homyrouz.ru — Банкетный зал Хоми Роуз

Книга Башня из черного дерева читать онлайн Джон Фаулз

Джон Фаулз. Башня из черного дерева …Et par forez longues et lees Par leus estranges et sauvages Et passa mainz felons passages Et maint peril et maint destroit Tant qu’il vint au santier tot droit… Chretien de Troyes,»Yvain» 1 Дэвид приехал в Котминэ в среду во второй половине дня, через сутки после того, как причалил в Шербуре и, нигде не задерживаясь, повел машину в Авранш, где заночевал. Это позволило ему оставшуюся часть пути проехать при свете дня, полюбоваться чарующей, как сновидение, картиной шпилевидных скал вдоль отдаленных берегов Мон сен Мишель, побродить по улицам Сен Мало и Динана; потом он свернул на юг и выбрался на шоссе, прорезавшее живописную сельскую местность. Стояла чудесная сентябрьская погода. Его сразу пленили мирные пейзажи с ухоженными фруктовыми садами и полями – задумчивыми и уставшими от бремени урожая. Дважды он останавливался и наносил на бумагу особенно приятные сочетания красок – параллельные полосы акварели разных тонов и оттенков, – помечая своим четким почерком масштаб. Хотя в этих его пометках и содержались некоторые указания на внешнее сходство с натурой (одна цветная полоска – поле, другая – освещенная солнцем стена, третья – отдаленный холм), он ничего не рисовал. Лишь записывал число, месяц, время дня и погоду, потом ехал дальше. Он испытывал легкие угрызения совести от того, что так приятно проводит время один, без Бет, после бурного объяснения накануне отъезда; однако прелестная погода, новые впечатления и, конечно, беспокойная и вместе радостная мысль о цели путешествия, к которой он приближался, – все создавало приятную иллюзию холостяцкой свободы. Последние мили пути, пролегавшие по Пемпонскому лесу – одному из нетронутых еще обширных массивов Бретани, были поистине чарующи: прямые, зеленые и тенистые дороги с редкими солнечными просветами в узких просеках, рассекавших бесконечные заросли деревьев. Его представление о крае, где старик прожил последние годы и где обрел наибольшую славу, сразу приняло конкретные очертания. Сколько ни читай, каково бы ни было воображение, ничто не может заменить то, что видишь глазами. Еще не добравшись до цели, Дэвид уже знал, что ехал сюда не напрасно. Скоро он свернул на совсем узенькую и пустынную лесную дорогу – voie communale2 и, проехав около мили, увидел искомую надпись: Manoir de Coetminais. Chemin prive.3 Далее путь преграждали белые ворота, которые ему пришлось самому открыть и закрыть. Еще с полмили – и снова ворота, как раз в том месте, где поредевший лес открывал вид на залитый солнцем запущенный сад. На перекладине ворот – деревянная табличка с надписью. Дэвид улыбнулся – под французскими словами «Chien mechant»4 стояли английские: «Без предварительной договоренности посетителям въезд строго запрещен». Словно в подтверждение серьезности этой надписи на воротах изнутри висел замок. Похоже было, что его приезда никто и не ждал. На мгновение он растерялся: чего доброго, старый хрыч вообще забыл о своем приглашении. Дэвид, отойдя в холодок, смотрел на освещенные солнцем ворота. Нет, не мог он забыть – ведь еще на прошлой неделе Дэвид послал ему записку с напоминанием о предстоящем приезде и выражением благодарности. Сзади раздалась птичья трель, похожая на неумелую игру на оловянной дудке. Он оглянулся, но птицы не увидел. Птица явно не английская, подумал Дэвид. Но сам то он англичанин, и не к лицу ему бояться какой то собаки. Надо действовать. Не может же он… Дэвид вернулся к машине, заглушил двигатель, запер дверцы и, подойдя снова к воротам, перелез на другую сторону. Он шел по дорожке среди старых яблонь, усыпанных плодами красных сидровых сортов. Кругом была тишина, ничто не говорило о присутствии собаки. На солнечной поляне, среди моря гигантских дубов и буков, одиноко стояла manoir.

Книга Башня из черного дерева (The Ebony Tower).

Джон Роберт Фаулз

Башня из чёрного дерева  — книга британского писателя Джона Фаулза, состоящая из пяти повестей, объединённых пересекающимися мотивами, и изданная в 1974 году.

Башня из чёрного дерева
Молодой художник-абстракционист и арт-критик Дэвид Уильямс приезжает к знаменитому художнику Генри Бресли, чтобы собрать материал для книги о нём. Бресли, известный своим эпатажным поведением и презрением к современному искусству, давно живёт в поместье Котминэ в Бретани. Кроме Бресли, в поместье живут две молодые англичанки, изучавшие искусство и ставшие любовницами Бресли, — Диана («Мышь») и Энн («Уродка»). Дэвид начинает испытывать чувство к Диане, разрываясь между влекущей его красивой и талантливой художницей и своим долгом (через несколько дней он должен встретиться в Париже с женой). В последний вечер между ними происходит объяснение, закончившееся расставанием. Наутро Дэвид уезжает, чтобы продолжить ту жизнь, которую он вёл до этого, понимая, что никогда не увидит больше Диану.

Элидюк
Повесть «Элидюк» представляет собой сделанный Фаулзом перевод лэ Марии Французской. Прославленный рыцарь Элидюк оклеветан перед своим королём и едет за море, в Англию, чтобы служить другому королю, оставив дома верную жену. В Англии Элидюк влюбляется в дочь короля Гиллиадун. Однако Элидюк должен вернуться домой, и он берёт с собой Гиллиадун. Когда об этом узнаёт добродетельная жена Элидюка, она уходит в монастырь, чтобы не мешать счастью двух любящих сердец.

Бедный Коко
Старый писатель снимает коттедж в отдалённой деревенской местности, чтобы написать давно вынашиваемое исследование о Томасе Пикоке. В первую ночь в дом проникает грабитель. Он оказывается приверженцем странных ультралевых взглядов и, пользуясь беспомощностью старика, совмещает грабёж с изложением собственной философии. Перед уходом, связав писателя, грабитель у него на глазах сжигает все его черновики и заметки, уничтожив труд нескольких лет. Писатель пытается дать объяснение этому акту вандализма.

Энигма
Преуспевающий финансист и член Палаты общин Филдинг пропадает без следа и без видимых причин. Полицейский Майкл Дженнигс опрашивает знавших его людей — жену, сына, подругу сына, и пытается понять, был ли Филдинг убит, покончил ли он с собой или инсценировал своё исчезновение.

Туча
Две английские семьи с детьми отдыхают во Франции. Под внешней идиллией картины проступают подводные камни.

Джон Фаулз «Башня из черного дерева»

Джон Фаулз в свое время покорил меня своим «Даниелем Мартином». Все книги, прочитанные после, для меня лишь города спутники соединенные пунктирными линиями/дорогами с этим романом. И сейчас эта связь очевидна как никогда. Потому что опять перед читателем встают вечные вопросы, которые главный герой задает сам себе – кто он? Чего он стоит? И стоит ли чего-то вообще? В чем смысл жизни? В безрассудстве? Что значит «Поступок»? И что значит «настоящая любовь»? Главный герой – благополучный, уверенный в себе англичанин, примерный семьянин, аккуратный художник, добросовестный критик, автор статей, известный в определенных кругах, живет правильной, спокойной жизнью. И причин задавать себе столь глобально-философские вопросы, у него нет. Его жизнь – череда высокоинтеллектуальных разговоров и вполне обычных бытовых вещей, вроде планов завести еще одного ребенка. Говорят, счастье складывается как раз из гармонии таких вещей. Но у главного героя нет этого счастья, а есть лишь представление о нем, облачная иллюзия, которой суждено исчезнуть всего за несколько дней, а если быть точной – всего за одну ночь.

«Башня из черного дерева» похожа на натюрморт. Именно поэтому мне так понравилась эта обложка. Все в этой повести тщательно разложено и расставлено, композиция продумана, пропорции соблюдены. И мягкий рассеянный свет выгодно оттеняет размытые краски. Сюжет этой повести, ее герои, события, прогулки и обеды, все это вместе производит впечатление статики. Здесь словно нет живых людей, здесь есть удачно расставленные шахматные фигуры, которые никогда не закончат игры. Но самой партии нет, как не было начала и не будет конца. Фаулз продумал все до мелочей, и воспроизвел нам эту картину целиком. И читателям, словно зрителям, остается всматриваться, вслушиваться, вдумываться в смысл самим.

Казалось бы, главный герой прошел целый путь от интеллектуальной полумертвой заторможенности до озарения гениальности мысли, стремлений и желаний витальной любви. Но все это не выглядит как поступательное движение, как некий вектор, обозначающий прогресс. Кажется, нам дают уже готовую фигуру, в которой заложены, как две стороны медали и то, и это. Дэвид – это одно целое, он и мещанин, и постмодернист, и ханжа, и развратник, и консерватор, и новатор. Но до встречи со старым художником и его юными подругами, он не замечал никаких противоречий в своей натуре. Все уживалось довольно сносно, и уж точно не приносило никаких неудобств. И вот в тщательно продуманном натюрморте Фаулза личность и судьба (даже так!) этого отдельного человека раскрываются и распахиваются под воздействием соседних фигур. И это заглядывание в самого себя, эта неловкая, обреченная рефлексия вдруг оказывается логичным концом. Вполне ожидаемым и очень своевременным.

«Башня из черного дерева» — напоминает эскиз «Даниеля Мартина». Его художественность нашла продолжение в великом романе. Кстати, хронологически так и было. В 1974 написан цикл повестей «Башни», а в 1977 – «Мартин». Я прочла только одну повесть из пяти, и, безусловно, буду читать дальше. Но уже явно заметно англичанство, разобщенность главного героя с собственными ценностями и целями. И уже ясно, что в любви он так и не будет счастлив. Ему не хватило смелости быть собой.

Джон Фаулз срезает тонкий слой мнимого благополучия и уверенности в себе, вскрывает в своих героях потаенные страхи, забытые иллюзии, разбитые мечты. Он виртуозно смешивает коктейль из одиночества в себе и одиночества в Другом. И показывает относительность тонкой грани пролегающей между прошлым и будущим. И именно потому, что мы сами неизбежно переживем (переживаем) подобное, его книги неизменно будут ценны и важны. Ведь каждый раз, невольно, в чем-то одном, или во всем сразу, мы можем узнать самих себя…

«текст культуры» в повести Джона Фаулза «Башня из черного дерева».

Over the years, several commentators, including Jeff Rackham, William J. Palmer, Dwight Eddins, Elizabeth D. Rankin, and, more recently, Richard P. Lynch, have noted the influence of existentialism on John Fowles. Most of these commentators agree that this author premises his fiction on “abandonment,” Jean-Paul Sartre’s Heideggerian argument “that God does not exist, and that we must bear the full consequences of that assertion” (Existentialism 27). One such consequence is the absence of a universal ‘human nature,’ or a defining “concept of that which is human” of which each individual is a particular instance (21). The corollary of this absence is, in Sartre’s famous phrase, that “existence precedes essence,” by which he means “that man first exists: he materializes in the world, encounters himself, and only afterward defines himself” (21–22). “[T]o begin with,” Sartre elaborates, “man is nothing” (22). Even when he later “makes of himself” something as a subject, he is radically incomplete because the ‘something’ that he becomes is sustained only through a constantly remade decision which is open to reconstruction (22). My purpose in this article is not to rehearse Sartre’s argument on abandonment, but to consider the impact of his understanding of the human subject—that is, of a being that “projects itself into a future” (23)—on Fowles’s depiction of Charles Smithson and Sarah Woodruff in The French Lieutenant’s Woman. Both characters undergo a Bildung that involves a radical break with, even forfeiture of, their former selves. Because incomplete, they make themselves; because they make themselves, the meaning of their being is the sum of their actions; yet because they construct their identities through those actions, they become estranged from themselves and thus strangers to themselves. Fowles, in presenting his characters in this way, suggests that the individual’s destiny, in the absence of a prior essence, lacks not only predetermination, but also predictability. Precisely because the individual controls her existence, she cannot map her destiny out in advance; her future, as Sartre maintains in Being and Nothingness, is open and therefore unknowable (55–56). The individual may invest her life with meaning through her choices, but she makes those choices without any certitude as to their outcome. To choose, and so create, and thereafter recreate herself, necessarily means that she risks becoming other than she is—in other words, a stranger to herself. In tracing the existential Bildung of the principal characters in The French Lieutenant’s Woman, I show how this novel departs from the classic Bildungsroman, which charts the development of a character from immaturity to maturity, from ignorance to knowledge, and hence to mastery, of self. In Fowles’s novel, in contrast, self-mastery is never final, but rather always tenuous, because the self, in its incompletion, is constantly becoming otherwise than it is and was. In fact, self-mastery, being grounded in the breakdown of essence, is accompanied by bewilderment, a bewilderment premised on the characters’ sense of the inadequacy of the cultural forms of understanding through which they seek to comprehend themselves and others. Fowles’s self-reflexive engagement with the classic Bildungsroman ultimately evinces an overriding concern with the manner in which this genre inscribes, and in consequence perpetuates, conventional conceptions of the human subject. At issue here is the content of this literary form, and the extent to which its assumptions about ‘human nature’ encourage readers to read in ‘bad faith,’ that is, in ways endorsing the stability of identity, thereby concealing the individual’s existential freedom. Fowles attempts to overcome this problem by securing in the readers of the novel the same existential Bildung that his characters undergo—raising the question of where the responsibility lies for the bad faith with which they read it. The text’s skepticism about essentialist modes of knowledge has implications for the epistemological claims of its own representation of reality. As Frank Kermode observes of Sartre’s Nausea, the treatment of the ultimate indifference of things-in-themselves to human systems of order inscribes dissonance between its form and the brute contingency of reality (133–52). My argument is that The French Lieutenant’s Woman is self-reflexively aware of such dissonance…

«Каменный породы». Как мало мы о них знаем. : puli_snegopaqa — LiveJournal

(редактируется).

ГЛАВА ПЕРВАЯ. У «СТОЛОВЫХ ГОР» ЕСТЬ КОРНИ

Огромное и поразительное открытие было сделано в Башне Дьяволов в Вайоминге. Ученые из Департамента государственных парков штата Вайоминг проводили фотографические сейсмические измерения под башней, когда они обнаружили невероятно большую окаменевшую корневую систему под башней. Департамент парков опубликовал заявление, в котором говорится: «Мы обнаружили, что похоже на гигантскую корневую систему, происходящую от основания Башни Дьяволов. Корневая система была измерена на глубине 4 миль и шириной 7 миль. В настоящее время мы проводим исследования и тесты, чтобы подтвердить, что это на самом деле корневая система, а не совпадение ». Это открытие находится на грани переписывания истории и науки в том виде, в каком мы ее знаем.

И действительно, если мы посмотрим на картины художников, как они рисовали эту «столовую гору», то вначале деревья могут показаться травой около пенька, но присмотревшись может создастся впечатление, что художник так сказать болеет «гигантизмом», нарисовав пенек больших размеров.

И только узнав, что данный пень реальная скала, а также плюсуя исследования найденной корневой системы, то начинаешь вполне справедливо лютовать, как же так случилось, что мы о планете вообще ничего не знаем. Ведь со всех сторон, то школа, то куча писанной и списанной друг у друга литературы, телевизор, СМИ, газеты, политики, ученые, день изо дня пытаются навязать диктаторским способом, что в Мире всё изучено, мол думать ни о чем не надо, а желания что-то исследовать общепринято высмеивать и считать смехотворным. Хотя, как по мне, смешнее эту скалу с корневой системой считать вулканическим образованием.

