно было иметь нечто на четырех колесах, чем можно управлять. Теперь производители машин больше заботятся о дизайне, удобстве и иных аспектах. Вообще, тип дома может сказать многое о своем хозяине. К тому же жилище – это большие инвестиции, нужно сохранять ценность дома во времени. А консерваторы считают, что если он слишком экзотичен, его будет сложнее продать. Было время, когда в Голландии можно было продать любой дом. Именно тогда в Амстердаме мы построили здание на воде Silodam, стоимость квартир в котором до сих пор высока.
Мы выполняем и проекты частных вилл, однако не много, так как подобная работа отнимает немало времени. Наш последний проект – «Дом – штрих-код» в Мюнхене. Это жилище для пары, работающей в сфере рекламы. Они привыкли мыслить концепциями, поэтому и дом стал близкой им концепцией. Здание состоит из нескольких сегментов-домов, выстроенных в ряд, как штрих-код, каждый из которых является комнатой. Есть дом-гостиная, дом-лестница, дом – гостевая комната и так далее. Вместе они формируют некий квартал, улицу.
То есть эта концепция возникла из психологических особенностей хозяев?
Я.Р. Мы предложили им некую систему для формулировки своих пожеланий в отношении жилища. Они думали: «Конечно, это же штрих-код. Он поможет упорядочить нашу жизнь и понять, что нам нужно на самом деле». К тому же подобный подход позволил нам разрабатывать интерьеры комнат независимо друг от друга и подбирать разные фасадные материалы для каждого сегмента.
Когда клиент приходит к вам, всегда ли он знает, чего хочет?
Я.Р. Нет, конечно. Иногда хочет, чтобы мы его удивили, иногда высказывает конкретные пожелания.
Но почему они приходят именно к вам?
Я.Р. Они ищут оригинальные, уникальные решения поставленных ими задач.
Приходится ли вам диктовать свое видение заказчику?
Я.Р. Конечно. Мы пытаемся убедить его, что найденное нами решение – лучшее. Но не говоря, что просто нужно сделать именно так. Заказчик должен быть на твоей стороне и проявлять энтузиазм. Обычно они приходят к нам, чтобы понять, что им нужно на самом деле.
На мой взгляд, очень важно читать об архитектуре, а не просто визуально ее воспринимать. Зачем MVRDV выпускает книги?
Я.Р. Наши книги – словно некие сказки. В них множество картинок, но каждая включена туда со смыслом. Для каких-то проектов, например Metacity/Datatown, реализацией может быть только публикация результатов. О каких-то аспектах архитектуры мы размышляем на более глобальном уровне. Что такое данные? Как можно количественно представить информацию? Как визуализировать результат? Таким научным путем было сделано множество исследований. Берем одни данные, пересекаем с другими, получаем неожиданный итог. Наши книги выглядят немного странно, но их задача – показать «горькую правду».
Конечно, многие теоретические находки мы используем в реальных проектах. Недавно нам пришла идея заняться разработкой компьютерных программ. Мы не специалисты в программировании, но у нас есть определенные взгляды на то, каким должен быть архитектурный софт. Поводом к такой работе стал градостроительный проект, в котором необходимо было учесть очень много ограничений – природных, климатических, социальных, экономических и других. В обсуждении принимали участие многие специалисты.
Если объявляется важный международный конкурс, кого вы хотели бы видеть в жюри?
Я.Р. Это должны быть люди, понимающие суть проекта за его стилевыми характеристиками. В одном из интервью Ларс Спайбрук назвал нас boxy-guys, а себя – blobby-guy. Но все это вопросы формы, которые должны отходить на второй план. Сейчас любой архитектор может сделать сооружение любых очертаний. Главный вопрос в том, почему оно появилось и что он хотел этим сказать.
А как вы вообще относитесь к блоб-архитектуре, к этим модным «пузырям»?
Я.Р. Это интересно с точки зрения поиска новых форм. Иногда получаются любопытные пространства. На сегодня это своеобразный вид спорта – превращение виртуальных форм в реальные.
