Высокий готик: Недопустимое название | Warhammer 40000 Wiki

комиксы, гиф анимация, видео, лучший интеллектуальный юмор.

Привет! Хочу поделиться с вами переводом первой главы из книги ‘ Konrad Curze: The Night Haunter ‘. Над данным переводом работала моя хорошая подруга по предоставленной мной книгой.

«Я знал, что ты придешь, Убийца. Я знал о том, что ты идешь, даже тогда, когда твой корабль только входил в Восточный Рукав. Хочешь спросить, почему же я тебя не убил? Потому что твоя миссия и то, что ты собираешься сделать, подтверждают слова, сказанные мною давным-давно, и теперь я не сомневаюсь в правильности своих деяний. Тех, кто ошибался, я просто уничтожал, точно так же, как твой фальшивый Император теперь уничтожает меня. Смерть ничто, когда знаешь, что оказался прав».

— последние слова Конрада Кёрза – примарха VIII легиона. 

 Глава первая 

 Тьма 

В свете меркнущей звезды в безлюдной космической пустоши вращалась мертвецки серая пустынная Тсагуальса. Планета, которой никогда не касались лучи Астрономикона. Вероятно, они никогда до неё так и не дотянутся. Эта небольшая, обезвоженная, находящаяся вдали от основных транспортных магистралей планетка никак не могла претендовать на звание чьего-то родного мира. Но, вопреки здравому смыслу, нашлись те, кто назвал Тсагуальсу — домом. 

Здесь обосновались Повелители Ночи.

Суровое место, достойное Восьмого легиона. Рождённая из раскалённого газа, Тсагуальса имела такие же шансы, как другие планеты. Но на последних этапах своего формирования она замедлилась в развитии. Жизнь на ней, как на планетах в системах с мягким, благоприятным светом солнца, так и не возникла. Поэтому Тсагуальсе, как и её новым хозяевам — таким же потомкам несовершенных родителей – оставалось лишь влачить жалкое существование.

Склонные к поэтическим метафорам Повелители Ночи даровали ей другое имя – Гнилой Мир[1]. Но нострамская поэзия – это искусство вранья, ибо нострамцы – обычные лгуны. На сухой и пыльной Тсагуальсе нечему и некому было умирать и гнить. Жрать гнилье — и подавно. Безжизненность планеты, как олицетворение вожделенного порядка, очень понравилась примарху Восьмого Легиона. Пустынные ветры со временем стирали любые следы на поверхности этого мира, скрывая их под слоями пыли. Песчаные серые дюны росли и вновь исчезали. Такой порядок процветал на Тсагуальсе веками – ничего не менялось.

Пока не явились Повелители Ночи.

Кёрз – болезнь, опухоль, дитя анархии. На необитаемый Гнилой Мир, нарушив первозданный уклад планеты, Повелители Ночи принесли мерзкий хаос Нострамо. 

Крепость, построенная для примарха Восьмого Легиона, стала единственным аванпостом – цитаделью жизни на планете. Огромный чернокаменный замок — воистину зловещее место — украшали останки жертв легиона. Однако куда более омерзительным, изобличавшим суть ремесла палачей, выглядел извращенный, жуткий образ жизни обителей замка. Десяткам тысяч солдат требовались сотни тысяч рабов. Рабы сколачивались в группы, каждая – под знаменем своего господина. Легион пребывал в состоянии сдержанной анархии. Дисциплину истощили война и безразличие. И спустя несколько десятилетий после попытки Магистра Войны захватить трон, от братства осталось лишь одно название, а последняя связь — кровные узы, когда-то объединявшие легион, быстро растворилась в безумии их отца. 

На бесплодной иссушенной Тсагуальсе Повелители Ночи ждали конца. 

Их отец собирался умереть. 

Он собирался умереть в ту самую ночь. 

Над необитаемыми равнинами в самой высокой башне, терзаемой постоянными ветрами, работал скульптор. Он напевал себе под нос песенку ныне известную не многим живым — о глупом торгаше из мирка, уничтоженного десятилетия назад. 

Скульптор остановился, отступил на шаг, чтобы оценить работу, и остался недоволен: скульптура не передавала того, что он хотел. 