И вот давайте отсчитывать цепную реакцию, какая бы произошла, если бы жили в нормальном Мире, а не в Мире где правят аферисты. Что должно произойти? Во-первых мысли, с чего официальная наука взяла, что башня Дьявола, это древний потухший вулкан? Получается её даже не изучали, а просто придумали поверхностное объяснение? Но если башня Дьявола не вулкан, то может и остальные неудобные горы таковыми не являются? А что тогда такое этот вулкан? Может также само — вымышленный персонаж и ширма призванная скрывать правду? Но ведь же вулканы связывают с ядром земли, как расплавленная магма рвется из недр планеты, чтоб излить на поверхность раскаленное железо, которое, к слову, ни в одном вулкане не было обнаружено ни разу.

Далее обманщиков к ответу. Настоящим исследователям медали. Громкие заявления по телевизору. Казнь на площади всех министров образования. Один президент в туалете удушился. Второй застрелился на кухне, оставив предсмертную записку. Наука вся меняется — аферистов жгут на костре, компетентные люди переписывают школьную программу. Директоров первых национальных каналов закрывают по тюрьмам. Темные силы в бегах. Светлые на коне. Запрограммированные биороботы становятся людьми. Урон причиненный планете устраняется. Мир расцветает.

Но есть ли ещё сведения о том, что «стволовые горы», это пеньки прошлых во истину гигантских деревьев? Оказывается их немало. Причем как современные исследования, опубликованные выше, так и придания разных народов. К примеру, свидетельство выдающейся искательницы правды Джули Райдер, которая живет в штате Монтана, США, и специализируется на мегалитах и индейских традициях, цитата: Многие американские легенды называют этот вулкан Древом Жизни. Помните ли вы Евангелие: «В Раю есть дерево / Дерево, которое они называют Древом Жизни / Все мои испытания Лорд / Скоро будет конец»? На самом деле в раю было два чудесных дерева, одно — Древо Жизни, другое — дерево познания добра и зла. Последний выращивал яблоко, которое Ева хрустела однажды — с того дня человечество не пускают в райский сад.

В Венесуэле есть пень Wahari Kuawai или Tepuy Autana. Грэм Рассел описывает это следующим образом в статье «Это гигантский окаменелый пень? Cerro Autana в штате Амазонас, Венесуэла»:

Серро Отана играет роль «дерева жизни» в устной истории и знаниях индейцев пиароа, населяющих этот регион. Для индейцев пиароа, коренных жителей региона, Отана является священной горой (вахари-куавай на языке пиаро). Это Куаймайоджо, пень «священного дерева плодов мира». Пиарская мифология рассказывает, как «верхушка дерева достигла высоты бесконечности, а ветви ее были полны плодов, которые упали и дали жизнь Амазонке». Однажды Вахари (Бог) и его племянник Руай, превратившийся в лапу (Cuniculus paca), срубили дерево, чтобы собрать все плоды сразу. Руай грыз, пока дерево не упало .

И так, суммируя вышесказанное и что будет ниже, правдивых данных хватает, как от старинных приданий, так и от настоящих ученых и исследователей. Вы можете и самостоятельно найти еще больше данных, их в общем доступе не мало. То есть, правда в общем доступе есть, но вот информационное пространство забито каким-то посторонним мусором и вместо настоящих исследований нам подпихивают голливудские догматы. Вместо настоящих исследователей эфир переполняют священнослужители официальной науки. В общем раздел, кому вершки, а кому корешки. И так бы и продолжалось, что настоящие исследования в руках власть имущих, а толпе религиозные учение не имеющие с истиной ничего общего, если бы не было альтернативщиков. Народ до сих пор не знал бы правду, если бы не сайт Асгарда с титаническим трудом статьи «На земле лесов нет». Ведь были старинные придания? Были. Были исследования, что это гигантские пеньки? Естественно! И даже дети неоднократно видя эти горы, спрашивали зомбированных родителей «а что, эти горы спилили великаны»? В ответ родители лишь смеются, мол какое наивное и неразумное детя такое фантазирует, дескать вырастишь и Тебе с телевизора дядя всё расскажет по Дискавери. И вот эта наивность взрослого Мире до сих пор бы подавляла умение видеть правду в детях, если бы не Асгард. Ведь после их труда именно общество настолько раскрыла глаза, что теперь читаем даже на сайтах Америки, к примеру выдержка из статьи:

Видео в основном показывает, что в древние времена вокруг Земли были гигантские деревья высотой от 6 до 60 километров. Как бы странно это ни звучало, видео действительно содержит некоторые доказательства этого утверждения. Достаточно убедительные доказательства, но, безусловно, не абсолютные доказательства. Основной пример — Башня Дьявола из Вайоминга, США. Это гора с плоским верхом, похожая на гигантский пень. Это, конечно, легко отклонить как случайность, но русский Youtuber показывает фотографии нескольких гор, которые напоминают пни со всего мира, и других гор, которые выглядят как деревья, которые были уничтожены более жестоким образом. Я предлагаю вам посмотреть видео самостоятельно, чтобы убедиться, согласны вы или нет.

И далее под подобными публикациями споры, восторги, восхищения, а также зависть и ненависть, насмешки и прыщавый школьный юмор — ну куда же без этого, ведь какое общество собственно нужно рулевым, так его и воспитывают. Кстати, спрашивал и у Револьвера Язычника, как у них в Германии на этот счет. Говорит, что публикации наших ребят там тоже набирают обороты.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ДЕКОРАЦИИ НА КАРКАСЕ ОБЩЕПРИНЯТОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ ПРОЖЕВАНЫ ВРЕМЕНЕМ.

Они пожелтели, поржавели и потеряли свой вид правдоподобности. И чем больше времени проходит, тем большим людям это становится очевидным — всё, что мы о Мире знали, оказывается в действительности увлекательной постановкой. Так чего мы такие нерешительные? Пора содрать это все из своего сознания, как обветшалые обои. Теперь можем сказать правительственным геологам, историкам, археологам и прочим деятелям:»спасибо за развлекательную программу и потрясающие кульбиты. Мы это очень ценим. Но о Мире теперь будем узнавать без Вас».

Сколько местечковое СМИ на сходке не решало как оболванивать народ, какие запрещенные технологии не применять по манипуляции населением, на Руси появляются достаточно талантливейших парней, которых обычно общество одаривает комплиментами: дилетант, безграмотный, автор ты что куришь, ну и прочие выражения, которыми чудотворнейшим образом общество умудряется самоутвердится и повысить свою естественную, даже можно сказать «нерукотворную», самооценку.

Но альтернативных точек зрения сегодня не мало.  А вот как они стыкуются друг с другом? Или они конфликтуют между собою в постоянных «контрах»? ВОЗЬМЕМ К ПРИМЕРУ ГОРУ КАЙЛАС. Одни говорят, что это отработаны карьер:

Другие видят в нем пирамиду:

Третьи утверждают, что это лишь верхушка и Кайлас имеет вход в подземный город.

По мнению четвертых, это пень от большого дерева «кремневой эры».

Интересно, официальная наука не высказывает свою версию, что это древний потухший вулкан?

Озвученных версий достаточно. А какие из них правы? Пока что пазлы у многих не складываются и разные версии занимаются единоборством, которое несомненно радует пациентов Белого Дома, нежели идет на пользу обществу. Ведь чем больше мы с Вами создаем разных сект, тем больше нас будут толкать, чтоб мы мерились чьи рога прочнее. А вот нельзя предположить, что все в чём-то правы? Оказывается вполне можно. И для этого не обязательно сдавать на права. Не обязательно учится 11 лет в школе, после которой вынуждены делать вид, что не даром там потеряли время и якобы вышли от туда подготовленными к жизни, освоив множество ремесленных искусств, практик и теорий.

Для этого достаточно хотя бы прикупить на дешевой распродаже картонные мозги, иметь наглость, безобразный вид, лицо и парочку правительственных источников.

Спросите у шахтеров о толщине пласта шахт. Они Вам скажут, что как дерево шахта идет —
либо поваленное, либо вертикальное. Но это редкость в основном горизонт и как трубка. То есть, как круглые ветви или ствол. Вот и название в шахте «ствол» спросите от куда пошло.

Хотите дословно увидеть, как шахта по добыче ископаемых выглядит? А вот так:

Теперь представим, мы хотим сделать уголь. Мы берем лес выкашиваем весь и устилаем его, а сверху насыпаем землю, чтобы не было гниения. И несколько сот лет и уголь готов. Но ведь слои угля достигать от метра, до нескольких десятков метров! То есть, деревья не будут более 1 — 1.5 давать высоту слоя, если свалить весь лес. Если валить секвои, то может быть в толщину ствола дерева. Но!… чтоб перемещать такие массы земли, чтобы засыпать лес это нужен только сильнейший взрыв. Но вот неудобный вопрос: почему внутри угля нет костей животных, фрагментов и только на грани угольного пласта они встречаются? Значит однородность подтверждается. Иначе в структуре угля встречались бы кости, песок, глина и много другого мусора, и прочая неоднородность.

Залежи угля ограничиваются локальным ростом больших деревьев.

Слой выбран:

Высота слоя и однородность:

Вот более подробная картинка шахт из интернета:

Судя по наклону и слоям, было несколько взрывов с большим интервалом в несколько сот лет

Полезная ссылка для ознакомления: http://coalguide.ru/osnovnie-ponyatiya/6-elementy-zaleganiya-mestorozhdenij-poleznykh-iskopaemykh/ «Элементы залегания месторождений полезных ископаемых».

По ссылке можно изучить угол наклона. Это подтверждение взрыва. Поскольку воронка меняет свой угол наклона от цента к краю. Судя по этому несколько раз цивилизации стирали с лица земли.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ТАК КАКАЯ, ГОВОРИТЕ, ПРИРОДА ЯНТАРЯ?

Для начало давайте прочитаем официальные источники. К примеру выдержка из Википедии:

Янта́рь — окаменевшая ископаемая смола, затвердевшая живица древнейших хвойных деревьев верхнемелового и палеогенового периодов^[1][2][3]. Используется, в основном, для изготовления ювелирных и галантерейных изделий, бижутерии; в небольших количествах используется также в фармацевтике и парфюмерии, в пищевой, химической и электронной промышленности.

Уже в античности Аристотель, а вслед за ним Теофраст и Плиний Старший, предполагали, что образование этого камня связано со смолой хвойных деревьев^[4]. В XVIII веке шведский естествоиспытатель Карл Линней и русский учёный Михаил Ломоносов научно доказали, что янтарь действительно происходит от смолы древних хвойных деревьев^[5]. Новые аргументы в пользу органического происхождения янтаря М. В. Ломоносов привёл в своих трудах «Первые основания горной науки» и «Слово о рождении металлов от трясения земли»^[6].

Имеет много поэтических названий — «слёзы моря», «дар солнца» и т. д.

Это тот случай, когда сказали правду. Но только это же официальная наука, которая, как Герасим, вечно что-то недоговаривает и делает вид, что в этом векторе смотреть не надо. Каких размеров современная древесная смола?

Размер её едва хватит на сережку для уха. Но как же быть с янтарем, который размером с куриное яйцо?

Вы представляете, какое это было дерево? Попробуйте смодулировать в своем воображение смалу от березы с янтарем, чтоб преблезительно понять о какой высоте речь. Но ведь это же не предел. А какой янтарь считается действительно рекорсменом? На этот счет поисковики выдают разноречивую информацию. К примеру на одном сайте пишется о таком великане:

Настоящим гигантом является и «бирманский» янтарь. Найденный в верхней части Бирмы в условиях горной добычи «солнечный» камень был весом в 15,25 кг. Он имел коричнево-желтую окраску:

Из другого сайта:

Бизнесмен из Сингапура приобрел самый большой в мире янтарь, найденный в этом году на Суматре (Индонезия), в одной из угольных шахт. Масса этого янтаря составляет 50,4 кг, и он будет внесен в Книгу рекордов Гиннесса. Ранее крупнейшим считался янтарь массой 47,5 кг, который хранится в Копенгагене (Дания):

Янтарь, весом 50 килограм! У Вас бегуди на голове не закручиваются от такой цифры? Кроме того, где его нашли? Понятно, что в угольном пласту, ведь по второй главе мы уже убедились, что уголь, это испалинские деревья. А вот информация по самому большому янтарю из третьего источника:

Когда обнаружили самоцвет, его вес на тот момент составлял порядка 80 кг. Сегодня параметры куска окаменевшей древесной смолы таковы: вес – 47,5 кг; длина – 57,5 см; ширина – 62 см; высота – 37 см. (куда делись потеря веса в 33 килограмма на сайте не уточняется) Найденный минерал был исследован австрийскими специалистами и определен как чистейший янтарь.

А теперь представьте, каких размеров будет смола от березы, если её у этого янтаря поставить рядышком! Если сфотографировать, то мы на фотографии смолу от березы даже не заметим. Если смола от березы в сопоставление с таким большим куском янтаря выглядит пылинкой, то сопоставьте в тех же пропорциях какой незаметной береза будет с таким гигантским деревом, с которого вытек этот янтарь.

Четвертый источник по запросу «самый большой янтарь» вывел на сайт Прибалтики:

И большинство источников все бродят около этого веса и размера, что в свою очередь подтверждает пердыдущие две главы, что деревья действительно были гигантских размеров.  Для чего вообще дерево выделяет смолу? В природе живица выполняет вполне определенную роль, спасая деревья в экстремальных ситуациях от повреждения. При растрескивании коры или ранении дерева она вытекает наружу и закрывает рану, со временем твердея на воздухе. Живица состоит из смеси смол (канифоли) и эфирных масел (скипидары). Человечество издревле наблюдая за окружающей его природой заметило увеличенную стойкость хвойных пород по сравнению с лиственными. Эта стойкость и объясняется содержанием в ней смол. Понимаете к чему я клоню? Что настолько огромное могло повредить такое мега-гигантские деревья?

Также очень любопытно узнать, за счет чего смола превращаеться в янтарь, то есть кристализуется. Кристаллизация — образование кристаллов из паров, растворов, расплавов в специальных установках или при химических реакциях. Кристаллизация происходит при температуре, совпадающей с температурой правления. Так вот, в промышленности канифоль получают путем отгонки из живицы скипидара при 150-170 градусах. Канифоль состоит из смоляных кислот и плавится в интервале 100-140 градусов. Таким образом настоящая кристаллизация смол проходит при температурах превышающих 100 градусов, а в большинстве современных сушильных установках уровень температур не превышает 75 градусов!

Это подтверждает что нагрев был во время ядерного взрыва. Знаю, что сегодня много шума поднимают, что «ядерный взрыв», это вымысел. Но что мы подразумиваем под словами «ядерный взрыв»? Это взрывная волна, высокие температуры и радиация. Все эти три компанента мы неоднократно находили при рассмотрение как запретной археологии, так и запретной геологии. Кто следит за нашими публикациями и фильмами, то все эти моменты с большой переченью помнит.

И закончим эту главу тем, где добывают янтарь, по-мимо угольных пластах поваленных гигантских деревьев. Не буду спорить, что правило, а что исключение, скажу, что у нас, в Червонной Руси янтарь добывают выкапывая из песка. О чём собственно и пойдет речь в следующей главе.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КАКОВА ПРИРОДА ЗАРОЖДЕНИЯ ПЕСКА?