На лекции для характеристики тех или иных объектов вы использовали слово «скучный». Хорошая архитектура – «нескучная»?
Я.Р. На самом деле многие архитекторы, которые хотят быть нескучными, в творчестве ужасные зануды. Иногда скучное может быть очень красивым. Когда я говорю о «скучном здании», я имею в виду, что архитектура должна вдохновлять людей, они должны с чувством обсуждать ее.
Как вы распределяете работу между тремя руководителями MVRDV?
Я.Р. Иногда это просто случай – клиент зашел в офис и встретился с одним из нас. Важно, чтобы между заказчиком и ним возникло взаимопонимание. При этом любой проект – это коллективная работа, никто не скажет, что «это мое». Но лекции все равно мы читаем разные. Стараемся равномерно распределять нагрузку между собой. Кстати, именно я в последнее время чаще других разъезжаю по миру.
Среди других памятников архитектуры Москвы вы посетили дом Константина Мельникова в Кривоарбатском переулке. Ваши впечатления?
Я.Р. Это было похоже на сон. Я, наконец, посетил дом, о котором знал очень давно. Прежде всего, я не представлял его окружения. Это обычная улица в центре, участок окружен застройкой, а сам дом напоминает небольшой дворец. Создается ощущение, что он всегда там стоял, а город его постепенно окружал. Когда попадаешь внутрь, чувствуешь, что это анклав Виктора, сына Мельникова. Наш визит был долгим и спокойным, что позволило почувствовать дом. Особенно важно было общение с человеком, который так долго здесь прожил. Иначе воспринимаются небольшие детали, цвет, тени. На многие вещи я бы не обратил внимания, если бы был там один.
Можете ли вы сказать, что существуют некие принципы работы Мельникова, которые вы разделяете?
Я.Р. Многие, особенно те, которые он применял в своих рабочих клубах, например в клубе Русакова. Мы использовали похожие приемы в проекте WoZoCo, но в голове не укладывается то, что Мельников это сделал более 80 лет назад. И все же он всегда солировал, мы же – приверженцы коллективного стиля работы.
Интересно, что в своем доме Мельников применил нечто, напоминающее вашу концепцию «бесконечного интерьера».
Я.Р. Действительно. Мы также стараемся создавать иной мир внутри своих зданий, поэтому интерьер становится важнее экстерьера. Например, ромбовидные окна дома Мельникова хорошо смотрятся снаружи, но их истинную красоту чувствуешь только изнутри.
Еще одна интересная параллель – в уникальное современное пространство своего дома Мельников поставил антикварную мебель. Похожий прием вы использовали в вилле VPRO.
Я.Р. Верно. Кстати, недавно мы закончили реконструкцию отеля Ллойда. Этот исторический памятник постройки начала прошлого века представляет собой смешение старого и нового. В частности, мы привезли старые стулья из Восточной Европы – дело в том, что обычно в этом отеле селились эмигранты. Заказчику понравилась идея, и он стал собирать предметы интерьера из Румынии, Польши и других восточноевропейских государств. И они великолепно выглядят в современном внутреннем пространстве.
Мельников говорил, что многие архитекторы периода зарождения модернизма променяли свою профессию на специализацию инженеров, искусство – на технику. Вы согласны с этим?
Я.Р. Я не чувствую себя художником. Архитектура не свободна, но она была таковой во времена Мельникова. Для меня это прикладное искусство. Оно дает свободу, но только с определенными ограничениями. Вызов архитектору заключается в том, что он должен вдохнуть жизнь в проект так же, как это делают художники в отношении своих произведений.
Какие силы влияют на конечный результат проектирования?
Я.Р. Мы работаем с огромным количеством параметров – программой, финансами, заданием клиента. На работу влияют все ограничения – от бюджета до расположения пожарных выходов. Они давят на проект, что часто позволяет сделать нечто уникальное.
Могут ли ограничения улучшить проект?
Я.Р. Да, плохо, когда слишком много свободы, когда можно все. В проекте WoZoCo у нас были серьезные ограничения по зонированию, сложные поэтажные планы. Было очевидно, что мы не можем сделать дом обычного типа, поэтому пришлось искать оригинальное решение.