На троне неподвижно, с отрешенным видом, восседал человек. Его руки железной хваткой сжимали подлокотники, а его тело покоилось в стальных объятиях трупного окоченения. Много часов ушло на создание скульптуры – на соединение тканей. Принадлежавшая когда-то живым людям плоть, из которой лепилась статуя, заменяла скульптору глину. Всего несколько часов оставалось жить создателю, но он собирал это произведение с кропотливым упорством и невероятной точностью. Но все равно статуя казалась несовершенной. 

В зале царила абсолютная темнота, настолько глубокая и непроницаемая, что лишь обладавший или сверхъестественным, или тепловым зрением сумел бы в ней хоть что-то различить. Скульптор – единственный обитатель этих мест – имел немного и того, и другого. Кроме него, никто не смог бы видеть в этой комнате, ибо не обладал бы такими глазами. 

Он — живое воплощение бога, взращённое в мире вечных сумерек. Один из двадцати необыкновенных сыновей человека, чье величие затмевало даже их заслуги. 

Звали его – Конрад Кёрз. Его отца тоже считали скульптором. В каком-то смысле. И среди множества подарков, которые Конрад получил от него, здоровая психика явно отсутствовала.

— Нет, нет, не так, — облако раскаленного газа вырвалось наружу – таким сверхчеловеческое зрение Кёрза видело его дыхание в ледяном воздухе. Пребывавший в состоянии здравого ума и твердой памяти, примарх подумал, что это странно. Мертвая Нострамо частенько утопала в духоте. Он никогда не скучал по её теплу, но жаждал её тьмы. Окружающий холод его не беспокоил, и секрет крылся явно не в наброшенном на голое тело видавшем виды коротком черном плаще из перьев. 

— Неправильно, — бледные руки, скользкие от крови, оторвали лицо статуи. Державшие его аккуратные стежки легко лопнули, и Кёрз, не прилагая усилий, вынул плоть, бросив её на пол. Мороз быстро накинулся на свою добычу. 

Каркасом скульптуры служило человеческое тело. Его примарх заранее привинтил и приколотил гвоздями к трону. Всё еще живого человека ждала вивисекция. Крики здорово оживляли атмосферу, пока страдалец бессовестно не умер. Большую часть первого несчастного Кёрз заменил: удлинил руки, добавив дополнительные суставы, к ногам пришил еще две – теперь статуя имела четыре нижние конечности разной длины и размера, разорвал тело, снабдив его дополнительным позвоночником, а голову собрал из четырех черепов. Голосом статуи стала тишина.

Легко ступая босыми ногами по ледяному полу, Кёрз отошёл. Обхватив окровавленной рукой подбородок и критически оценив свою работу, он не без сожаления признался:

— Я не могу повторить лицо. 

Примарх помнил его хорошо, даже несмотря на душевное нездоровье[2], он ничего не забыл. Но когда он попытался «воплотить в жизнь» лицо из своих воспоминаний, образ начинал ускользать, утекал как кровь в сточную канаву. Расстроенный, он сновал вперёд-назад, периодически останавливаясь и рассматривая фигуру с разных сторон. 

Единственное высокое окно не пропускало света далёких звезд, способного нарушить темноту просторного зала. Разряженный воздух Тсагуальсы, тусклое сияние её слабого солнца не позволяли большинству существ спокойно обитать ночью на поверхности планеты. Но Кёрз счёл звёздное мерцание слишком ярким, и стекла затонировали. На них нанесли некий мрачный полуночный рисунок, не пропускавший ни единого лучика. Что именно изображал витраж, сказать не мог даже примарх. Наверное, это была одна из тех картин, увидев которою, вы не уснёте до самого рассвета, а её образы еще долго будут преследовать вас, сводя с ума даже самых крепких и стойких духом. Здесь в незнании крылось милосердие. 

Обычному человеку комната казалась бы зловещей темницей, насквозь провонявшей смертью. Но будь этот человек даже слепцом, он ощущал бы Кёрза жуткой тёмной бездной в абсолютном мраке зала. 