Раз янтарь находят в песке, то природа зарождения песка должна быть связанная с гигантскими деревьями прошлого. По нашими фильмам о пустынях многие согласились, что песок действительно свален, причем видно, что не так давно:

Не буду категоричным в этой главе, скажу своё мнение о песке, что это именно опилки. А насколько я попал в точку, рассмотрим в других главах статьи. Хотя, многие и так это уже смогли заметить в нашем фильме о пустынях, что это так и есть. И так, если песок, это отваленные в отвалы отработанные опилки от гигантских лесов, то можно представить каковых гигантских размеров была сама лесопилка. Пускай не смущает Вас размер песчинок, ведь самое тонкая распилка современных деревьев способна опилки превращать вообще в пыль.

Теперь с этой аналогии давайте улавливать что такое так называемые Одесские катакомбы, Крымские и других мест, где добывается так называемый ракушняк? Почему так называемый, потому что слово ракушняк от слова ракушки, но во многих случаев моем прибывание в разных катакомбах, рукашки я не видел — там чистый песок. А значит слово тут больше подойдет не ракушняк, а именно ДСП!

Что такое ДСП? Это склеянные опилки. И вот Вам картина из Одессы:

Видим, что катакомбы соеденяет бетоная труба, но что это бетоная труба, видно только снизу, сверху же опилковый песок стекая наростил слой ДСП. Тоже самое мы видем и в других местах, только тут больше похоже, что опилками именно штукатурили, внизу видем кладка и вверхний слой ничем неотличим от так называемой ракушняковой скалы:

А нам официальная наука что рассказывает, от чего песок мог склеится?

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПЕСОК, ЭТО ОПИЛКИ. ЧТО ПИЛИЛИ?

Все мы видели громадное число «столовых гор», которые я люблю называть «стволовыми», от слова «ствол». Все уже наслышаны о травантах. Многие видели гигантских размеров кристаллы. Заем о кораллах. К этому списку можно добавить и жеоды. Как их описывает официальная наука? Не поверите, но вновь связывает с вулканическим образованием. Цитата:

«Среди полудрагоценных камней совершенно особое место занимает камень жеода. Это тот же знакомый всем аметист, только наросший на халцедоновую или опаловую подложку. Аметистовые жеоды имеют вулканическое происхождение, им более 130 млн. лет. Кристаллы аметиста выросли внутри замкнутой полости, которая образовалась вследствие того, что пузырьки газа в лаве, поднимаясь на поверхность, оставляли после себя пустоты. Эти пустоты в базальтовом слое и заполнили аметистовые жеоды».

Так вот, что такое лава по мнению официальной науки! А нам то Голливудские фильмы рисуют ассоциации с расплавленным, как в доменной печи, металлом! Но оказывается лава, это каменные породы и кристаллы. Я полагаю уместно тут спросить у ученных, с чего взяли? Причем надо просить их челобитно, чтоб для нас, простолюдинов и черни, разъяснили это на доступном языке, ибо их блатную терменалогию понимают лишь в их поднебестной. Что такое лава? Чернозем? Стекло? Металл? Смола?

Читаем далее:

«Промышленная добыча жеодов производится в Бразилии, на Урале, в Уругвае, на Мадагаскаре, Цейлоне – на всех континентах. В базальтовых слоях добыча аметистовых жеодов идет в горизонтальном направлении. Когда не может справиться тяжелая техника, на помощь приходит простой и тяжелый труд старателей. Найдя жеоду, рабочие определяют ее перспективность и вручную срезают с базальта, процесс это длительный и работать надо аккуратно. Жеоды хрупкие, если их неправильно срезают, могут разрушиться. Их вес от одного килограмма до целой пещеры, куда может свободно зайти человек. В разрезе жеоды похожи на кусочки спелого и сочного инжира».

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ЦВЕТНЫЕ ПУСТЫНИ — ОТВАЛЫ ИЗМЕЛЬЧЕННЫХ ГИГАНТСКИХ ДЕРЕВЬЕВ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ГИГАНТСКИЕ ПЕНЬКИ В ЧЕРНОЙ ПУСТЫНЕ ЕГИПТА.

Янтарь: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AF%D0%BD%D1%82%D0%B0%D1%80%D1%8C
Самый большой янтарь в Мире: https://24smi.org/news/54513-samyi-bolshoi-iantar-v-mire. html
https://www.depo.ua/rus/svit/hto-hoche-pobachiti-burshtin-z-knigi-rekordiv-ginnesa-15092016181100
Gigantic Trees: http://eden-saga.com/en/gigantic-trees.html

Прочтите «Эбеновую башню» — рассказы — Джон Фаулз онлайн. Прочтите бесплатно роман

.

THE EBONY TOWER

Сборник рассказов

by

John Fowles

Содержание

THE EBONY TOWER

ELIDUC

Личная заметка

Eliduc

POIGOR KO

The Ebony Tower

Et par forez longues et lees

Par leus estrange et sauvages

Проходы для преступников Et passa mainz

Et maint peril et maint destroy

Tant qu’il vint au santier tot droit

RET

DE TROYES, Yvain

Давид прибыл в Коэтмине на следующий день после того, как приземлился в Шербурге, и поехал в Авранш, где провел промежуточную ночь вторника.Это позволило весело провести время на оставшемся расстоянии; далекий вид на захватывающий шпиль мечты Мон-Сен-Мишель, прогулки вокруг Сен-Мало и Динан, затем на юг в великолепную погоду в начале сентября и через новую сельскую местность. Он сразу же погрузился в тихие пейзажи, сады и урожаи, точные и аккуратные, сосредоточенные на себе, выдыхающие израсходованное плодородие. Дважды он останавливался и отмечал особенно приятные сочетания тона и глубины — параллельные акварельные полосы с начерченными карандашом нотками усиления в его аккуратной руке.Хотя в этих словесных заметках было некоторое указание на формальное происхождение — цветная полоса ассоциировалась с полем, залитой солнцем стеной, далеким холмом — он ничего не рисовал. Он также записал дату, время суток и погоду, прежде чем уехать.

Он чувствовал себя немного виноватым из-за того, что так наслаждается собой, так неожиданно оказался здесь один, без Бет, и после того, как поднял такую ​​суету; но день, ощущение открытия и, конечно же, цель всего упражнения грозно и в то же время приятно вырисовывались прямо впереди, все сговорилось, чтобы создать приятную иллюзию холостяцкой свободы.Затем последние несколько миль через лес Пэмпона, одного из последних крупных остатков старой лесистой Бретани, были восхитительно правильными: зеленые и тенистые второстепенные дороги с редкими солнечными видами на узкие проезды, прорезанные бескрайними деревьями. Все, что касалось последнего и знаменитого периода старика, сразу встало на свои места. Никакое чтение и умные дедукции не могут заменить непосредственный опыт. Задолго до своего прибытия Дэвид знал, что не зря потратил свое путешествие.

Он свернул на лесную дорогу еще меньшего размера, на заброшенную voie communale; и примерно через милю он явился по обещанному знамению.Manoir de Coëtminais. Chemin privé. Были белые ворота, которые он должен был открывать и закрывать. Пройдя еще милю через лес, он обнаружил, что путь прегражден, как раз перед тем, как деревья уступили место солнечному свету и травянистому саду, у еще одной калитки. К верхней перекладине была прибита вывеска. Его слова вызвали у него внутреннюю улыбку, поскольку под заголовком Chien méchant они были на английском: «Строго никаких посетителей, кроме как по предварительной договоренности». Но как бы в подтверждение того, что к знаку нельзя относиться легкомысленно, он обнаружил, что ворота заперты с внутренней стороны. Должно быть, было забыто, что он приехал сегодня днем. На мгновение он почувствовал себя смущенным; пока старый дьявол не забыл полностью о своем приходе. Он стоял в глубокой тени, глядя на солнечный свет за ним. Он не мог забыть, Дэвид прислал короткое напоминание и благодарное ожидание только на прошлой неделе. Где-то недалеко от деревьев позади него птица издала странный трехсложный крик, как на жестяной флейте, на которой плохо играли. Он оглянулся, но не увидел этого. Это был не английский; и каким-то непонятным образом это напомнило Давиду, что он был.Сторожевой или нет, нельзя … Он вернулся к своей машине, выключил и запер двери, затем вернулся к воротам и перелез через них.

Он шел по дороге через фруктовый сад, старые деревья которого были заполнены треской и красными яблочными яблоками. Не было ни следа собаки, ни лая. Мануар, обсаженный островами и залитый солнцем на поляне среди моря огромных дубов и буков, был не совсем тем, чего он ожидал, возможно, потому, что он очень мало говорил по-французски — почти не знал страну за пределами Парижа — и визуально перевел это слово как а также устно в терминах английской усадьбы. Фактически он больше походил на некогда солидную ферму; Ничего особенного в фасаде из бледно-охристой штукатурки, широко расчерченной красноватыми балками и контрастирующего с темно-коричневыми ставнями. К востоку было небольшое крыло под прямым углом, по-видимому, более недавнего времени. Но у ансамбля был шарм; старый и компактный, с теплым характером, хорошее ощущение солидности. Он просто ожидал чего-то более грандиозного.

Напротив дома был засыпанный гравием двор.Герань у подножия стены, две старые плетистые розы, россыпь белых голубей на крыше; все ставни были заняты, дом спал. Но главная дверь с геральдическим каменным щитом наверху, детали которого стерлись от времени и выходили на западный конец дома, была открыта. Дэвид осторожно подошел к нему по гравию. Не было ни молота, ни звонка; ни, к счастью, собаки, которой угрожают. Он увидел град с каменными плитами, дубовый стол рядом с древней деревянной лестницей с изношенными и покоробленными перилами, похожими на средневековье, которые вели вверх. Позади, в дальнем конце дома, другая открытая дверь обрамляла залитый солнцем сад. Он колебался, зная, что прибыл раньше, чем предполагалось; затем постучал костяшками пальцев по массивной двери. Через несколько секунд, осознав тщетность слабого звука, он переступил порог. Справа от него тянулась длинная гостиная, похожая на галерею. Древние перегородки, должно быть, были снесены, но некоторые из основных черных стоек были сохранены и выделялись на фоне белых стен со скелетной бравурой.Эффект был слегка тюдоровский, гораздо более английский, чем внешний вид. Очень красивый предмет плотного, но воздушного пространства, старинная резная деревянная мебель, вазы с цветами, группа кресел и два дивана ниже; старые розовые и красные ковры; и, конечно же, искусство … неудивительно — за исключением того, что можно было войти в него вот так, — поскольку Дэвид знал, что есть небольшая выдающаяся коллекция, помимо собственных работ старика. Уже были объявлены известные имена. Энсор, Марке, этот пейзаж в конце должен быть «крутым» Дереном и над камином. Но он должен был заявить о себе.Он прошел по каменному полу у лестницы к дверному проему в дальнем конце комнаты. Вдали раскинулась широкая лужайка, клумбы, кустарники, несколько декоративных деревьев. Он был защищен с севера высокой стеной, и Давид увидел там еще одну линию более низких зданий, скрытую от фасада дома; амбары и бытовки, когда это место было фермой. Посреди лужайки росла катальпа, срезанная до огромного зеленого гриба; в его тени сидели как бы позирующие, беседуя, садовый стол и три плетеных стула.Позади, в тесноте, на траве бок о бок лежали две обнаженные девушки. Дальнейшее, наполовину скрытое, лежало у нее на спине, как будто она спала. Ближайшая была на животе, подперев подбородок руками, и читала книгу. На ней была широкополая соломенная шляпа, корона которой была свободно перебита какой-то темно-красной тканью. Оба тела были очень коричневыми, одинаково коричневыми и, по-видимому, не обращали внимания на незнакомца в темном дверном проеме в тридцати ярдах от них. Он не мог понять, что они не слышали его машину в лесной тишине. Но на самом деле он был раньше, чем «время чая», которое он предложил в своем письме; или, может быть, в дверях все-таки был звонок, слуга должен был его услышать. На несколько коротких секунд он уловил теплые тона двух ленивых женских фигур, зеленого оттенка катальпы и зеленого травянистого оттенка, яркого кармина на створке шляпы, розовой стены за ней с ее древними шпалевыми фруктовыми деревьями. Затем он повернулся и вернулся к входной двери, чувствуя себя скорее веселым, чем смущенным. Он снова подумал о Бет: как бы она обожала это погружение прямо в легенду… злой старый фавн и его знаменитые дни.

Там, где он впервые вторгся, он сразу увидел то, что он из любопытства упустил ранее. На каменном полу за одним из дверных косяков стоял бронзовый колокольчик. Он поднял трубку и позвонил — потом пожалел, что резкий звон школьного двора обрушился на тихий дом, его залитый солнцем мир. И ничего не произошло; наверху шагов нет,

дверь не открывалась в дальнем конце длинной комнаты, в которой он стоял. Он ждал на пороге.Прошло, наверное, полминуты. Затем одна из девушек, он не знал какая, появилась в дверях сада и подошла к нему. Теперь она носила простую белую хлопковую галабию; худенькая девушка чуть ниже среднего роста, чуть меньше двадцати лет; каштановые и золотистые волосы и правильные черты лица; глаза ровные, довольно широко раскрытые, босая. Она была безошибочно англичанкой. Она остановилась примерно в двадцати футах от подножия лестницы.

‘Дэвид Уильямс?’

Он извинился. — Вы меня ждали?

‘Да.’

Она не предлагала пожать руку.

‘Извини, что воровал вот так. Ваши ворота там заперты.

Она покачала головой. «Просто потяни за это. Замок. Мне жаль.’ Ей это не показалось; и в недоумении. Она сказала: «Генри спит».

«Тогда не буди его, ради бога». Он улыбнулся. «Я немного рано. Я думал, что найти будет труднее ».

Она на мгновение оглядела его: его просьба о приеме.

‘Он такой ублюдок, если у него нет сиесты.’

Он ухмыльнулся. «Послушайте, я поймала его письмо на слове — насчет того, чтобы меня посадить? — но если …»

Она взглянула за его пределы, через дверь; затем снова в его лицо, с безразличным небольшим наклоном вопроса.

‘Ваша жена?’

Он рассказал о ветряной оспе Сэнди, кризисе в последнюю минуту. «Она вылетает в Париж в пятницу. Если с моей дочерью все закончится. Я заберу ее там.

Взгляд пристального взгляда снова окинул его взглядом.

«Тогда я покажу тебе, где ты?»

‘Если вы уверены… ‘

‘ Нет проблем. ‘

Она сделала неопределенный жест, чтобы он следил за ней, и повернулась к лестнице; простой, белый, причудливо скромный и по-девичьи после этого первого взгляда.

Он сказал: «Прекрасная комната».

Она коснулась почерневшего от возраста поручня, который стоял рядом с ними. «Это пятнадцатый век. Они говорят.’ Но она не смотрела ни на него, ни на комнату; и ничего не спросил, как будто он проехал всего пять миль, чтобы добраться туда.

Поднявшись по лестнице, она повернула направо по коридору.

По центру стекала длинная циновка. Она открыла вторую дверь, к которой они подошли, и вошла внутрь, держась за ручку и наблюдая за ним, что было странно похоже на покровителя гостиницы, где он останавливался прошлой ночью. Он почти ожидал услышать цену.

‘Ванная по соседству.’

‘Прекрасно. Я просто пойду за своей машиной.