Вы когда-нибудь работали в историческом центре?
Я.Р. Нам пришлось общаться с комиссией по охране памятников только в работе над отелем Ллойда, и это было нелегко. Но большинство наших проектов находится за пределами исторического центра, в районах, построенных после второй мировой войны. У нас уже есть лейбл специалистов именно по таким зонам. Это неплохо, поскольку здесь много свободных участков.
Какие ближайшие задачи вы ставите перед MVRDV?
Я.Р. Мы существуем уже более 10 лет, достаточно известны, но реализовали не так уж и много проектов. Предстоит еще немало исследовать. Но мы молоды и не хотим спешить. Думаю, со временем у нас появятся новые специализации, мы будем выбирать для проектирования наиболее интересные заказы.
Смотрите также:
delovoy-kvartal.ru
«Подход MVRDV очень дисциплинирует ум и вкус» — Strelka Mag
Диана Бибишева прошла стажировку в голландском бюро MVRDV и рассказала, как архитекторы там работают по принципу «давайте попробуем» и почему стажёр должен трудиться больше всех.
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
ПРЕДЫСТОРИЯ
Училась в Казанском государственном архитектурно-строительном институте, прошла стажировку в Wowhaus и серию профессиональных курсов в США, Голландии и Англии. На четвёртом курсе, в 2014 году, уехала на стажировку в MVRDV. Сейчас сотрудничает с компанией SVESMI.
УСЛОВИЯ СТАЖИРОВКИ
Головной офис архитектурного бюро MVRDV находится в Роттердаме. Ещё один офис располагается в Шанхае и работает исключительно на азиатский рынок. Основали MVRDV Вини Маас, Якоб ван Рейс и Натали де Врис, но недавно список партнёров пополнился новыми людьми. Среди наиболее известных проектов бюро — офис для радиовещательной компании VPRO в Хилверсуме, Голландский павильон на Международной экспо — 2000 в Ганновере, Маркет-холл в Роттердаме, мастер-планы развития территории в Осло и Бордо, жилой комплекс Frøsilo в Копенгагене и другие.
Продолжительность: 6 месяцев
Стипендия: от 500 до 760 евро
Подготовка
Я всегда стремилась к тому, чтобы чередовать теорию и практику для полноценного профессионального роста, а к заграничной практике готовиться начала за год. Со страной, куда я хочу поехать, помогла определиться летняя школа Amsterdam Thinking City. Её собрали архитекторы при участии университетов TU Delft и University of Amsterdam. Там-то я и влюбилась в голландский подход, абсолютно новый тогда для меня архитектурно-градостроительный мир и, конечно же, в город и людей. Правда, сначала я думала, что у студента из России, а тем более не из столичного архитектурного института, нет шансов бороться с огромным количеством «подготовленных и передовых» европейцев. Но всё равно отправила заявку в MVRDV, и удача мне улыбнулась.
На начальном этапе главное — понравиться представителю бюро. Тогда офис активно поддерживает на этапе оформления, пишет официальное письмо-приглашение, собирает и подаёт все необходимые документы. Вообще в Голландии возможен и второй вариант — специалист сам обращается в посольство. Но это, конечно, занимает больше времени и, скорее всего, шансов на успех меньше. Так что в этом случае стоит особо благодарить добрый офис MVRDV. У MVRDV идёт набор стажёров круглый год, но есть два основных потока — в сентябре и марте. Каждый поток стажируется минимум по полгода, и входят в него примерно 15 человек.
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Для того чтобы попасть в бюро, необходимо предварительно отправить стандартный пакет документов: портфолио, мотивационное письмо, резюме и рекомендации. Мне повезло, и я вовремя узнала о том, что стажёров принимают потоками. Дело в том, что в течение года в MVRDV присылают тысячи резюме, самые хорошие из них сотрудники кадрового отдела откладывают, но, как это часто бывает, в момент набора стажёров о старых письмах забывают. Поэтому я подгадала сроки и своё письмо отправила тогда, когда бюро сообщило о поиске стажёров. Лучше быть «горячим», нежели лежать на полке годами.