Эти обычные, смертные, уже не ведавшие страха, люди заполонили всё помещение. Из каменных стен торчали кости тысяч жертв. К острым как бритва ребристым узорам на железном полу примерзла кровь. Разбросанные по залу, иногда сваленные кучками: руки, ноги, туловища, головы, мозги, сердца, опорожнённые от дерьма кишки двух дюжин убитых – служили основой для статуи Кёрза. Несчетное множество человеческих тел свисало с крюков в стенах, на их лицах посмертной маской застыла агония. 

В единственном чистом месте в зале стоял отлитый в виде раскрытых крыльев летучей мыши железный аналой. Сверху лежала книга в переплёте из человеческой кожи. 

— Что же делать? Что делать? – постучав черным ногтем по лицу, Кёрз вздохнул и вернулся к работе. Весь следующий час он рвал, резал, шил, если нужно, жевал плоть. Когда она становила мягкой, он лепил клейкую массу на голову, формируя основу лица. Иногда он шептал, подбирая нужные части с пола. Шипящие тональности – нострамский слыл на них очень богатым языком – змеями ползли по костям и камням, такие же тихие и ядовитые. Когда примарх отдирал плоть от смерзшихся груд трупов, по залу разлеталось чавкающее эхо. Его дыхание грохотало в тишине. Наполненный этими звуками, зал походил на логово хищника – пещеру больного, умирающего, а от того еще более опасного, льва. 

— Отец, мне кажется, Вы практически есть у меня, — кивнув в конце концов с облегчением, он принялся вносить в работу последние штрихи. 

Еще немного времени ушло у Кёрза на то, чтобы приладить выбранное лицо к конструкции из черепов. Заранее аккуратно разогрев ткани, он растягивал их зубами и руками. Решив, что лицо приняло нужные размеры, он натянул его на собранную голову как мембрану на барабан и пришил.  Кожа, воспротивившись новой форме, попыталась сжаться, но сплетённые из человеческих волос нити удержали её на месте. Довольно зашипев, примарх отошёл.

Поудобнее устроившись в дальнем конце зала, Кёрз сел на корточки напротив статуи, обхватив себя руками. Его поза напоминала завернувшуюся в крылья летучую мышь. Со времен Великого Предательства примарх стал еще сильнее походить на это животное[3]: руки заканчивались длинными цепкими пальцами, проступая сквозь кожу на спине, выпирал позвоночник, дугой изгибались ребра, под бледной кожей раскинулась паутина вен, совершенно не различимая в темноте его обители. Ни одно из этих изменений не случилось по вине Кёрза. Ни одно.

В оглушающей тишине на золотом, заляпанном кровью, троне сидела жуткая статуя. Она продолжала пялиться на примарха невидящими глазами, грустно улыбаясь растянутым ртом. 

Кёрз терпеливо ждал, когда она заговорит. Время смерти медленно приближалось. Вся его долгая жизнь, до этого казавшаяся безумным стремительным потопом, в последние часы превратилась в реку. Широкая, глубокая и спокойная она в скором времени должна слиться с морем. Потревоженная дуновением ветра вероятностей, её поверхность покрылась мелкой рябью, но река неумолимо продолжала течь к цели. Время тихо ползло.  

Кёрз оставался спокойным. Он собирался умереть здесь, в этом замке, этой ночью. Он всегда знал об этом. 

— Отец? – позвал примах. На его губах играла недобрая улыбка. 

Статуя не двигалась. Собранная из нескольких, челюсть была закреплена намертво, а лицо с перетянутыми губами – пришито накрепко. 

Кёрз ждал, пока слова ударят в разум и заставят его измученную душу вновь опечалиться. 

— Конрад Кёрз, — наконец сказал он, пока статуя продолжала безмолвствовать. Нахмурившись, он по-собачьи почесался за ухом. – Мне не нравится это имя. Почему ты меня им зовешь? 

Хаотичная конструкция из частей тел молчаливо таращилась вперед.  

— Молчишь? Хорошо, молчи дальше, — свалив в кучу остатки людей, он взгромоздился сверху. – Я хочу рассказать тебе историю, объяснить, почему ты – очень плохой отец. 