«Как хотите».

Она закрыла дверь. В ней было что-то сверхъестественно серьезное, почти викторианское, несмотря на галабию.Он ободряюще улыбнулся, когда они пошли обратно по коридору к лестнице.

‘А ты …?’

«Генри называет меня Мышкой».

Наконец-то крохотная сухость на лице; или вызов, он не был уверен. — Вы давно его знаете?

«С весны».

Он пытался вызвать сочувствие.

«Я знаю, что он не злится на подобные вещи».

Она пожала плечами.

‘Пока вы противостоите ему. В основном это кора.’

Она пыталась ему что-то сказать, очень ясно; возможно, если бы он видел ее в саду, это была реальная дистанция, которую она держалась от посетителей. Очевидно, она была чем-то вроде его хозяйки; и все же она вела себя так, как будто дом не имел к ней никакого отношения. Они спустились вниз по лестнице, и она повернула обратно в сад.

‘Здесь? Полчаса? Я поднимаю его в четыре.

Он снова ухмыльнулся, в ее голосе был такой медсестринский тон, настолько пренебрежительный ко всему, что внешний мир мог подумать о человеке, которого она называла «Генри» и «он».

«Хорошо».

‘Сделать ком-шез вус. Верно?’

Она на мгновение заколебалась, как будто знала, что ведет себя слишком круто и слащаво. Был даже легкий намек на неуверенность, последняя жалкая тень приветливой улыбки. Затем она посмотрела вниз, отвернулась и молча пошла обратно в сад; когда она вышла через дверь, галабия на мгновение утратила непрозрачность на фоне солнечного света; мимолетная голая тень. Он вспомнил, что забыл спросить о собаке; но, по-видимому, она бы подумала об этом; и пытался вспомнить, когда его не так тепло принимали в чужом доме. … как будто он принял слишком много, когда ничего не принимал как должное, и уж тем более ее присутствие. Он понял, что старик оставил все это позади.

Он вернулся через сад к воротам. По крайней мере, она не ввела его в заблуждение. Застежка оторвалась от замка, как только он потянул. Он поехал обратно и припарковался в тени каштана напротив фасада дома, достал свою ночную сумку и портфель, а затем неформальный джинсовый костюм на вешалке. Он взглянул через дверной проем в сад позади себя, когда поднялся наверх; но две девушки, казалось, исчезли.В коридоре наверху он остановился, чтобы посмотреть на две картины, которые он заметил, когда она впервые показала его, и не смог назвать имя … но теперь, конечно, Максимилиан Люс. Удачливый старик, который купил еще до того, как искусство стало отраслью жадности, проницательного инвестирования. Дэвид забыл о своем холодном приеме.

Его комната была просто обставлена: двуспальная кровать в довольно неуклюжем деревенском стиле ампир, шкаф из орехового дерева, пронизанный червяками, стул, старый шезлонг с усталой зеленой обивкой; позолоченное зеркало, пятна на ртути. В комнате пахло слегка затхлым, редко используемым; меблирована с местных аукционов. Единственным несоответствием была подпись «Лауренсен» над кроватью. Дэвид попытался снять его с крючка, чтобы лучше рассмотреть картину. Но рама была прикручена к стене. Он улыбнулся и покачал головой; если бы там была только бедная старая Бет.

Лондонское издательство предупредило Дэвида — его старший член, создавший проект, — о рифах, гораздо более грозных, чем запертые ворота, которые окружают любое посещение Коэтмине.Обидчивость, имена, которые нельзя упоминать, грубый язык, травля: не осталось никаких сомнений в том, что этот конкретный «великий человек» также мог быть самым ужасным старым ублюдком. К тому же он, казалось, мог быть весьма обаятельным — если вы ему нравились. «В некотором роде наивный в детстве», — сказал издатель. Тогда не спорьте с ним об Англии и англичанах, просто примите то, что он на всю жизнь изгнан и не вынесет напоминаний о том, что он, возможно, упустил. Наконец: он отчаянно хочет, чтобы мы написали книгу. Дэвид не должен был позволять обмануть себя, полагая, что предмету разговора наплевать на домашнее мнение.

Во многих отношениях его путешествие не было строго обязательным. Он уже подготовил вступление, он довольно хорошо знал, что собирался сказать; были основные каталожные эссе, особенно для ретроспективы Тейт 1969 года … запоздалая оливковая ветвь британского художественного истеблишмента; для двух недавних выставок в Париже и Нью-Йорке; Небольшая монография Майры Леви из серии Modern Masters и переписка с Мэтью Смитом; ряд полезных журнальных интервью.Осталось выяснить несколько биографических деталей, хотя даже это можно было сделать письменно. Конечно, было любое количество художественных вопросов, которые можно было задать — или хотелось бы; но старик никогда не проявлял там себя очень полезным, более вероятно, что в прошлом он был безнадежно загадочным, злонамеренно вводящим в заблуждение или просто откровенно грубым. Так что, по сути, это была возможность встретить человека, с которым вы провели время и чьей работой, с оговорками, искренне восхищались. .. как весело, сказать, что кто-то встречал его. И в конце концов, теперь он, бесспорно, был майором, его надо было поставить вместе с Бэконами и Сазерлендами. Можно даже утверждать, что он был самым интересным из этой избранной группы, хотя он, вероятно, сам сказал бы, что он был просто наименее кровавым англичанином.

Родился в 1896 году, учился в Слейде в великие дни режима Стирса-Тонкса, был характерно воинственным пацифистом, когда карты должны были быть объявлены в 1916 году в Париже (и духовно из Англии навсегда) к 1920 году, а затем Через десять с лишним лет в тошнотворной России — сама Россия превратилась в страну социалистического реализма — номинальной между сюрреализмом и коммунизмом, — Генри Брисли предстояло еще десять лет, прежде чем какое-либо серьезное признание дома — откровение — за пять лет своего существования. «изгнание из изгнания» в Уэльсе во время Второй мировой войны, рисунки времен Гражданской войны в Испании.Как и большинство художников, Брисли был далеко впереди.

f политиков. Для британцев выставка 1942 года в Лондоне, посвященная его работам 1937-8 годов, внезапно обрела смысл; они тоже узнали, что такое война, о горьком безрассудстве подвергать сомнению международный фашизм. Более умные знали, что в его описании испанской агонии нет ничего предвидящего; действительно, по духу он вернулся прямо к Гойе. Но его мощь и мастерство, великолепное остроумие рисования были неоспоримы.Отметка была сделана; так, если более частным образом, была репутация «трудностей» Брисли как личности. Легенда о его черной желчи для всего английского и традиционно среднего класса — особенно если это имело какое-либо отношение к официальным взглядам на искусство или его государственное управление — была прочно обоснована к тому времени, когда он вернулся в Париж в 1946 году.

Тогда для Еще через десять лет с его именем в популярных терминах ничего особенного не случилось. Но он стал предметом коллекционирования, и как в Париже, так и в Лондоне росла группа влиятельных поклонников, хотя, как и любой другой европейский художник, он пострадал от стремительного роста Нью-Йорка как мирового арбитра ценностей живописи. В Англии он так и не воспользовался жестоким воздействием, знаменитым «черным сарказмом» испанских рисунков; тем не менее, он показал растущий авторитет и зрелость в своей работе. Большинство великих обнаженных красок и интерьеров пришли из этого периода; давно похороненный гуманист начал всплывать на поверхность, хотя, как всегда, публику больше интересовала богемная сторона этого рассказа о его пьянстве и его женщинах, передаваемых в судорожных преследованиях, которые он получил с более желтой и более шовинистической стороны Флит-стрит.Но к концу 1950-х такой образ жизни уже превратился в причудливую историческую вещь. Слухи и реальность его невозрожденного образа жизни, как и его презрение к своей родине, стали забавными … и даже приятно аутентичными для вульгарного ума с его склонностью путать серьезное творчество с красочной биографией, позволяя уху Ван Гога затмевать любая попытка рассматривать искусство как высшее здравомыслие, а не как сладкую мелодраму. Надо признать, что сам Брисли от предложенной роли заметно не отказывался; если люди хотели быть шокированными, он, как правило, подчинялся. Но его более близкие друзья знали, что несмотря на продолжающиеся эпизодические приступы эксгибиционизма, он значительно изменился.

«Эбеновая башня» Джона Фаулза

«Эбеновая башня», сборник рассказов, опубликованный в 1974 году, отражает непрекращающееся увлечение Фаулза литературой и ландшафтом Франции, увлечение, которое началось в годы его учебы в колледже. Фаулз включает среди оригинальных рассказов в этот сборник свой перевод французского романа XII века «Элидук» Мари де Франс.По его словам, читая Элидука, современный писатель «наблюдает за своим рождением». Любовь к французской литературе, которую Фаулз развил во время учебы в Оксфорде, очевидна во многих переводах и адаптациях, которые он написал с тех пор. В 1974 году появилась его экранизация сказки Шарля Перро XVII века «Золушка». Его перевод повести Клэр де Дюрфор «Урика» начала XIX века о молодой сенегальской девушке, привезенной во Францию ​​в детстве и выросшей среди европейцев, был опубликован в 1977 году.

В «Личной заметке», приложенной к одной из историй в «Эбеновой башне», Фаулз объясняет, что рабочее название этого сборника было «Вариации», под которым я хотел предложить варианты как по определенным темам в моих предыдущих книгах, так и в методах повествования ». Каждая из историй также представляет собой разновидность вариации настроения, обстановки или темы, которые можно найти в «Элидуке» Мари де Франс. Включая свой прозаический перевод этого романа среди оригинальных рассказов, собранных в этом томе, Фаулз поощряет своих читателей искать тематические соответствия и общие мотивы.Таким образом, он продолжает вызывать интерес читателя как к литературному процессу, так и к произведению. Фаулз просит, чтобы его читатели были так же внимательны к тому, как изображаются персонажи и события, как и к самим событиям. Каждая из этих историй так или иначе связана с искусством, визуальным или литературным; и в то же время он сознательно отражает или обнажает процесс своего эстетического творения. Автор вселяет различные застенчивые приемы, провозглашая, что «все вымысел».

В заглавной истории, самой длинной — чуть менее ста страниц, — один из персонажей читает книгу под названием «Волхв».Дэвид Уильямс, главный герой «Эбеновой башни», никогда не слышал об этой книге и предполагает, что она посвящена астрологии и «всей этой чепухе». Ирония, которую разделяют только автор и читатель, состоит в том, что Дэвид Уильямс вот-вот подвергнется тому личному испытанию, с которым Николас Урф в «Волхве» сталкивается на каждой стадии божественной игры. Художник-абстракционист, который также пишет и читает лекции по современному искусству, Дэвид Уильямс едет во Францию, чтобы взять интервью у известного британского экспатрианта, семидесятилетнего художника Генри Брисли, который живет с двумя молодыми спутницами в уединенном старинном особняке в Бретани.Брисли обладает жизненной силой, напоминающей Мориса Кончиса, Мага, или Пикассо. В ходе встречи с Брисли — и с одной из молодых женщин, живущих в поместье, многообещающим молодым художником — Дэвид обнаруживает, что упорядоченные «решения» своей жизни внезапно ставятся под сомнение. Чувствуя жизненно важное влечение к молодой женщине, Дэвид по-новому взглянул на свой комфортный и бесплодный брак. На провокацию Брисли он также начинает ставить под сомнение предприятие абстрактной живописи. (Фаулз, чья падчерица Анна и ее муж — оба учителя рисования, говорит, что их проблемы в качестве студентов-искусствоведов помогли ему понять общие проблемы современного искусства, а также литературы.Поэтому он негласно посвятил им эту историю.) Брисли говорит Дэвиду, что абстрактная живопись существует в «башне из черного дерева», что является его обозначением для запутывающих тенденций современного искусства. Современный вариант традиционного идеализма «башни из слоновой кости», башня из черного дерева означает уход современного художника от реальности. Неизвестность и холодная отстраненность маскируют его страх саморазоблачения и его неспособность приобщиться к жизненно важным загадкам. Дэвид постепенно осознает, что он такой художник, маскируя «пустую реальность» своих картин «мастерством и хорошим вкусом». «Он является конкретным примером« статичного художника », описанного Фаулзом в« Аристосе ».

История завершается« точкой опоры »для Дэвида Уильямса, но, не действуя в критический момент, он теряет« шанс » о новом существовании ». Отказавшись от этого шанса, не сумев им воспользоваться, Дэвид с грустью осознает, что остановил свое дальнейшее развитие как художника.« Искалеченный здравым смыслом », он не смог принять тайну, использовать опасность и найти способ к самообновлению. Возможности, с которыми сталкиваются Николас Урф и Чарльз Смитсон в конце их испытаний, кажутся Дэвиду закрытыми.Заключение «Эбеновой башни» окончательное, бессрочное. Идя на встречу с женой в аэропорту, Дэвид пробуждается от «мечты» о более свободном и жизненно важном образе жизни. У него «оцепенелое чувство, что что-то начинает неумолимо ускользать. Тень лица, волосы с золотыми прожилками, закрывающаяся дверь». С внутренним «тонущим криком» Дэвид пробуждается к «дню нелепого дня» и «сдается тому, что осталось: абстракции».

Как и в «Эбеновой башне», следующая история Фаулза, «Бедный Коко», заканчивается продолжительным прозрением или откровением со стороны главного героя.Как и Дэвид Уильямс, главный герой «Бедного Коко» делает открытие, значение которого выходит за рамки его личной жизни. Дэвид понимает, что абстрактная живопись — это один из симптомов недуга современной культуры — отступление от человеческих забот и реальности в «черную башню». Точно так же очень грамотный рассказчик «Бедного Коко» признает в происходящем не только свою собственную неудачу, но и неудачу своего поколения и распад общества. Он делает это открытие, когда едет в загородный коттедж в Северном Дорсете, который ему одолжили друзья, чтобы он мог без перерыва закончить свою критическую биографию Томаса Лава Пикока (романиста девятнадцатого века, которым восхищался Фаулз).Сразу после того, как рассказчик прибывает в коттедж, в него врывается вор, думая, что коттедж пуст. Молодой грабитель связывает рассказчика, но не причиняет ему вреда. Фактически, когда вор занимается своими делами, выбирая ценные вещи, он вовлекает рассказчика в долгую беседу, даже предлагая ему приготовить чашку кофе перед тем, как он уйдет. Прежде чем уйти, молодой человек внезапно и без предупреждения уничтожает все книги, документы, заметки и черновики, накопленные рассказчиком за четыре года для своей книги о Павлине.

Это жестокое нападение на его рукопись, а не на его личность, представляет рассказчику загадку, которую он все еще пытается разгадать спустя почти год после события. Он все время спрашивает себя, что могло быть мотивом вора. Наконец, он приходит к «предварительному заключению», которое он имеет отношение к читателю. Как писатель, он сосредотачивает свое внимание на словесных доказательствах. Он вспоминает, что сказал ему молодой человек и, более того, то, что он, возможно, пытался сказать ему на грубом жаргоне, принятом современной отчужденной молодежью.«Блин, твоя проблема в том, что ты недостаточно внимательно слушаешь», — сказал ему вор. В этом отказе рассказчик распознает «молчаливый крик о помощи». Он признается себе, что был «виноват в глухоте». ‘

Его рукопись, брошенная в огонь, теперь он понимает, что «на самом деле сгорел« отказ »моего поколения передать своего рода магию», силу языка. Он винит себя как представителя этого поколения в таком катастрофическом упадке социальных и культурных ценностей. Он считает, что молодое поколение лишено самого важного источника личной энергии и силы, которые культура может дать.Им пришлось «глубоко сомневаться в своей способности сказать» то, что они думают и во что верят. Самое веское свидетельство аргументации рассказчика находится в повествовательной среде самого рассказа. Размеренное, точное очертание чувств и восприятия рассказчиком, а также сострадательное понимание, к которому он в конечном итоге приходит, нельзя было бы разделить или реализовать, если бы язык автора не проявил здесь своего особого волшебства.