Откровенно говоря, я была удивлена, когда узнала, что меня взяли. Если сравнивать с другими стажёрами-соискателями, я была самым молодым и неопытным специалистом. Остальные либо уже окончили магистратуру, либо были на финишной прямой. Из российского вуза я была одна. Ещё один русский парень стажировался в момент моего приезда от Миланского политехнического университета.
Обязательное условие для всех, подавших заявки, — быть студентом. Потому что компания оформляет документы, и есть огромная разница в цене и в сложностях оформления между студенческой и рабочей визами. Кроме того, тот факт, что человек ещё учится, является гарантом того, что он вернётся, а не останется в Голландии. Помимо гигантского пакета документов на визу, надо было обязательно заполнить анкету и согласовать её с вузом: что мои руководители не против, что они в курсе моего отъезда и что я согласна с требованиями компании и обязуюсь их выполнять. Ещё до отъезда я знала, какая у меня будет зарплата, сколько часов в неделю я буду работать и прочие детали договора.
В Казанском институте я была скорее исключением: мало кто отправлялся на стажировку за границу. Так что в учебной части никто не знал, как корректно меня оформлять, была куча сложностей и проблем. С другой стороны, мои руководители поддержали моё решение и всячески старались помочь разобраться со сложной бюрократической системой.
ПЕРЕЕЗД И ПЕРВЫЙ МЕСЯЦ РАБОТЫ
В Голландии установлен прожиточный минимум, полагаясь на который, компания назначает стажёрам зарплату. У меня она была чуть больше, чем у остальных, потому что я была единственной, кто работал по визе, — остальные учились в Европе или окончили вуз в Голландии. Из зарплаты вычиталась сумма для общего ланча в офисе, а если сотрудник или стажёр оставался после окончания рабочего дня, то часть суммы за ужин возвращалась в конце месяца. Рабочий день начинался в 09:30 и официально заканчивался в 17:30, но бывало, что я уходила и в 10 вечера.
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Жильё бюро не предоставляет, но HR-отдел обязательно даёт рекомендацию, где лучше и дешевле остановиться. Как правило, есть несколько комнат, которые передаются от одного потока стажёров другому. Поскольку у меня были сложности с визой, я отложила поиск жилья на последний момент. По сути, завтра я должна вылетать, а я ещё не знаю, где мне там ночевать. Мне повезло: в Амстердаме у меня есть несколько друзей, у одного из которых я договорилась пожить неделю. Правда, долго так не могло продолжаться, надо было срочно искать легальное место жилья. Дело в том, что в Голландии можно получить подобие ИНН только по адресу проживания, то есть непременно надо где-то зарегистрироваться, чтобы получить право на зарплату. В общем, очень быстрые поиски завершились тем, что я переехала в квартиру, которую в итоге снимала одна.
Скажу честно, на зарплату бюро снимать жильё накладно. Всё-таки в Голландии дорого жить. Аренда обходится приблизительно в 300–350 евро в месяц. С учётом стажёрской зарплаты это больше половины всех денег, так что приходилось выкручиваться. С жильём мне помогали родители, а в целом я не так уж много тратила, потому что целые дни проводила в бюро за работой.
Когда я только приехала, в MVRDV работали около 80 человек. Через полгода — уже 120. Когда я там была, случился настоящий бум из-за одного крупного проекта, а именно Market Hall, который вообще наделал много шума. Появилось немало других проектов, так что компании нужна была рабочая сила. В MVRDV сохранилась чёткая структура управления, но при этом возникло больше возможностей брать на себя ответственность, отвечать за более сложные задачи. Для стажёров это прекрасная атмосфера, в которой есть больше шансов проявить себя. Например, я проверяла презентации и должна была направлять их руководителям, что сложно представить, если бы режим работы в компании был более мягким. Как сказал один из моих коллег-стажёров в свой последний рабочий день: «Я в шоке. Я думал, что буду муравьишкой в огромной машине, буду пытаться хоть как-то показать себя начальникам, подать голос. А оказалось, что здесь я могу свободно подойти к кому угодно и высказать любые свои соображения по проекту». То есть в MVRDV так: хочешь много и круто работать — бери на себя ответственность, и тебе дадут интересное задание; не хочешь брать много ответственности, тебе дадут задание по силам.