Нервный тик, прервав мерзкое хихиканье, пронёсся от левого локтя сквозь плечи к лицу, остановившись в шее. Голова Кёрза дернулась, взъерошив чёрные грязные волосы. Неожиданный рывок вызвал раздражение. Рыкнув, примарх затараторил, чтобы его речь опережала спазмы. 

— Ты ведь знаешь, что должно произойти в ближайшее время. – Кёрз настороженно наклонил голову. – Ты что-нибудь слышишь? Тишину, например? О, здесь никогда не бывает тихо. Никогда. Знаешь, почему? – спросил он тоном заговорщика.

— Конечно, ты знаешь. Ты знаешь всё! А я – тебя, — его голос дрогнул. – Мои сыновья горюют из-за моей предстоящей смерти. Я не даю им помешать, поэтому они меня ненавидят. 

Его взгляд скользнул в дальнюю часть комнаты, где лежала большая сросшаяся грудная клетка, явно не принадлежавшая обычному человеку.

— Если они попытаются остановить её – умрут. А они хотят жить. Значит, нас никто не потревожит, — ухмыльнувшись, Кёрз поспешно взял себя в руки. Ему удавалось скрывать  свою измученную суть за маской здравомыслия при встречах с сыновьями, но здесь, в беседе с отцом, чтобы не явить свое естество, требовалось приложить определённые усилия. Наметился слишком откровенный разговор. 

— Да, — Кёрз отвечал собственным мыслям, представив будто их произнесла статуя, — Сейчас ты – отец, а я – сын. Отцы должны быть сильными, а сыновьям позволена слабость, ибо отцы сильнее их. Я верю, что всё устроено именно так, — примарх моргнул. Радужки его глаз из-за сильно расширенных зрачков тонкой нитью прижимались к склерам. Усмешка покинула Кёрза лицо, теперь её место занял стыд. Несмотря на непотребное состояние, примарх казался прекрасным. 

— Отец, вот моя исповедь. Конечно, я не жду от Вас прощения, — эту фразу он произнес быстро и как можно громче на тот случай, если последнее ему всё-таки предложат. – И я никогда не прощу тебя, — примарх подавшись вперед, вытянул голову на длинной шее, а над ней свел костлявые плечи. Облаченный в плащ из перьев, он напоминал птицу-падальщика, сидящую над трупом. – Я просто хочу, чтобы ты выслушал меня.

Кёрз умолял отца. Молча. Но когда скульптура в очередной раз уклонилась от ответа, законное место на лице примарха заняла усмешка. От нервного тика опять дернулась голова. 

Нелепо захихикав, Кёрз сложил руки в молитве, воздев их к лицу: 

— Простите меня, Отец, — глумился он на ломаном[4] Высоком Готике. – Ибо я согрешил.

Ночной Призрак ждал реакции на свою глупую выходку. Когда и на это раз ничего не произошло, примарх, нахмурившись, с раздражением заявил:

— В каком порядке мне стоит вести повествование о Ваших неудачах? Хотите расскажу, почему Вашим планам суждено не сбыться, а мертвая виноградная лоза на Терре никогда не заплодоносит[5]? 

Он опять настороженно наклонил голову, вслушиваясь в нечто, доступное только ему:

— Да, да, конечно, — он кивнул. В усмешке примарха обнажились чёрные зубы. – Я тороплю события. Не стоит этого делать.

— В последний час услышь меня, отец. Вот моя исповедь, — он тихо смеялся сквозь остро заточенные зубы. — Последние слова перед приговором. 

— Давайте-ка начнем с того, как именно я здесь оказался. С момента, когда выбрался из уютной тюрьмы Сангвиния, — он присел на корточки. – Мы начнем с начала. С начала конца. 

Примечания переводчика:

1- Carrion Word –  гнилой мир, мир гнилья. 

2- damaged – здесь по контексту (фактически) повреждения психики.

3- bestial – можно трактовать как «непотребный вид».

4- rasping – все помнят про акцент?

5- bear no fruit for Terra’s dead vines – Gospel of John. 15:1-8. «The Vine and the Branches» (Евангелие от Иоанна, 15:1, здесь Христос называет себя истинной виноградной лозой. Жирный намек на божественность Императора.)