В то время как рассказчик «Бедного Коко» разгадывает, по крайней мере, к своему собственному удовлетворению, загадку того, что с ним произошло, загадка следующей истории — метко названной «Загадка» — не разгадана, а отброшена.В процессе расследования внезапного и необъяснимого исчезновения Джона Маркуса Филдинга, видного члена лондонского парламента, молодой сержант полиции по имени Дженнингс обнаруживает для себя и читателя то, что Фаулз ранее предлагал в «Волхве»: поиск ответов на тайна, а не сами ответы, вливает энергию в искателя. Пока Майкл Дженнингс ищет ключи к возможному «сексуально-романтическому решению» исчезновения депутата, он невольно отправляется в собственное любовное приключение.«Cherchez la femme», — советует другой М. кого Дженнингс спрашивает об исчезновении Филдинга; но женщина, которую наконец обнаруживает Дженнингс, не та абстрактная, которую, как он думал, он искал. Вместо этого его расследование приводит к замечательной молодой женщине, Изобель Доджсон, бывшей девушке сына пропавшего мужчины. Дженнингса немедленно забирают с собой; и тайна любви доказывает непреходящую загадку этой истории.

Изобель Доджсон не только исключительно красива и сообразительна; она также обладает электрической энергией и независимостью, которые характерны для самомотивированного человека в мире Фаулза.Начинающая писательница Изобель знает о параллелях между «игрой» в обнаружение, в которую вовлечен Дженнингс, и условностями жанра детективного рассказа. «Давай сделаем вид, — предлагает она ему, — что« все, что связано с Филдингами, даже ты и я … — это роман. Детектив … Где-то кто-то нам пишет, мы не настоящие ». . Он или она решает, кто мы, что мы делаем, все о нас «. Игриво принимая роль писателя в этом предсказуемом жанре фантастики, Изабель дразня предлагает Дженнингсу потенциальную ведущую роль в этом деле, то есть ее возможное соучастие в исчезновении Филдинга.Однако, как читатель уже понимает, история Фаулза выходит за рамки узких рамок детективной истории. Дженнингс отвергает шутливое решение Изабель как заведомо ложную версию, отмечая, что «я не так понимаю ее характер». То, что Дженнингс начал «читать» характер Изобель, наводит на мысль, что акт литературной интерпретации причастен к жизненным процессам. И в жизни, и в литературе читатели ищут смысл и удовлетворительный способ представления открытий себе и другим.

Отсутствие главной зацепки или аккуратного ключа к исчезновению Филдинга побуждает Изобель заметить: «Если наша история не подчиняется нереальным литературным правилам, это может означать, что на самом деле она вернее жизни». Ведь в основе жизни, как предполагает Фаулз в своих произведениях, кроется неразрешимая тайна. Неопределенность реального существования отличает реальных людей от обычных литературных персонажей. Последние, поскольку их судьбы тщательно «написаны» создателем, глубоко заинтересованным в них, лишены свободы реальных людей, населяющих внешне безразличную вселенную.С точки зрения Фаулза, также возможно позволить себе быть «написанным» социальной системой или фиксированным кодексом условностей в реальной жизни. Бездумно подчиняясь системе правил, управляющих как мыслями, так и действиями, люди могут потерять свою свободу и бессознательно превратиться в социальных марионеток. В «Эбеновой башне» Дэвид понимает, что, позволив себе так написать, он скорее «искусственный человек», чем свободный. Неявно приравнивая авторский контроль — то есть писательский — к социальному детерминизму, Фаулз снова поднимает важный вопрос: как автор, явно провоцирующий внимание читателя к литературному искусству, надеется предоставить своим литературным марионеткам некоторую личную свободу? Один из способов — настоять на том, чтобы те из его персонажей, которые отражают человеческую свободу — Морис Кончис, Лили де Сейтас, Сара Вудрафф, Генри Брисли и, возможно, исчезнувший человек Филдинг — сохраняли в себе ауру таинственности.Они, в силу своей непредсказуемой человечности, не могут быть полностью решены или определены ни читателем, ни автором. Настоящая тайна или загадка, лежащая в основе художественной литературы Фаулза, побуждает читателя искать свои собственные ответы и, таким образом, приобщиться к энергии, которую порождает тайна.

Отказавшись от поисков решения абстрактной проблемы, Дженнингс осознает приоритетность соблазнительной загадки, стоящей перед ним: «Действие [исчезновение Филдинга] было совершено; разобрать его на части, выяснить, как это было сделано в деталях, не было смысл.Дело было в живом лице с карими глазами, наполовину вызывающем, наполовину дразнящем; не совершать преступления против этого ». Часть привлекательности Изобель для Дженнингса — ее непостижимая атмосфера независимости. Ее влияние на него в некотором роде напоминает влияние Сары на Чарльза Смитсона:« Что-то в [Изобель] обладало тем, чего ему не хватало: заложенным потенциалом. как невысеянная земля, в ожидании этой невероятной богини кукурузы; направление, в котором он мог бы следовать … Честность ». Сила, которую Дженнингс воспринимает в Изабель, связана с источником роста, плодородия или плодородия в природе.«Богиня кукурузы», чья жизненная сила обещает взрастить в нем новую жизнь, Изобель вспоминает Лили де Сейтас, которая появляется перед Николасом, искателем в «Маге», «как Деметра, Церера, богиня» на ее «кукурузном золоте». трон.

Финальная история сборника, названная «Облако», является наиболее мимолетной структурно и тематически. Первый абзац с его конкретным воспоминанием о летнем дне в сельской местности Франции оказывается не чем иным, как обманчивым. В считанные часы лазурное небо этого «благородного дня, юного летнего парящего, яркого обещания» преобразится стремительным появлением таинственного облака, «дикого и зловещего» — «безошибочного носителя сильной бури».«Стиль первого абзаца также обманчив. Его реалистичный тон и точка зрения внезапно уступят место ряду меняющихся повествовательных перспектив. Для начала читателю дается возможность взглянуть на центральных персонажей с близкого расстояния. террасе две молодые женщины лежат, раскинувшись на шезлонгах на солнце; еще трое, женщина и двое мужчин, рассаживаются вокруг открытого стола, а трое детей играют внизу на лужайке. Вид перемещается в позицию «через реку», откуда рассказчик пристально смотрит на далекую композицию этих «восьми персонажей» в «зеленом» и «жидком» пейзаже.Гармония этой композиции предлагает рассказчику картину Гюстава Курбе; однако спокойствие более очевидное, чем реальное. «Так много вещей противоречили друг другу или были не такими, как можно было бы ожидать», — говорит он, лукаво добавляя: «Если бы кто-то там был, конечно». Как только рассказчик напоминает читателю, что его действительно нет «там», в этой сцене, он таинственным образом — без какого-либо полезного перехода — снова оказывается среди этих «восьми персонажей». Авторская ловкость рук напоминает читателям Фаулза, что они находятся в вымышленной вселенной, где воображение — единственная форма существования где угодно.

Независимо от того, с какой точки зрения рассматриваются персонажи — а в этой истории перспектива постоянно меняется — ощущение их взаимосвязи и скрытых мотивов мимолетно и неуловимо. Нечеткие очертания облака, в честь которого названа история, наводят на мысль о неосязаемых человеческих эмоциях, лежащих под видимой поверхностью реальности. Парящий в воздухе остров, дрейфующий в лазурном небе, облако также ассоциируется с существенной изоляцией каждого из персонажей, даже когда они отправляются на групповой пикник у реки.Самым изолированным из всех является главный герой рассказа, озлобленная молодая женщина по имени Кэтрин, впервые увидевшая загорающую на шезлонге. Она недавно овдовевшая сестра Аннабель Роджерс, которая живет со своим мужем Полем и двумя детьми в очаровательной старой мельнице у реки в центральной Франции. Их навещают друг Павла Петр; Подруга Питера Салли; и его сын от бывшего брака. Все еще оплакивая потерю мужа и охваченная горечью из-за его самоубийства, Екатерина возмущается присутствием других гостей; она чувствует себя превосходящей и враждебной по отношению к их обычным разговорам.После самоубийства мужа она потеряла всякое чувство непрерывности в своей жизни. Для нее все превратилось в «маленькие островки, без сообщения, без дальнейших островов, к которым тот, на котором он был, был ступенькой, точкой с точкой, необходимой сценой. Маленькие острова, расположенные в своем собственном безграничном море … И страх был как остаться позади, так и продолжаться «. Ужас и изоляция, которые Кэтрин испытывает, но не может никому выразить, раскрываются в сказке о потерянной принцессе, которую она рассказывает своей маленькой племяннице.Принцесса, уехавшая на пикник с

Дэвид Уильямс, английский искусствовед и художник цветного поля, прибывает в северную Францию, чтобы взять интервью у художника старшего возраста по имени Уильям Брисли, который живет в добровольном изгнании из Англии и Парижа. Вдали от жены Дэвид оказывается под влиянием атмосферы в поместье Брисли, которое находится глубоко в одном из старых лесов Бретани, наполнено бесценными картинами и населенным не только великим художником, но и двумя молодыми студентами-художниками Дианой. и Энн.

Девочки подружились с Дэвидом и предупреждают его, что он может ожидать, что их хозяин наживет на него. За ужином, когда Брисли становится все более пьяным, он нападает на художественный истеблишмент, а иногда и на самого Уильямса. Наконец, девушки уложили Брисли спать, и Диана объясняет, что упоминание Брисли «башни из черного дерева» было его попыткой очернить современных художников, которые работают с абстракцией, потому что они боятся быть ясными; затем она призывает Дэвида отвергнуть то, что сказал Брисли, сказав Дэвиду, что башня из черного дерева — это место, куда вы сбрасываете вещи, которые слишком стары, чтобы ценить их.

На следующий день Брисли вернулся к своему обычному сварливому «я». Все они отправляются на пикник в лес, где Диана и Энн купаются в обнаженном виде, а Брисли объясняет Дэвиду, что прошлой ночью он прошел своего рода испытание. После обеда — разыгрывания романа Мане «Ле Дежонер» — «ur I’herbe» — Брисли засыпает, и женщины рассказывают Дэвиду о своей жизни. Трое из них идут купаться, а затем все четверо возвращаются в дом, где Дэвид дает еще одно интервью о политике Брисли и его источниках.

Ужин той ночью более дружелюбный. После этого Диана рано укладывает Брисли спать, и Энн объясняет, что Брисли хочет, чтобы Диана вышла за него замуж. Две женщины ведут Дэвида наверх, чтобы посмотреть на работы Дианы, которые ему импонируют. После того, как Энн уходит, Диана рассказывает Дэвиду больше о себе. Затем они решают прогуляться в саду, где Дэвид целует Диану, и она страстно отвечает. Он отстает, и она чувствует, что половой акт был бы ошибкой. «Она вырвалась, и он позволил ей, фатальная нерешительность.»Затем он пытается убедить ее переспать с ним, но она идет в свою комнату и запирает дверь. Он считает, что он ожил, и ему помешали жить, что он потерял свои принципы и боялся действовать.

На следующий день Диана отсутствует из дома до тех пор, пока Дэвид не уйдет. По дороге в Париж он с сожалением думает о ней, чувствуя, что побывал во сне. В аэропорту он встречает свою жену. который прилетает из Англии на отдых.Когда она спрашивает его, как дела, он отвечает: «Я выжил».

The Ebony Tower-Short Stories — John Fowles (Страница 5) бесплатно читать онлайн

Он допил вино одним презрительным глотком, затем снова потянулся за бутылкой. Его горлышко грохотало о край стакана, и он наливал слишком долго, часть проливалась. Мышонок подняла стакан и налила себе немного; потом тихонько вытер пролитую жидкость со стола на глазах у старика. Дэвид ничего не сказал. Теперь он снова почувствовал себя прохладным; но смутил.

‘Хорошие вина, знаете, что они делают? Ссать в них. Ссать в чан ». Он неуверенно поднес стакан ко рту и поставил его. Паузы становились длиннее между каждой речью. «Вставить десять англичан в мизинец француза». Очередной перерыв. «Не масло. Пигмент. Все дерьмо. Если это хорошо. Мерде. Человеческие экскременты. Экскремент. То, что вырастает. Это ваша основа. Не твои чертовы чопорные кусочки абстрактного хорошего вкуса. Он снова остановился, как будто искал путь вперед, и, наконец, ему пришлось вернуться.«Я бы даже задницу не протер ими».

Воцарилась тяжелая тишина. Где-то снаружи дрогнула сова. Девушка села, ее стул немного отодвинут от стола, сложив руки на коленях и опустив глаза, очевидно, приготовившись ждать вечность, пока не закончатся бродяги старика. Дэвид задавался вопросом, как часто ей приходилось терпеть эту чудовищную богемную пародию, которую выпускал алкоголь. Все эти древние битвы, которые нужно было переигрывать; когда дело было настолько полным, решили оба _de facto_ и _de jure_, и задолго до того, как Дэвид родился.Всякая форма не была естественной; а цвет имел нерепрезентативную функцию … об этом можно было спорить не больше, чем о знаменитом уравнении Эйнштейна. Расщепление произошло. Можно было оспорить применение, но не принцип. Так думал Дэвид; и что-то должно было появиться на его лице. К тому же он выпил больше обычного.

‘Вы разочаровываетесь, Уильямс? Думаешь, я зол? В винной ерунде?

Дэвид покачал головой. «Просто преувеличиваю вашу версию».

Еще тишина.

‘Вы действительно художник, Уильямс? Или просто бессовестная кровавая скороговорка?

Дэвид не ответил. Снова наступила тишина. Старик выпил еще вина.

«Скажи что-нибудь».

«Ненависть и гнев — это не роскошь, которую мы больше можем себе позволить. На любом уровне ».

«Тогда в помощь тебе Бог».

Дэвид слабо улыбнулся. «Он тоже не вариант».

Мышь протянула руку и налила еще вина.

«Знаешь, что означало подставить щеку, когда я был молод? Товарищ, подставивший щеку?

‘No.’

‘ Бамбой. Ты бездельник, Уилсон?

На этот раз Мышь не стала его поправлять; или Дэвид, чтобы ответить.

‘На коленях и в брюках вниз. Решает все, не так ли?

‘No. Но тогда и страха нет ».

‘Что?’

«Боязнь проиграть… о чем не идет речь».

Старик уставился на него.

‘О чем он, черт возьми, говорит?’

Мышь тихо сказала: «Он означает, что твои работы и твои взгляды на искусство не в опасности, Генри.Для всех найдется место ».

Она не взглянула на Давида, но немного отодвинулась, вперед и прочь от старика; положила локоть на стол, затем руку к подбородку. На мгновение к ее губам поднялся палец. Дэвид не должен был больше отвечать. Снаружи Макмиллан вдруг начал лаять; дикие пароксизмы подозрения. — крикнул голос мужа домработницы. Ни старик, ни девушка не обратили на это внимания; для них это, должно быть, был знакомый ночной звук. Для Дэвида это было очень символично, чревато, отражая напряжение внутри старика.