С другой стороны, несмотря на то что всё так свободно и бюро рассчитывает на самодисциплину каждого члена команды, на самом деле за всеми стажёрами внимательно смотрят. Опаздываешь или приходишь пораньше, легко соглашаешься на проект или капризничаешь — всё это не уходит от внимания менеджера. Например, был один человек, который буквально завис. Стажёр не слишком пытался себя проявить, ни в одной команде менеджер не зацепился за него, и в итоге он выполнял не лучшую работу. По сути, ему доставались «всплывающие» дела, за которые никто не хотел браться, а серьёзных задач никто так и не предложил.
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Несмотря на общий беспорядок, в MVRDV довольно чёткая структура управления. Есть три всем известных партнёра, директора, руководители отделов, проджект-лидеры, менеджеры, архитекторы и junior-архитекторы. Правда, в прошлом году случилась сенсация, и Вини, Якоб и Натали расширили список партнёров. Они втроём по-прежнему остаются главными, но из-за обилия проектов по всему миру пошли на расширение. Тем более что запускается офис в Париже, и троих основателей уже просто не хватает на такие масштабы.
Что касается структуры работы над проектами, в MVRDV сложилась довольно необычная система. Когда мы пришли, нас поделили на так называемые острова. Как правило, каждый остров-команда отвечает за определённую страну, где у компании есть проект. Например, азиатский остров работал с Китаем, Кореей и Тайванем. Особняком стояли французский и немецкий острова, потому что в этих странах у MVRDV очень много заказов. Конечно, интенсивность работы в каждой такой структуре была разной. Например, считалось, что французский остров — самый жёсткий: куча работы, всё время горящие сроки и очень строгие заказчики. У азиатской команды было очень много конкурсов и проектов в работе, потому что это развивающийся рынок и там есть постоянный запрос на новую архитектуру. Так сложилось, что людей на острова набирали в соответствии с опытом и знанием культуры того места, с которым предстоит работать. Так, азиатской командой руководила женщина из Китая: у неё была прямая связь с шанхайским филиалом, и она могла легко понять особенности запроса или заказа.
В первый же рабочий день весь мой поток стажёров так и распределили: немца забрали в немецкую команду, француза — во французскую. Осталась я одна: «А мне куда?» На что мне ответили: «Русских проектов у нас пока нет, так что пойдёшь на китайский». Так я и стала работать над хутонгами — традиционным жильём Китая, которое MVRDV должны были переосмыслить и модернизировать.
НАД ЧЕМ УДАЛОСЬ ПОРАБОТАТЬ
Пекинские власти решили вернуть традиционное жильё, хутонги, к жизни. В китайской столице сносили целые кварталы старых домов, чтобы построить новомодные высотки, на которые спрос значительно выше, чем на старенькие домики. Это привело к тому, что хутонги превратились в настоящие трущобы: там живут самые необеспеченные слои населения, и государство вознамерилось это изменить. Китайские чиновники пригласили несколько модных европейских и азиатских архитектурных бюро, чтобы те представили свои идеи, как обновить традиционное жильё. По сути, это одновременно и решило бы проблему, и сделало бы рекламу обновлённым кварталам.
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Трудность была в том, что большая часть команды могла работать с проектом только по фотографиям. В Пекин отправляли только старших архитекторов и менеджеров, остальные должны были ориентироваться на предоставленные заказчиком материалы. Я начала изучать территорию, искать хоть какие-то зацепочки. Как вдруг приходит Вини Маас и говорит: «А давайте просто сделаем всё зеркальным!» Честно говоря, сначала у меня опустились руки, мне было грустно, что всё решается с наскока. А потом я присмотрелась к идее и поняла, что она очень честная. Так и пошла работа.