Перевод :Александра Полянских

Арт : Grindeath


комиксы, гиф анимация, видео, лучший интеллектуальный юмор.

Результаты поиска по запросу «»

Салоед

Развернуть

19. 05.202002:17ссылка18.3

VodIS

«Волк? ПхХА! Газ заставит его скулить словно пса, коим тот и является»


Волк VS Зверь

Газкулл — самый сильный, умный и зелёный.
173 (67.8%)
Волк.
82 (32.2%)

Развернуть

08.03.202018:06ссылка-5.0

Салоед

Развернуть

10.12.201806:40ссылка11.0

Салоед

Развернуть

28.05.201804:22ссылка10.8

uni-snake

Развернуть

17.06.202122:05ссылка11.5

uni-snake

Развернуть

07.07.202211:00ссылка15.6

Mobiligidus

Развернуть

09.
02.202312:19ссылка61.7

Andrzej1

Будущая Вальхальская Валькирия

— Шмяк! — приклад лазгана с звучным чваканьем врезался в нос зазевавшегося молодого солдата, разбивая его в кровь. Тот отшатнулся, выронил лазган, хватаясь за нос, и в конце концов, не удержав равновесие, приземлился на твёрдый рокрит тренировочного плаца. Сидя на холодном камне, рядовой принялся унимать кровь, бегущую из носа, ужасно морщась — то ли от боли, то ли от смеха его спарринг-партнёрши.

— Меньше пялится на мои сиськи надо, Леннокс — поправляя разметавшиеся в ходе спарринга волосы, Дженит Сулла подошла к поверженому «противнику», протягивая ему руку. — Мне не нужно, чтобы мой адъютант орудовал штыком как рогатиной когда мы встретимся с нидами или зелё…..ух ты чё, ты чё! — капитан едва уклонилась от кулака Леннокса, который, воспользовавшись протянутой рукой как рычагом, внезапно перешёл в атаку. Через мгновенье офицер и её адъютант уже стояли в боевой стойке друг напротив друга.

Спарринг 1 роты 597-го вальхальского продолжался.

Развернуть

06.05.201700:31ссылка1.6

Страж


Развернуть

15.09.202020:32ссылка11.6

8l8i8

Развернуть

21.04.201601:36ссылка8.9

Также ищут: мрачная готика ИМПЕРСКИЙ ГОТИК Арт готика имперский готик шрифт тау высокая

В этом разделе мы собираем самые смешные приколы (комиксы и картинки) по теме высокий готик (+1000 картинок)

Более высокая готика

Более высокая готика
Реймский собор
Высокая готика, 1211-1290
Узнав о событиях в Шартре, архитектор (ы) Реймса спроектировал свод всего на семь футов выше, но на девять футов уже. Таким образом, неф кажется еще выше. Парящая вертикальность является лейтмотивом архитектуры высокой готики.
Как и многие соборы высокой готики, собор в Реймсе посвящен Деве Марии. Ее коронация на небесах изображена на видном месте в узоре над главным входом. Обратите внимание на кружевную, перфорированную архитектуру в этой сцене, а также на окно-розетку за ней. По мере развития готической архитектуры становится заметным такой тонкий узор.
Собор Бове
Высокая готика, начало 1247
Чтобы не отставать от архитекторов Шартра и Реймса, проектировщики собора в Бове спроектировали свод высотой 157 футов. (Шартре было всего 120!) В 1284 году своды нефа, которые стояли на еще более тонких опорах, чем в Шартре или Реймсе, рухнули. Сегодня уцелел только хор (восточная часть), перестроенный с большей погрешностью. Тем не менее, это впечатляющий пример попытки сделать архитектуру из линий и света, а не из массы и твердых форм.
св. Шапель, Париж
Высокая готика, 1243-1248
Эта небольшая церковь (небольшая по сравнению с предыдущими готическими соборами), примыкающая к королевскому дворцу, была спроектирована как частная часовня короля Людовика IX (позже канонизированного как Святой Людовик) специально для хранения реликвий, которые он привез после Шестого крестового похода.

Сам внешний вид напоминает искусно вылепленный реликварий.