‘Это теперь очередь, не так ли?’

Девушка посмотрела на Дэвида. В ее глазах была слабая улыбка.

«Генри считает, что не следует проявлять терпимость к тому, что, по его мнению, является плохим».

‘Та же старая история. Сядьте на окровавленный английский забор. Голосуйте за Адольфа ».

Последовала тишина, но вдруг она заговорила.

«Генри, тоталитарные идеи нельзя остановить тоталитарными методами. Таким образом вы только поможете им развести ».

Возможно, сквозь нее просочилось какое-то смутное осознание того, что теперь она встала на сторону Дэвида.Глаза старика блуждали в тени в конце стола. Когда она в последний раз наполнила его стакан, она поставила бутылку слева, вне его досягаемости.

Он медленно сказал: «Пытаюсь тебе что-то сказать».

Было непонятно, имел ли он в виду, я не хотел оскорблять вас лично; или я забыл, что это было.

Дэвид пробормотал: «Да, я понимаю».

Взгляд старика вернулся к нему. Ему было трудно сосредоточиться.

«Как вас зовут?»

‘Уильямс.Дэвид Уильямс.

Мышь сказала: «Допей вино».

Но он проигнорировал ее.

‘Не умею говорить словами. Никогда не по моей линии ».

«Я понимаю, о чем вы говорите».

«Не ненавидь, не могу любить. Не могу любить, не могу рисовать ».

«Я понимаю».

‘Кровавая геометрия. Не хорошо. Не получится. Все пробовали. В дыру. Его пристальный взгляд на Дэвида теперь был отчаянной концентрацией, почти цеплянием. Казалось, он потерял весь поезд.

Мышь подсказала ему.«Изготовление говорит».

‘Не могу писать без слов. Линии.

Девушка уставилась в комнату. Она говорила очень тихо.

«Искусство — это форма речи. Речь должна основываться на человеческих потребностях, а не на абстрактных теориях грамматики. Или что угодно, только не произнесенное слово. Настоящее слово.

‘Другое дело. Идеи. Плевать.

Дэвид серьезно кивнул.

Мышь продолжила. «Идеи по своей сути опасны, потому что они отрицают человеческие факты. Единственный ответ фашизму — человеческий факт.’

‘ Машина. Что это, компьютерная штука.

Давид сказал: «Я понимаю».

‘Ташисте. Fautrier. Вольс молодец. Как напуганная окровавленная овца. Капать, капать ». Он остановился, тишина. — Янк, как его зовут?

Давид и девушка сказали это вместе, и он пропустил это. Мышь повторила имя.

«Джексон Боллок». Он снова уставился в темноту. «Лучше кровавая бомба, чем Джексон Боллок».

Они ничего не сказали. Дэвид уставился на древнюю поверхность стола перед ним; почерневший дуб, потертый и потертый, патина вековой носки; столетия старых голосов, возвращающих угрожающую безжалостную волну.Как будто время знало отлив.

Затем старик заговорил со странной ясностью, как если бы он только притворялся пьяным, а теперь резюмировал одно последнее несущество.

‘Башня из черного дерева. Так я это называю ».

Дэвид взглянул на девушку, но она не встретила его взгляда. Судя по всему, передача права выкупа стала важнее, чем устный перевод. Было совершенно ясно, что Брисли на самом деле не притворялся; Дэвид следил за своими глазами, как они туманно искали перед ним стакан или несколько очков.Он дотянулся до последней попытки казаться позитивным и трезвым. Мышь схватила его за руку и осторожно вставила ножку стакана между пальцами. Старик с трудом поднес вино ко рту, затем попытался выпить вино одним храбрым глотком. Он стекал по его подбородку, затем плеснул на перед белой рубашки. Мышь наклонилась вперед и вытерла салфетку.

Она мягко сказала: «А теперь в постель».

«Еще один».

«Нет.» Она взяла полупустую бутылку и поставила ее на пол рядом со своим стулом.’Все ушли.’

Глаза старика нашли Давида.

‘Qu’est-ce qu’il fout ici?’

Девушка встала и положила руку ему под локоть, чтобы поднять его. Он сказал: «Постель».

«Да, Генри».

Но все равно сидел, слегка поклонился, очень старый человек в ступоре. Девушка терпеливо ждала. Ее глаза, опущенные вниз, встретились с Дэвидом с любопытной серьезностью, как будто она боялась, что увидит в нем презрение к той роли, которую ей пришлось играть. Он указал на себя, может ли он помочь? Она кивнула, но подняла палец; еще нет.Мгновение спустя она наклонилась и поцеловала старика в висок.

‘Давай. Попробуй и встань ».

И вот он, как послушный, но немного робкий мальчик, прижал руки к столу. Он пошатнулся, когда он поднялся на ноги, и качнулся вперед, упираясь в край стола. Дэвид быстро перешел на другую сторону. Вдруг он снова рухнул на стул. На этот раз его вытащили. Насколько он был пьян, не было видно, пока они не начали проводить его по комнате

к лестнице.Он был в кажущейся коме с закрытыми глазами; только его ногам, каким-то древним инстинктом или долгой практикой, удавалось продвигаться вперед. Мышь потянула за галстук-бабочку, затем расстегнула верх рубашки. Каким-то образом они подняли его по лестнице в большую комнату в западном конце дома.

Дэвид увидел двуспальную и односпальную кровати, у последней стоял Фрик. На ней все еще было черное платье, но теперь поверх него был белый джемпер. Он увидел другие картины и рисунки на стенах, стол у окна, выходящего на запад, с банками с мелками и карандашами для рисования.

‘О, Генри. Ты старая злая тварь.

Мышь заговорила с Дэвидом через склоненную голову старика. «Теперь мы можем справиться».

«Вы уверены?»

Брисли пробормотал: «Пи».

Две девушки повели его вокруг кроватей и к двери за ними. Его втащили, и все трое исчезли. Дэвид стоял в нерешительности, в растерянности; а затем внезапно он заметил картину над кроватью. Это был Брак, который, как он знал, видел где-то в репродукции. Должно быть, она значилась как «частная коллекция», он никогда не связывал ее с Брисли.Он лукаво подумал в ответ: жалкое безумие бросать такое имя, такие отношения в старику в его собственной самообороне. Урод вышел из ванной и закрыл за собой дверь. Дополнительная ирония в этом поразила его … эта картина, определенная шестизначная сумма на любом аукционе — и неуклюжее, ненадежного вида маленькое существо, которое стояло перед ним через комнату. Был звук рвоты.

«Он такой каждую ночь?»

«Просто иногда». У нее была тонкая улыбка.’Это не ты. Просто другие люди ».

«Я не могу не раздеть его?»

Она покачала головой. «Не волнуйся. Действительно. Мы к этому привыкли ». Он стоял в сомнении. Она снова сказала: «Правда».

Он хотел сказать, что восхищался ими обоими за то, что они делали; и обнаружил, что не может подобрать слов.

«Ну … пожелай спокойной ночи … Я действительно не знаю ее настоящего имени».

‘ди. Диана. Спокойной ночи.’

«А ты».

Она сухо сжала губы и слегка кивнула.Он ушел.

Вернувшись в свою комнату, в пижаме, в постели, он лежал, опершись на локоть, и смотрел на триллер, который он принес. Он чувствовал, что должен оставаться, по крайней мере, потенциально, на какое-то время на случай, если им понадобится дополнительная помощь; и хотя он чувствовал себя усталым, о сне не могло быть и речи. Он даже читать не умел, адреналин должен был утихать. Это был необычный вечер; и впервые он был рад, что Бет там не было. Она бы сочла это слишком большим, наверное, вылетело из-под контроля; хотя травля была такой грубой, настолько раскрывающей все слабости старика.По сути, один имел дело с сварливым ребенком. И Мышь, Диана, как поразительно хорошо она с ним обращалась; Настоящая девушка, настоящая пара, должно быть что-то лучшее, чем было очевидно в другой, верность, своего рода храбрость. Теперь можно было поверить на слово Мыши, правильности ее суждений; нуждался в ее хладнокровии; было любопытно узнать, удовлетворил ли он это. Он вспомнил некоторую скептическую шутку между ним и Бет: о старике, оправдывающем свою репутацию, Бет ожидала, что ее схватят, по крайней мере, дважды или попросят вернуть ей деньги… по крайней мере, о чем позаботились. Истории, которые нужно рассказывать наедине дома. Он попытался сосредоточиться на своем триллере.

Возможно, прошло двадцать минут с тех пор, как он оставил девочек их тирану. В доме воцарилась тишина. Но теперь он услышал, как кто-то вышел из спальни Брисли, затем легкие шаги, скрип половицы за пределами его комнаты. Последовало колебание, затем тихий стук в дверь.

«Войдите».

Из-за двери показалась голова Мыши.

«Я увидел ваш свет.Все хорошо. Он спит.

«Я не понимал, как далеко он зашел».

‘Иногда мы должны позволять ему это делать. Вы очень хорошо справились ».

«Я очень рад, что вы меня предупредили».

‘Завтра он будет раскаиваться. Кроток, как ягненок ». Она улыбнулась. — Завтрак в девятом раунде? Но ты знаешь. Спи сколько хочешь ».

Она отступила, чтобы уйти, но он остановил ее. — Что, черт возьми, значило это последнее, что он сказал? Башня из черного дерева?

«Ой.» Она улыбнулась.’Ничего такого. Всего лишь одна из летучих мышей на его колокольне. Она склонила голову. «Что, по его мнению, заменило башню из слоновой кости?»

‘Абстракция?’

Она покачала головой: «Все, что ему не нравится в современном искусстве. Это, по его мнению, непонятно, потому что художник боится быть ясным … ну, знаете. Куда-то вы сбрасываете все, что слишком стары, чтобы копать? не должен принимать это на свой счет. Он может объяснять то, что думает, только оскорбляя людей ». Она снова улыбнулась, ее тело все еще было скрыто за дверью.’Хорошо?’

Он улыбнулся в ответ и кивнул.

И она ушла не обратно в комнату старика, а дальше по коридору. Дверь тихонько щелкнула. Дэвиду хотелось бы поговорить еще немного. Старый преподавательский мир, студенты, которые вам нравились, которым вы немного понравились, в некотором роде атмосфера Коэта напомнила ему о днях до того, как Бет вошла в его жизнь; не то чтобы он когда-либо сильно шел на то, чтобы развлечься со студентами. Он был крипто-мужем задолго до того, как женился.

Он немного прочитал, затем выключил свет и, как обычно, почти сразу погрузился в сон.

И снова Мышь оказалась права. Раскаяние было вопиющим с того момента, как Дэвид появился точно в девять, снова внизу. Сам Брисли вышел из сада, а Дэвид остановился у подножия лестницы, не зная, где подать завтрак. Для того, кто не разбирался в восстановительных силах вечно пьющих людей, он казался на удивление живым и недавно щеголеватым в светлых брюках и темно-синей спортивной рубашке.

«Дорогой мой. Так несказанно сожалею о прошлой ночи. Гели говорят мне ужасающе грубо.

‘Вовсе нет. Честно.’

‘Абсолютно зол. Очень плохая форма.

Дэвид ухмыльнулся. «Забытый».

«Проклятие моей жизни, разве ты не знаешь. Так и не узнал, когда остановиться ».

«Пожалуйста, не волнуйтесь».

Он взял резко протянутую руку.

«Очень белый с вашей стороны, дорогой мальчик». Рука была удержана, его глаза вопросительно спросили. «Скажи, что я должен называть тебя Дэвидом.Фамилии сейчас ужасно квадратные. Это так?’

Он использовал слово «квадрат», как если бы это был какой-то смелый новый сленг.

«Пожалуйста, сделайте».

‘Великолепно. Хорошо. Тогда я Генри. Да? А теперь иди позавтракай. Мы убираем его на кухне по утрам ».

Спускаясь по комнате, Брисли сказал: «Гелс предложил немного dejeuner sur l’herbe. Хорошая идея, что? Пикник?’ На улице светило солнце, деревья окутывала легкая дымка. «Скорее горжусь своим лесом. Стоит декко.»

» Я бы с удовольствием. »

Две девушки, казалось, уже встали и вышли — в Плелан, ближайшую деревню, чтобы купить еду … и, кстати, как предполагал Дэвид, дать старику время доказать свое раскаяние. После завтрака его повели на прогулку по поместью. Брисли проявил гордость за свой сад, немного тщеславия по поводу того, что, должно быть, было сравнительно недавно приобретенными знаниями об именах и методах выращивания. Они наткнулись на Жан-Пьера, который копался в огороде за восточным концом дома; и пока он слушал, как старик и муж домработницы обсуждают заболевшее молодое тюльпанное дерево и то, что для него можно сделать, у Дэвида снова появилось приятное ощущение того, что в жизни Брисли гораздо более доминирующий ключ, чем «рецессивная» выставка прошлой ночью. селезенки.Очевидно, он научился жить в Коэте и его сезонах; и немного позже, когда они были в саду за овощами, там была старая водяная груша, уже спелая, Дэвид должен был попробовать одну, их нужно было есть прямо с дерева, старик начал говорить об этом … — признаться, что он был дураком, что провел так много своей жизни в городе; оставить себе так мало времени, чтобы насладиться этим. Между кусочками груши Дэвид спросил, почему потребовалось так много времени, чтобы это выяснить. Брисли презрительно фыркнул, затем ткнул ветряк концом своей трости.

«Сука Пэрис, милый мальчик. Знаешь эту рифму? Граф Рочестер, не так ли? «Где человек может жить в крайней нужде, но никогда не испытывает недостатка в земле, чтобы посадить свое семя». Аккуратный. Все сказано.

Дэвид улыбнулся. Они пошли дальше.

‘Надо было жениться. Блин

т дешевле.

‘Но вы бы многое упустили?’

Еще один нюханье самоуречения. «Один такой же, как пятьдесят, что?»

Казалось, он не осознавал иронию: что ему все еще не удалось обойтись ни одним; и, как по команде, маленький белый «Рено» спустился по частной улочке из внешнего мира.Мышь ехала. Она махнула через окно туда, где они стояли, но не остановилась. Дэвид и Брисли повернулись к дому. Старик указал палкой вслед за машиной.

‘Завидую вам, ребята. В молодости все было не так ».

«Мне показалось, что девушки двадцатых годов просто великолепны».

Палка была поднята в гневно возмущенном противоречии.

‘Абсолютная чепуха, дорогой мой. Без понятия. Полжизни потратил на то, чтобы раздвинуть им ноги.Другая половина жалеет, что вы этого не сделали. Либо, что. Поймать хлопки от пирога. Собачья жизнь. Не знаю, как мы это выдержали ».