Позже меня начали забирать и на другие проекты, не только азиатские. Например, я участвовала в подготовке концепции Иркутской школы, конкурс на которую готовило КБ «Стрелка». Каждый понедельник менеджеры собирали всех на планёрку и говорили стажёрам, кто над чем будет работать. Мне хотя бы чуть-чуть, но удалось поработать и с Вини, и с Натали, и с Якобом.
ПРИНЦИПЫ MVRDV
Самым трудным было для меня принять то, что к любому проекту MVRDV пытается применить уже готовые идеи. Грубо говоря, у бюро уже есть какая-то коллекция концептов, проработанная в офисе без привязки к чему-либо. Появляется заказ — команда начинает примерять заготовки к требованиям заказчика. В конце концов директор решает, что подходит лучше всего, и с этим уже ведётся работа. Сначала подход показался мне недостаточно деликатным по отношению к контексту, истории места и людям, но позже я всецело оценила красоту такой последовательности проектирования. Наверное, потому что чудо происходит именно в момент адаптации идеи в диалоге с заказчиком. Это точно не повторяемость ради схожести или отсутствие желания потратить силы на более подробное придумывание. Подход MVRDV очень дисциплинирует ум и вкус, провоцирует выражать себя максимально прозрачно и лаконично, не исключая при этом пространство для воображения и вдохновения зрителя-заказчика.
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
В общем-то для большого успешного бюро это единственный правильный и возможный путь развития. В противном случае каждый проект превращается в копание архитекторов в мелочах, которые потом притягиваются за уши. Любая идея, выбранная из коллекции MVRDV, потом адаптируется под задачу. В итоге получается намного гармоничнее. Интересно наблюдать, как идеи бюро развиваются от проекта к проекту, как по-новому воплощаются в каждом новом контексте. То есть одна и та же концепция может использоваться многократно. Вот, к примеру, принцип инверсии, отражения дома, неоднократно применялся Маасом, и в том числе он предложил применить его в хутонгах. Он решил сохранить традиционность китайских домов, но в то же время сделал каждый кирпичик зеркальным. Правда, заказчик запретил нам делать полностью зеркальный фасад и предложил применить концепцию с другой стороны здания. Маас на такое пойти не мог, так что мы стали разрабатывать идею градиента, чтобы фасад из стеклянного постепенно становился обычным. И в этом тоже сила MVRDV — не идти на поводу у заказчика, но предлагать варианты, убеждать, пока тот не согласится.
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Интересно, что каждый партнёр-основатель в разной степени применяет эти принципы. Если Маас воспринимает всё вокруг как игровую площадку, то Якоб, напротив, более консервативен. Возможно, поэтому первый так много сейчас работает с азиатским рынком, а второй — с европейским. Натали, в свою очередь, очень много работает именно в Голландии, у неё свои подходы. Но суть остаётся одинаковой для всех партнёров, просто они каждый по-разному применяют принцип MVRDV, дополняют друг друга. Именно поэтому люди со стороны часто даже не могут понять, какой именно директор принимал большее участие в том или ином проекте.
Исследовательский институт The Why Factory, который действует при бюро, имеет прямое отношение к коллекции идей. По сути, это площадка, где они только зарождаются, генерируются, разрабатываются. Например, концепция прозрачных кирпичей, которую сейчас можно увидеть в проекте бутика Chanel, родилась из скетча в The Why Factory. Институт работает параллельно с бюро, снабжая и поддерживая его. Как правило, всё, что из него выходит, — это коллективные проекты, над которыми трудятся студенты.
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Ещё одна особенность MVRDV — до последней стадии, как правило, ведётся несколько вариантов одного проекта. Подход такой: не бывает единственно правильного решения. Конечно, это влечёт массу проблем для рядовых архитекторов: вместо одного чертежа или эскиза приходится заниматься несколькими одновременно. Конечно, кто работает в MVRDV давно, сразу же приступает к работе над несколькими вариантами, и в этом есть удивительная простота и лёгкость по отношению ко всему — легко отказаться от одной идеи, переключиться на другую, внедрить в неё третью. Эта простота делает архитектуру очень человечной.