Эта королевская часовня по праву славится своими витражами. Здесь стена почти полностью растворена, так что более чем на три четверти «стена» состоит из стекла. Сами окна около 49 футов в высоту и 15 в ширину. То, что осталось от стены, богато украшено статуями, полосами мозаики и тонким узором.

Некоторые из витражей изображают прибытие и празднование реликвий Страстей Христовых, которые получил король Людовик IX.

Миланский собор
Поздняя готика, начало 1386

МАС
Готический стиль распространился по всей Западной Европе, часто с вариациями, уникальными для данной местности. Собор в Милане, Италия, свидетельствует о слиянии французских и классических черт. (В северной Италии на Милан больше повлияло французское искусство, чем на другие итальянские города.) Итальянские готические церкви обычно более широкие, чем высокие. Тем не менее, украшения и детали французские. Заметным исключением являются классические фронтоны над окнами и дверями фасада.

оба MAS
Высоко над землей причудливо вырезаны контрфорсы. В то время как соборы, подобные этим, были построены во славу Божью — кто бы мог видеть эти контрфорсы — верно и то, что такие церкви демонстрировали гражданскую гордость. Учитывая затраты на строительство этих огромных сооружений, они также указывают на богатство городов, которые их построили, и на экономику позднего средневековья, которая могла поддерживать такое проявление красоты и величия.


История искусства для гуманитарных наук : Copyright 1997 Колледж Блаффтона.
Текст и изображения подготовлены Мэри Энн Салливан. Дизайн Джеральда В. Шлабаха.

Все изображения с пометкой MAS были сфотографированы на месте Мэри Энн Салливан. Все остальные изображения были отсканированы из других источников или загружены из всемирной паутины; они размещены на этом защищенном паролем сайте в образовательных целях только в Bluffton College в соответствии с пунктом о «добросовестном использовании» закона США об авторском праве.

Страница поддерживается Джеральдом В. Шлабахом, [email protected]. Последнее обновление: 5 ноября 1997 г.

Скульптура в стиле высокой готики в Шартрском соборе, гробница графа Жуаньи и Повелителя воинских святых Автор Энн МакГи Морганстерн

В 1790-х годах скульптурное убранство многих французских соборов было уничтожено, а монастырские церкви лишены царских и дворянских гробниц. В результате современные историки искусства в значительной степени не знали о связи между архитектурной скульптурой и монументальной скульптурой надгробий. Несколько лет назад Энн Морганштерн узнала руку мастера-скульптора, работавшего в Шартре, в малоизвестной гробнице дворянина. Эта связь побудила автора исследовать отношения между ними. В Высокая готическая скульптура в Шартрском соборе, гробница графа Жуаньи и Повелителя святых воинов Морганштерн предлагает новое исследование скульптора, которого Луи Гродецки связал с группой витражей, которые он приписал «Хозяин Сен-Шерона».

Морганштерн предлагает, чтобы окна отражали замыслы скульптора, которого она называет «Мастером Святых Воинов», независимо от того, был ли он их дизайнером. Она также сдвигает хронологические рамки, связанные с крыльцом южного трансепта, примерно на двадцать лет назад, что имеет большое значение для научного рассмотрения развития французской скульптуры высокой готики.

«Новая книга Энн МакГи Морганштерн впечатляюще тщательно реконструирует историю гробницы графа Гийома де Жуаньи. Это подлинное и важное дополнение к литературе». — Уолтер Кан, Йельский университет,
, «В ее продуманной и тщательной работе «Высокая готическая скульптура в Шартрском соборе, гробнице графа Жуаньи и Мастера воинских святых» Энн МакГи Морганштерн проводит переоценку хорошо изученной скульптуры южного трансепта Шартра, проводя новаторские сравнения с надгробной скульптурой графа Гийома де Жуаньи. Эти исследования проясняют природу скульптурной мастерской в ​​тринадцатом веке, вопрос жизненной важности для всех, кто изучает средневековое искусство.
Кроме того, она оживляет метод стилистического анализа таким образом, чтобы он был полезен читателям двадцать первого века. Эта книга — значительный вклад в изучение готической скульптуры», — Сьюзан Лейбахер Уорд, Род-Айлендская школа дизайна, соруководитель «Переписи готической скульптуры в Америке» 9.0124

Энн МакГи Морганштерн — почетный профессор истории искусств Университета штата Огайо. Она является автором 90 105 готических гробниц родства во Франции, Нидерландах и Англии 90 106 (Penn State, 1999).