Но Давида это не убедило, и он знал, что ему суждено быть. Старик ни о чем не сожалел в глубине души; или только невозможное, другая жизнь. Каким-то образом что-то от прежнего сексуального бэнтама физически цеплялось за его старую фигуру; он никогда не мог быть особенно красивым, но, должно быть, вокруг него была атака, дьявол, постоянный вызов моногамности. Можно было представить, что ему бесчисленное множество отказов и он безразличен к этому; чрезвычайно эгоистичен как в постели, так и вне его; невозможно, значит, в него поверили.И теперь даже те многие, кто, должно быть, отказались верить, были сбиты с толку: он дошел до этого, репутация, богатство, девушки, свобода быть таким, каким он всегда был, ореол вокруг его эгоизма, мир на каждом шагу. прихоть, любой другой мир закрыт, удаленный за древесным морем. Для кого-то вроде Дэвида, всегда склонного видеть свою жизнь (например, свою живопись) с точки зрения логического процесса, ее будущее развитие зависит от разумного выбора в настоящем, это казалось не совсем справедливым. Конечно, каждый знал, что путь к вершине никогда не был по книге, эта опасность и все остальное должны сыграть свою роль, точно так же, как действие и случайная живопись составляют, по крайней мере, теоретически важный сектор в спектре современного искусства.Но какой-то подобный альпинистский образ пронесся в его голове. Один приобрел лучшее оборудование, которое только можно было себе позволить, — и поднял глаза. Там, на вершине, стоял ухмыляющийся старый сатир в ковровых тапочках, восхищенно осуждающий всякий здравый смысл и расчет.

ЧЕРНАЯ БАШНЯ | Kirkus Обзоры

к Рассел Бэнкс ‧ ДАТА ВЫПУСКА: ноябрь.12, 2013

Один из великих романистов Америки ( Lost Memory of Skin, 2011 и т. Д.) Также пишет отличные рассказы, о чем напоминает читателям его шестой сборник.

Не ждите от этой дюжины сказок атмосферных стихов или авангардных стилистических игр. Бэнкс — традиционалист, заинтересованный в повествовании и развитии персонажей; его простая и гибкая проза не привлекает к себе внимания, поскольку служит этим целям.Сложные, не обязательно постоянные семейные узы — это центральная проблема. Мрачный, стойкий «Бывший морской пехотинец» изображает стареющего отца, доведенного до крайностей, потому что он слишком горд, чтобы признаться своим взрослым сыновьям, что он больше не может заботиться о себе. В душераздирающей заглавной истории смерть любимой собаки знаменует окончательный разрыв в семье, уже расколотой в результате развода. Чреватые браки во всем их разнообразии безжалостно исследуются в «Рождественской вечеринке», «Большой пёс» и «Внешние берега». Но по мере продвижения коллекции взаимодействия с незнакомцами начинают занимать центральное место.Главный герой «Невидимого попугая» преодолевает тревоги своей тяжелой жизни посредством импровизированного акта щедрости по отношению к наркоману. Мужчина, ожидающий в баре аэропорта, с трудом получает уверения о «поисках Вероники» от женщины, правдивость и мотивы которой он начинает подозревать, пока он не сбежит, поскольку «единственный безопасный ответ — это поместить себя в карантин». Скрытая угроза, которая перерастает в насилие, характерна для многих романов Бэнкса, и здесь она дает резкие кульминационные моменты для двух в остальном убедительных историй, «Синяя» и «Зеленая дверь».Тем не менее, Бэнкс тихо выражает сострадание даже к самым мрачным из своих персонажей. Многие из них (как и их автор) старше, в тот момент в жизни, когда возможности сужаются, а будущее неудобно близко — вот почему бесстрашное избавление овдовевшей Изабель от своего замкнутого прошлого так воодушевляет в «Снежных птицах», хотя и уравновешивается мрачное принятие ее подругой Джейн собственных ограниченных перспектив.

Старомодная короткометражка: честная, проницательная и трогательная.

Дата публикации: 12 ноября 2013 г.

ISBN: 978-0-06-185765-2

Количество страниц: 304

Издатель: Ecco / HarperCollins

Обзор Опубликовано онлайн: сен.1, 2013

Обзоры Киркуса Выпуск: 15 сентября 2013 г.

Поделитесь своим мнением об этой книге

Вам понравилась эта книга?

«Эбеновая башня» (Пост 3/5)

[Пояснение к записям в журнале / рейтингам]

Пост 1/5

Пост 2/5

Пост 4/5

Пост 5/5

---

«Эбеновая башня» (продолжение)

[57] Дэвид по-прежнему остается идиотом.Не могу сказать, что мне нравится кто-то из мужчин в этой истории.

И снова призрак неверности пронесся в сознании Дэвида — не принимая во внимание его действительность, но если бы он не был женат, если Бет … то есть, если бы у Бет иногда не было определенных недостатков, иногда быстрая резкость непонимание его, чрезмерная практичность, которую эта привлекательно спокойная и честная молодая хозяйка ситуации была бы слишком умна (…), чтобы продемонстрировать или, во всяком случае, оскорбить.

(стр. 52 — 53)

Конечно, именно недостатки Бет делают Диану привлекательной.И, конечно же, Дэвид понимает все аспекты этой молодой женщины, несмотря на то, что знал ее всего лишь день.

Он знал о жестокости, совершенно чуждой его натуре: как мужчины могут насиловать. Что-то одновременно нежное и вызывающее в этой беззащитности глубоко взволновало его.

(стр.65)

Он подумал о Бет, которая, вероятно, уже лежала в постели в Блэкхите, в другом мире, во сне; своей абсолютной уверенности в том, что рядом с ней не может быть другого мужчины.Его настоящий страх был потерять эту уверенность. По-детски: если он изменил, то и она могла. Никакой логики.

(стр.84 — 85)

Нет. Никакой логики. Но это мнение нашло отражение в литературе семидесятых (см. Джозеф Хеллер Something Happened , примечание [53]).

[58]

Он мог прочитать название книги Урода: Волхв . Он догадался, что в астрологии она увлечется всей этой ерундой.

(стр. 54)

Я думаю, что Фаулз понимал свои основные недостатки и умел подшучивать над ними.В лучших произведениях Фаулза есть ироничный юмор — редко, но выглядывающий как раз тогда, когда я готов отказаться от надежды. Дэвид сразу же списывает Фрик (Энн), и даже когда она предлагает себя в конце, он не проявляет к ней никакого интереса. Фаулз подмигивает здесь, предполагая, что Фрик будет его поклонником, что, как я полагаю, означает, что он считает, что она умна, хотя Дэвид отказывается это видеть.

[59]

«Полагаю, шанс. Тебе известно. Он в первую очередь привел сюда человека. И как-то его нужно убрать.”

(стр. 54)

[60] Ссылка:

«Вы знаете, что знаменитый плакат Лотрека Иветт Гильбер ? Пародия на это «.

(стр.59)

Иветт Гильбер (1865–1944) была французской певицей кабаре и актрисой Belle Epoque («Прекрасная эпоха», которая, как считается, проходила с 1871 по 1914 год). Лотрек сделал несколько работ с Гильбертом в качестве сюжета (некоторые из них есть на hoocher.com).

[61] Перевести:

«Мне пришлось вытащить его до того, как были вызваны flics .”

(стр.59)

Французский : полицейские

[62]

«Он знает, что нам есть над чем посмеяться. На самом деле ненавидеть в нем.

«Прощать в нем».

(стр.60)

[63]

Теперь было остро само по себе; вчера и завтра превратились в мифы.

(стр.61)

[64] Идиома?

« Соль на хвосте воробья ».

(стр.67)

Единственное упоминание этого высказывания (за пределами «Эбонитовой башни»), которое я могу найти, — в «Жизни Джона Рэндольфа из Роанока» в письме Джона Рэндольфа Фрэнсису Скотту Ки от 15 декабря 1813 г .:

Нанесите немного свежей соли на хвост воробья , и вы его непременно поймаете.

[65] Ссылки:

«Повешенный. Не в Вероне. Fox [так в оригинале]. Думаю. Теперь не могу вспомнить.

Он говорил о детали в задней части Пизанелло Святой Георгий и принцесса . (…)

«Лиса убегает от меня».

“ Книга мучеников . Ксилография. Старый экземпляр дома. Испугал меня ».

(стр.67)

Джон Фокс (~ 1516 — 1587) был английским историком и мартирологом, автором Актов и памятников (1563, широко известной как Книга мучеников Фокса ), рассказ о христианских мучениках на протяжении всей западной истории. но подчеркивая страдания английских протестантов и протопротестантов с четырнадцатого века до правления Марии I.

Святой Георгий и принцесса — фреска Пизанелло, расположенная в капелле Пеллегрини церкви Сант-Анастасия, Верона, северная Италия. Это одно из самых заметных произведений международной готической живописи. На обратной стороне картины возле зданий виднеются двое мужчин.

Брисли говорит: «Не Верона», а работа Пизанелло в Вероне, поэтому я не понимаю, что он имеет в виду.

[66] Ссылки:

“ Фумистерия .Весь путь.» (…)

“ Герника? ”

«Хорошее надгробие».

(стр.68)

фумистерия

Французский : обман

Герника — это картина Пабло Пикассо, написанная маслом на холсте размером с фреску, выполненная в июне 1937 года. Картина, в которой используется палитра серого, черного и белого цветов, считается многими искусствоведами одной из самых трогательных. и мощные антивоенные картины в истории.Картина была создана в ответ на бомбардировку Герники, деревни Страны Басков на севере Испании, нацистской Германией и фашистскими итальянскими военными самолетами по просьбе испанских националистов.

[67] Ссылка:

Методика массового обучения, «занятие», которое вы поместили между английским языком и математикой. Les Demoiselles d’Avignon и миллиард банок с краской для плакатов.

(стр.71)

Les Demoiselles d’Avignon ( Авиньонские девушки , первоначально назывался Авиньонский бордель ) — это большая картина маслом, созданная в 1907 году Пикассо.На картине изображены пять обнаженных проституток из публичного дома на улице Каррер д’Авиньо в Барселоне.

[68] Ссылка:

Черное платье Kate Greenaway с маленькими розовыми и зелеными цветочками.

(стр.71)

Кэтрин «Кейт» Гринуэй (1846–1901) была английским иллюстратором детских книг и писателем. Ее рисунки породили моду на одежду маленьких детей в 1880-х и 1890-х годах.

[69]

Простота коттеджа как-то ей больше подходила; или лучше то, что Дэвиду начало в ней нравиться.

(стр.71)

[70] Ссылка / Перевести:

Что-то слишком кропотливое и voulu .

(стр.74)

Французский : желаемый

[71] Ссылка:

Рисунок карандашом (…) Гвен Джон .

(стр.74)

Гвен Джон (1876–1939) была валлийской художницей, большую часть своей карьеры проработавшей во Франции. Ее картины, в основном портреты анонимных натурщиков, выполнены в различных тонах.

[72] Ссылка:

«Брак идет к Maeght , когда он умирает».

(стр.77)

The Maeght Foundation или Fondation Maeght — это музей современного искусства на Colline des Gardettes , холме с видом на Сен-Поль-де-Ванс на юго-востоке Франции примерно в 16 милях от Ниццы. В коллекции представлены работы художников, в том числе Боннара, Брака и Шагала.

[73]

«Вы не станете рисовать лучше, заставляя себя быть ненормальным.”

(стр.78)

[74] Словарь:

Он чувствовал, что продвинулся намного дальше, чем ожидал, в преследуемые и непредсказуемые; и все же каким-то странным образом он всегда казался имманентным .

(стр.79)

Я подумал, что это опечатка в слове «неизбежный», но имманентный — собственное слово:

прилагательное — существующий или действующий в пределах; врожденный.

(Бога) постоянно наполняет и поддерживает вселенную.

[75]

«Хотели бы вы этого?»

«Слишком поздно желать».

(стр.81)

[76] Ссылка:

«Я гуляла по саду. Нравится Мод . Перед тем как я пойду спать.»

(стр.83)

Ссылка на произведение Альфреда Теннисона (1809–1892) « Мод, (Часть I)», которое начинается со слов «Иди в сад, Мод». (Полный текст на сайте poryfoundation.org)

[77] Ссылка:

Неумолимо возмущенный взгляд жертвенной и спасаемой принцессы Трапезунд .

(стр.86)

Снова обратимся к Пизанелло Святой Георгий и принцесса (примечание [65]). Принцесса на фреске — это принцесса Трапезунд (Трабзон), и у нее действительно есть интересное (усталое? Скучное?) Выражение для принцессы, которая вот-вот будет «спасена».

Трапезундская империя Трапезутинской империи была монархией, процветавшей в период с 13 ^-го -го по 16-й ^-й века, и состояла из крайнего северо-восточного угла Анатолии и южного Крыма.Дональд Николь сказал: «Красота Трапезундских дам была такой же легендарной, как и богатство их приданого».

[78] Ссылка:

Произошел второй выстрел парфян .

(стр.92)

Парфянский выстрел — это военная тактика легкой кавалерии, прославившаяся на Западе парфянами, древним иранским народом. Во время реального или притворного отступления их конные лучники разворачивались на всем галопе, чтобы стрелять в преследующего врага.

[79]

Это была ласка. Должно быть, одно из его колес проехало прямо по нему. Он был мертв, раздавлен. Ускользнула только голова. Крошечный злобный глаз все еще смотрел вверх, и струйка крови, как красный цветок, хлынула из разинутого рта.

(стр.93)

Это перекликается со сценой из грядущего «Eliduc»:

Она заплакала из-за сочувствия Гийядану. Но когда она сидела у смертного одра со слезами на глазах, из-под алтаря выскочила ласка.Слуга ударил его палкой, чтобы он не наехал на труп. Он убил его, а затем бросил маленькое тело в середину алтаря. Он пробыл там недолго, когда появился его помощник и увидел, где он лежит. Живое животное оббежало голову мертвого и несколько раз коснулось ее ногой. Но когда это не удалось, она казалась огорченной. Вдруг он выбежал из часовни в лесную траву. Там он сорвал зубами темно-красный цветок, затем быстро отнес его назад и поместил в пасть ласки, которую убил слуга.Мгновенно животное ожило.

(стр.124)

Я не вижу много параллелей между «Эбонитовой башней» и «Элидуком», несмотря на то, что говорит Фаулз. Должен ли Дэвид быть заменой Eliduc? Или это Генри? В любом случае, связи между ними не так очевидны, как надеялся Фаулз.

[80] Дэвид сожалеет о своем отказе заняться сексом с Дианой (Бет — его жена):

[Давид] испытал агонию от того, что никогда больше не увидит [Диану]. Почти сразу это показалось наказанием.Ее исчезновение тем утром доказало это: он был виноват. Его преступление было осознано слишком поздно; у ворот сада, когда она вырвалась; и он позволил ей, фатальная нерешительность. (…) Он потерпел неудачу как в современном, так и в средневековом смысле; как тот, кто хотел секса, как тот, кто от него отказался.

Его разум ускользнул от воображаемых сценариев. Самолет Бет потерпит крушение. Он никогда не был женат. Так и было, но Бет была Диана. Она вышла замуж за Генри, который вскоре умер. Она появилась в Лондоне, она не могла жить без него, он ушел от Бет.Во всех этих фантазиях они заканчивались в Коэте, в полной гармонии работы, любви и залитого лунным светом сада. (…)

Он так хорошо определил, чего не хватало [Давиду]. Его неадекватность заключалась в том, что он не верил в грех. Генрих знал, что грех был вызовом жизни; не безумие, а проявление смелости и воображения. Он грешил из-за нужды и инстинкта; Дэвид этого не сделал из страха.

(стр.93 — 94)

Ненавижу, когда персонажи превращают обман своих партнеров в экзистенциальный кризис или заявление.Это секс. Это просто секс. Дэвиду хотелось переспать с шикарной девушкой лет двадцати с небольшим. Он старался изо всех сил, и в итоге она отвергла его. Он должен, , обидеться на это, если у него с женой исключительные отношения. Не потому, что он не доказал своего храбрости, а потому, что он доказал свою способность изменять.

[81] Словарь:

Каким убогим он теперь выглядел, каким безвкусным и безвкусным и , как безопасным.