OMA vs. MVRDV
Сравнение OMA и MVRDV неизбежно, потому что оба бюро работают в Роттердаме, часто соревнуются за одни и те же проекты, а архитекторы переходят из одного бюро в другое. Весь город — это профессиональный лагерь. Частенько, когда люди знакомятся в барах, первый же вопрос: «Ты из OMA или MVRDV?» При этом конкуренции между сотрудниками двух бюро я не заметила. Наоборот, есть ощущение общности, и если твой друг из OMA работает над тем же конкурсом, вы просто не обсуждаете это.
Говорят, MVRDV детский сад по сравнению с компанией Колхаса. Например, если ты никак не можешь прийти на выходных, а, например, сроки горят, никто не будет заставлять. Кроме того, нет ультимативной формы «ты обязан быть в субботу» — всегда можно отказаться. То есть отношения в компании очень командные, даже семейные — эмпатичные. В OMA же, по рассказам, никто никого ни о чём не спрашивает.
Интересно, что, как говорят, OMA очень сконцентрированы на деталях, в то время как MVRDV как раз про один большой продукт, про массу. До деталей, как правило, вообще руки не доходят. Возможно, в этом вся прелесть, потому что результат выходит лаконичным, понятным. Есть показательная история. Нам дали задание — придумать девиз для бюро. И очень многие предложили Playful Architecture (игривая или игровая архитектура. — Прим. ред.). То есть посыл такой: не надо воспринимать всё слишком серьёзно, относись к проекту проще, а не с позиции «ой, как всё плохо, давайте срочно что-то придумаем».
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Фото: личный архив Дианы Бибишевой
Учитывая всю эту лёгкость, простоту и отсутствие строгой субординации, у меня во время стажировки день не очень-то отличался от рабочего дня архитектора. То есть у меня не было ощущения, что я стажёр — низший из всех сотрудников. В MVRDV нет никакого умаления твоих способностей и ответственности, и некоторые стажёры работают больше, чем архитекторы. Многие говорят, что это неправильно, так как платят меньше. Но для меня как человека, желающего получить больше знаний и навыков, нежели денег, этот опыт, наоборот, был захватывающим.
strelkamag.com
MVRDV создают квартал без машин на основе 18 типологий домов :: Статьи
Голландское бюро и немецкий производитель сборных панельных домов Traumhaus объединились для создания жилого района Funari на месте армейских бараков в немецком Мангейме.
На территории 2,7 га архитекторы создают концепцию полностью пешеходной деревни, где сады и общественные пространства сочетаются с 18 различными жилыми ячейками. Широкий выбор проектов подразумевает соседство с друг другом самых разных по возрасту и интересам категорий жителей. Комплекс расположен недалеко от остановки трамвая, также предусмотрена подземная парковка.
MVRDV особо подчеркивают желание уйти от современной модели проектирования целых районов для конкретных слоев населения. Типологии жилья для студентов и домов пожилых людей сознательно перемешиваются. Взяв за основу стандартный проект Traumhaus, архитекторы разработали пять категорий домов. Помимо чередования этажности ячеек, в нескольких типах их поднимают над землей, чтобы освободить участок под огородничество, в других создают зеленые террасы на крыше или большие мансарды.
Подобную концепцию разнообразной застройки голландское бюро применило и в проекте малоэтажного квартала в Пекине. Но акцент сделан уже не на жилые ячейки, а на комплекс общественных зданий, разных по форме и функции. Идею точечных интервенций MVRDV развивают в проекте культурного центра в Зандаме. Архитекторы превращают здание в открытую городскую гостиную внутри исторического центра города.
И без того известного бюро получило новый импульс для развития после реализации многофункционального комплекса Markthal в Роттердаме. Здание, называемое в прессе «Сикстинской капеллой для еды», сразу стало главной достопримечательностью города. А поток клиентов бюро, спустя год после открытия комплекса, увеличился в два раза.
archspeech.com