Содержание

Список иллюстраций

Благодарности

Введение

1 Могила графа Гийома I в монастыре Нотр-Дам в Жуаньи

2 За гробницей: последствия стилистического анализа графской гробницы

3 Контекст крыльца Шартрского собора

4 Южное крыльцо трансепта Шартрского собора

5 Северное крыльцо трансепта Шартрского собора

6 Портал коронации в Лонгпон-сюр-Орж

Заключение 9 0053

Приложение 1 Иконографическая загадка: святой Феодор и святой Георгий

Приложение 2 Иконография Южного притвора

Приложение 3 Иконография Северного притвора

Список сокращений

Примечания

Избранная библиография

Алфавитный указатель

Введение

Я не собирался писать монографию о средневековом скульпторе. Проект начался, когда мне показали прекрасное изображение, вырезанное в высоком рельефе на надгробной плите в темном боковом проходе маленькой церкви в Жуаньи. Когда я впервые размышлял о том, как представить гробницу публике за пределами небольшого сообщества, где она возникла, я решил продолжить свое прежнее увлечение гробницами как побочным продуктом общества и его ритуалов. Шартрский собор, последствия этой связи для хронологии и развития готической скульптуры во Франции казались мне более важными, чем написание еще одного вклада в искусство как историю культуры, каким бы полезным это ни было. Поэтому я решил написать то, что можно было бы считать старомодной книгой, в которой формальный анализ сочетается с документацией, чтобы привнести новые доказательства в старые дебаты. Написав эссе, в котором стилистический анализ является точкой опоры, от которой зависят мои хронологические рассуждения и дальнейшие следы деятельности отдельного мастера, я продолжаю традицию великих знатоков, на долю которых выпало признание готического искусства как явления. в истории европейского искусства: Вильгельм Фёге, Луи Гродецки и Виллибальд Зауэрлендер, и это лишь некоторые из тех, кто занимался скульптурой и витражами.2 Для них стилистический анализ был инструментом изоляции творческих умов и умелых рук, которые были ответственны за новые направления, в которых развивалось искусство, которое мы называем готикой. Этот интерес к мастерам-новаторам, безусловно, был обусловлен последующим развитием автономного художника в европейском искусстве, но это не то же самое, что понятие стиля и его анализ как самоцель. за периодическое превращение стилистической критики в салонную игру для арт-дилеров и музейных кураторов, мотивированных главным образом рыночными ценностями и личными амбициями. Скорее, для ученого, пытающегося писать историю, стилистический анализ является незаменимым инструментом, особенно в тех областях, в которых мало или совсем нет документации4. рассказ об обстоятельствах, в которых было создано произведение искусства. Это была редкая возможность, которую, казалось, предоставила гробница в Жуаньи, и мое эссе — это попытка написать убедительное повествование, сочетающее стилистический анализ с соответствующей документацией, чтобы пролить свет на решающий период в убранстве Шартрского собора.

С самого начала следует понимать, что суть моего аргумента заключается в приписывании гробницы в Жуаньи скульптору святых воинов в Шартре и что хронологические последствия этой атрибуции основаны на точной идентификации изображения на могила Вильгельма I, графа Жуаньи. Поэтому в главе 1 я определяю владельца гробницы и рассказываю о несколько сложной истории гробницы, которая была изолирована во время Французской революции, чтобы спасти ее от разрушения, и впоследствии возвращена на прежнее место, но в измененном состоянии и с неопределенной информацией. личность. Глава 2 раскрывает стилистическую близость изображения гробницы и святых воинов на Портале Мучеников на южном трансепте Шартрского собора и других скульптур в Шартре. В главе 3 описывается контекст святых воинов и обсуждается хронология восстановления собора после пожара 119 г.4, включая порталы трансепта.