(стр.94)

прилагательное — вряд ли вызовет несогласие или оскорбление; безобидный, часто умышленно.

существительное — обезболивающее или лекарство.

[82] Ссылки:

У него было ужасное видение того, что он находится в тупике, рожден в период истории искусства, который будущие века сочтут пустыней; как Констебль и Тернер и Норвичская школа выродились в бесплодный академизм середины века и позже.

(стр.95)

Джон Констебл (1776 — 1837) был английским художником-романтиком.Он родился в Саффолке и известен прежде всего своими пейзажными картинами Дедхэм-Вейл, окрестностей его дома. «Я должен лучше всего рисовать свои собственные места, — писал он своему другу Джону Фишеру в 1821 году, — живопись — это всего лишь другое слово для обозначения чувства». Его работы были приняты во Франции, где он продал больше работ, чем в его родной Англии, и вдохновил барбизонскую школу (Пост 1, примечание [17]).

J.M.W. Тернер (1775 — 1851) был английским пейзажистом-романтиком. В свое время Тернер считался противоречивой фигурой, но теперь считается художником, который поднял пейзажную живопись до уровня, соперничающего с исторической живописью.Его широко называют «художником света».

Нориджская школа художников, основанная в 1803 году в Норидже, была первым провинциальным художественным движением в Великобритании. Художники школы были вдохновлены естественной красотой ландшафта Норфолка и были обязаны некоторым влиянием работам пейзажистов Золотого века Голландии, таких как Хоббема и Рейсдал.

Одна из причин, по которой художники Норвичской школы не так известны, как другие художники того времени, особенно Констебль и Тернер, заключается в том, что большинство их полотен было собрано промышленником Дж.Дж. Колман (известный как горчица Колмана), и с 1990-х годов они постоянно экспонируются в музее Норвичского замка. Это отсутствие более широкой экспозиции было исправлено в 2001 году, когда многие из основных работ школы были впервые выставлены за пределами Норвича в лондонской галерее Тейт.

Я не знаю, что имел в виду Дэвид / Фаулз, говоря, что эти художники / школы «выродились в бесплодный академизм середины века и позже».

[83] Проверка фактов:

На той печально известной выставке дипломов, где студенты изящных искусств продемонстрировали только чистые холсты .

(стр.96)

Белые полотна (известные как монохромные картины) выставлялись художниками на протяжении 20 и 21 ^-го веков. На этой странице в Википедии приведены примеры художников, которые создавали белые / минималистичные / монохромные произведения, но я не нашел ничего о школе изящных искусств, проводящей шоу с пустыми холстами. Это вполне могло случиться, я просто не могу найти подтверждения.

[84]

Невозможно жить своим искусством, поэтому учат пародией на его основные принципы; притворяться, что гений, делая это, достигается за счет мгновенного эксперимента, спектакля, вместо бесконечных лет уединенного упорства; что получение странного мгновенного успеха, как белый кролик из шляпы, оправдывает жестокое заблуждение тысяч невинных людей.

(стр.96)

[85] Ссылка:

В поисках Lebensraum в арктическом море.

(стр.97)

существительное — территория, которая, по мнению государства или нации, необходима для его естественного развития, особенно связанная с нацистской Германией.

[86]

Он был искалечен здравым смыслом.

(стр.98)

[87] Последняя страница переключается на настоящее время, возвращая Дэвида в настоящее и не давая нам подсказки о будущем.Это также перекликается со сменой времен в «Eliduc», которая, как объясняет Фаулз, также была в оригинальном тексте.

Он поднял руку: новое пальто, сюрприз для него, небольшой волан и покачивание, чтобы показать это. Гей Пари. Свободная женщина. Смотри, детей нет.

Она приходит с безжалостным лицом настоящего времени; с сухим восторгом, маленьким чудом, что он действительно здесь.

(стр.99)

---

«Элидук»

1 из 5 звезд.

Участок:

Женатый рыцарь Элидук безумно влюбляется в королевскую дочь.Но он не может получить ее и его жену.

Это не оригинал Фаулза; это перевод произведения Мари де Франс. Безусловно, самый короткий рассказ в The Ebony Tower , он ничего не добавляет.

[88] Перевод:

De un mut Ancient lai bretun

Le cunte e tute la reisun

Vus dirai…

(с.101; титульный лист рассказа)

Это вступительные строки из оригинальной работы Мари де Франс.Фаулз переводит это как:

.

Я собираюсь рассказать вам полную историю очень старой кельтской сказки, по крайней мере, в той мере, в какой я смог понять ее истинность.

(стр.109)

Кретьен де Труа: исследование романсов о короле Артуре Л.Т. Топсфилд переводит это как:

Работая на основе очень древнего бретонского мирянина, я расскажу вам историю своими словами и всю ее тему, в соответствии с подлинной правдой, какой я, в моем уме, верю.

[89] Фаулз начинает «Eliduc» с «Личной заметки».Мне кажется странным, что он не начал весь сборник с этой записки и рассказа.

Рабочее название этого сборника рассказов было Вариации , под которым я имел в виду предложить варианты как по определенным темам в различных моих книгах, так и по методам изложения повествования.

(стр.103)

Мы уже видим это: «Эбеновая башня» напоминала Мага ; «Бедный Коко» будет повторять ноты из Коллекционер ; «Загадка» имеет некоторое базовое сходство с более поздним романом Фаулза « Личинка » (показывая, что он уже озабочен внезапными необъяснимыми исчезновениями).

[90] Переводчик / Словарь:

Различие между декламирует и декламирует .

(стр.103)

читать

Французский : сказка

диски

Французский : речь

[91]

Необъяснимая тайна, как известно каждому агностику и писателю, является черным доказательством полного уклонения от творческой ответственности.

(стр.103)

[92] Словарь:

Он был разорван надвое; затем оседлал своего коня, и человек больше не осталось человек.

(стр.116)

Хавер

глагол — (шотландский) — глупо говорить; лепет.

(британский) — действовать нерешительно или нерешительно.

[93] Ссылка:

Молились в отчаянии — Богу, Святителю Николаю и Святому Клименту .

(стр.121)

Есть несколько святых Климентов, но я думаю, что это, скорее всего, относится к папе Клименту I (ум. 99), также известного как святой Климент Римский. Он считается первым Апостольским Отцом Церкви.

---

Пост 4

Нравится:

Нравится Загрузка …

Связанные

Посылки из Эбонитовой башни

Что составляет чернокожие исследования и какое место занимает эта дисциплина в конце двадцатого века? В этом обширном и оригинальном томе Мэннинг Марабл — один из ведущих исследователей истории афроамериканцев — собирает ключевые материалы современных мыслителей, которые исследуют богато разнообразное содержание и множество значений коллективного опыта чернокожих.

Здесь слышны многочисленные голоса, выражающие самые разные политические, культурные и исторические взгляды, от черных консерваторов до черных сепаратистов и чернокожих, выступающих за радикальные демократические преобразования. Здесь представлены самые разные темы: от расы и революции на Кубе до эпидемии крэка в Гарлеме и афроцентризма и его критиков. Однако все эти голоса связаны с тем или иным аспектом того, что Марабл считает важной триадой черной интеллектуальной традиции: описанием реальности жизни и опыта чернокожих, критикой расизма и стереотипов или предложением позитивных шагов для расширения прав и возможностей чернокожих. .

Основные моменты из журнала Dispatches from the Ebony Tower :

• Генри Луи Гейтс-младший и Мэннинг Марабл обсуждают роль активизма в изучении чернокожих.

• Джон Хоуп Франклин размышляет о своей роли председателя президентской гоночной инициативы.

• Корнел Уэст обсуждает темы, которые варьируются от будущего NAACP через споры вокруг Луи Фаррахана и черного национализма до самого вопроса о том, что означает «раса».

• Амири Барака излагает стратегии радикально новой учебной программы в наших школах и университетах.

• Введение Marable дает подробный обзор истории и текущего состояния изучения чернокожих в Америке.

Marable собрал воедино проницательных умов, которые демонстрируют готовность быть правыми в своей критике, но при этом явно глубоко инвестируют в будущее афроамериканских исследований … Важное чтение для тех, кто привержен сохранению чернокожего расового присутствия в университетских городках в США, а также где-либо еще. Этнические и расовые исследования

Введение: Исследования чернокожих и интеллектуальная традиция чернокожих, Мэннинг Марабл
Первое: Теоретическое обоснование черного мира: гонка в постколониальную, постгражданскую эпоху прав
1. К эффективному антирасизму, Никхил Пал Сингх
2.Политический момент на Ямайке: масштабы распада гегемонии, Брайан Микс,
3. Сандомы, и другие экзотические женщины: проституция и раса в Карибском бассейне, Камала Кемпаду,
4. Раса и революция на Кубе: афроамериканские перспективы , Мэннинг Марабл,
5. Пожар на этот раз: Гарлем и его недовольство на рубеже веков, Джоанна Фернандес,
6. Крэк-кокаин и здоровье Гарлема., Беверли Ксавьера Уоткинс и Минди Томпсон Фуллилов
Два: Картографирование Африки -Американские исследования
7.Афроамериканские исследования и «враждующие идеалы»: цветовая линия пересекает границы, Джоннелла Э. Батлер,
8. Будущее чернокожих исследований: политические сообщества и «талантливый десятый», Джой Джеймс,
9. Исследования чернокожих и Вопрос о классе, Билл Флетчер младший,
10. Исследования чернокожих: критическая переоценка, Маулана Каренга,
11. Пересмотр исследований чернокожих, Мартин Килсон
12. Теоретические исследования исследований чернокожих: постоянная роль общественных работ в изучении Раса и класс, Джеймс Дженнингс
13.Дебаты об активизме в исследованиях чернокожих, Генри Луи Гейтс-младший и Мэннинг Марабл
Три: афроцентризм и его критики
14. Афроцентризм, раса и разум., Молефи Кете Асанте
15. Афроцентрики, афро-элитисты Мельба Джойс Бойд,
, и Афро-эксцентрики: поляризация чернокожих исследований после студенческой борьбы шестидесятых годов. 16. Восстановление культуры: диалектика идентичности. Автор: Лейт Маллингс,
. Определения расы, пола и сексуальности Барбары Рэнсби
18.Афроцентризм и американская мечта, Ли Д. Бейкер
19. Многонациональная, многокультурная Америка против превосходства белых, Амири Барака
Четверка: раса и этническая принадлежность в американской жизни
20. Проблема этнических исследований, Мэннинг Марабл
21. Пророческие альтернативы: беседа с Корнелом Уэстом
22. Раса в американской жизни: беседа с Джоном Хоупом Франклин

Об авторе

Мэннинг Марабл — профессор истории и политологии и директор Института афроамериканских исследований Колумбийского университета.Он является автором W.E. Б. Дюбуа: черный радикальный демократ; Говорить правду власти: эссе о расе, сопротивлении и радикализме; Раса, реформа и восстание: вторая реконструкция в черной Америке, 1945–1990, и Лидерство черных (Колумбия, 1998).

Project MUSE — Депеши из Эбеновой башни: интеллектуалы противостоят афроамериканскому опыту под ред. от Manning Marable (обзор)

и кусочки стипендии, когда Филлипс предлагает то, что делает эту книгу ценным ресурсом — не конечной точкой, а отправной точкой — для неофита.Крайне прискорбное физическое уродство издания — размещение страниц 201-48 между страницами 168 и 169 — является ярким примером недостатка внимания со стороны кого-либо, что оказывает медвежью услугу общему вкладу Филлипса в стипендию Чендлера и изучение детективной художественной литературы. общие, которые можно найти в Creatures ofDarkness. Мэннинг Марабл, изд. Депеши из Эбонитовой башни: Интеллектуалы противостоят афроамериканскому опыту. Нью-Йорк: Издательство Колумбийского университета, 2000. 333 стр. Государственный колледж Джули Барак Меса Заметки автора к «Посланиям из Эбонитовой башни: Интеллектуа против афроамериканского опыта» читаются как «кто есть кто» в афроамериканских исследованиях.Авторы варьируются от откровенного афроцентриста Молефи Кете Асанте до популярного, широко читаемого Коронела Уэста с Амири Баракой, Генри Луи Гейтсом-младшим, Джоном Хоупом Франклином, Мауланой Каренга и одиерсом, зажатыми между ними. Размах и широта достижений, упомянутых в этих заметках, ошеломляют. Эти заметки сами по себе являются заявлением о прогрессе афроамериканских ученых и развитии афроамериканских исследований с момента создания и включения этой дисциплины в США.академическая среда. Эти ученые и активисты укоренились в своей области, многие из них являются иконоборческими образцами для подражания для подающих надежды и будущих студентов-афроамериканцев. Книга разделена на четыре раздела, к первому из которых я обращусь в последнюю очередь. Все три последних раздела служат вдумчивыми и провокационными введениями и / или обзорами работ и идей, собранных афроамериканскими учеными с 1960-х годов. От вступления Марабла до заключительного интервью с Джоном Хоуп Франклин, эссе служат восхвалением У.Э. Дюбуа и его призыв к черному интеллектуалу быть также активистом, связующим звеном между идеями и действиями от имени угнетенных чернокожих США. Во втором разделе «Картирование афроамериканских исследований» авторы, за очевидным исключением консерватор Генри Луи Гейтс-младший выступает за активное вовлечение ученых в «народ». Маулана Каренга, например, замечает, что «афроцентрическая критика в лучшем случае требует сосредоточения внимания на противоречиях в обществе, особенно на противоречиях расы, класса и пола, снова обращая внимание не только на то, что присутствует и искажается в дискурсе, но и на то, что отсутствует, не обсуждается не только из-за систематизированного невежества, но и из-за канонизированной иллюзии »(67).Джеймс Дженнингс вторит этому наблюдению, когда утверждает, что наиболее важным «для черных интеллектуалов является то, что наука должна служить социальной демократии в гражданской жизни» (178). Этот раздел завершается дискуссией между Гейтсом и Мараблом, в которой последнее слово остается за Мараблом. Он заключает, что «ученые обязаны не только интерпретировать, но и действовать … Мы должны создавать новые черные« мозговые центры », объединяя ученых вместе с представителями гражданских прав, профсоюзов, женских и бедных организаций для разработки инициатив государственной политики» (189) .Третий раздел «Афроцентризм и его критика» продолжает звучать в этом духе. Ли Д. Бейкер утверждает: «Афроамериканцы используют и воспроизводят представления об афроцентричности, чтобы культивировать коллективную идентичность и бросить вызов господству белизны в американском обществе» (224). Мельба Джойс Бойд считает, что движение афроамериканских исследований «за проникновение в высшее образование привело к появлению альтернативного интеллектуализма, основанного на активизме» (205), и утверждает, что афроамериканские интеллектуалы находятся в положении, которое «может повлиять на изменения в университетском городке и за его пределами, если мы инициировать его »(209).Те чернокожие ученые, «которые имеют привилегию иметь досуг для размышлений, должны поставить [свои] навыки на службу социальным движениям, которые критически отражают жизнь, опыт и историю наших людей» (214), утверждает Лейт Маллингс в своем эссе «Возвращая культуру». : Диалектика идентичности ». В четвертом разделе «Раса и этническая принадлежность в американской жизни» Марабл обсуждает этнические исследования в более общем плане, описывая эволюцию не только программ афроамериканских исследований, но также программ изучения коренных американцев, американцев азиатского происхождения и латиноамериканцев в наших академиях.