Портик южного трансепта рассматривается в главе 4, которая начинается с обзора свидетельств датирования завершения строительства крыльца 1224 годом, включая возможную дату захоронения графа Жуаньи. При детальном рассмотрении скульптуры на крыльце появляются два мастера-скульптора, наиболее важным из которых является Мастер Святых-воинов, который, похоже, предоставил модели для большинства других скульптур. В конце главы взвешивается документация, относящаяся к разделению работ на объекте.

Точная дата южного крыльца, указанная в главе 4, обеспечивает основу для рассмотрения неустановленной хронологии северного крыльца в главе 5. Обзор предыдущих исследований различных стилей, отображаемых скульптурой северного крыльца, предшествует пересмотренной последовательности работы на основе стилистического анализа, построения логики и хронологии связанных сайтов. Анализ этой скульптуры выявил стиль Мастера Святых воинов в вуссуарах одной из обрамляющих арок, предполагая, что он играл второстепенную роль в оформлении дизайна крыльца. Глава 6 посвящена роли мастера в создании небольшого портала для бенедиктинского монастыря в Лонгпон-сюр-Орж, раскрывая его зависимость как от Парижа, так и от Шартра. В заключении подчеркивается вклад моего исследования и рассматривается новое место Мастера воинов-святых в истории готической скульптуры.

Три приложения дополняют текст, давая обсуждение личности святого воина в Шартре, традиционно известного как святой Феодор (приложение 1), и обзоры иконографии притворов (приложения 2 и 3).

Потенциал использования надгробной скульптуры для решения некоторых трудноразрешимых хронологических проблем, связанных со строительством великих французских соборов, остается в значительной степени неисследованным, хотя я не первый, кто заметил взаимосвязь между надгробной и соборной скульптурой: в короткой новаторской статье опубликовано в 1964 г. Виллибальд Зауэрлендер приписал семь гробниц в аббатстве Нотр-Дам-де-Жосафат в Леве резчикам некоторых трансептов Шартрского собора. К 1970 г. он определил дополнительные монументальные гробницы, связанные с архитектурной скульптурой тринадцатого века: ретроспективные мемориалы королю Хлодвигу I и королю Хильдеберту в Париже и памятники предкам Сен-Луи в Сен-Дени. скульптор соборной ложи Нотр-Дам в Париже.7

Такие данные свидетельствуют о том, что до четырнадцатого века, когда спрос на прекрасные гробницы из мрамора или алебастра во французском дворе способствовал развитию специализированных мастеров гробниц ( tombier ), проницательные покровители искали резчиков в ложах каменщиков, когда они хотели заказать надгробный памятник8. Эта практика распространилась и в четырнадцатом столетии на юге Франции и Испании, а также в Шартре, о чем свидетельствует выплата в 1369 г. каменотесу-каменщику ( lathomus ) и мастером по изготовлению гробниц ( Fabricator tumulorum ) для гробницы Готфрида Фабера, каноника собора9. Директор соборов Нарбонны и Жероны в начале XIV века Жак де Форан подписал контракт на гробницу Гийома де Виламари, епископа Жероны, в 1322 г., хотя неясно, приложил ли он руку к выполнению гробницы, кроме колонн и капителей, оговоренных в договоре. Исключительно разносторонний Жак Морель был то серебряником, то директором школы, то мастером гробниц. 0053

Расширение кругозора мастера-скульптора на монументальные гробницы позволяет нам представить его работу более независимой, чем в большой мастерской на территории крупного собора, вероятно, в большинстве случаев с помощью помощника и вовлеченным в проекты ограниченного масштаба, которые, как ожидалось, должны были быть видны с близкого расстояния. Ввиду этих обстоятельств заказ на гробницу мог расширить возможности скульптора и несколько изменить его продукцию, как предполагает настоящее исследование. Однако, помимо этого, большое преимущество изучения готических гробниц заключается в их способности датировать скульптурное убранство великих соборов. Как показано в настоящем исследовании, когда гробницы можно датировать по обстоятельствам, в которых они были созданы, они дают бесценные ориентиры для отслеживания развития скульптуры ровесников.

Изучение французских средневековых гробниц затруднено разрушением и разрушением монастырей и их гробниц во время революции. Даже в тех редких случаях, когда памятники и достопримечательности сохранились, они были изменены, и восстановление их истории представляет собой трудный процесс.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *