Малапарте: Малапарте К. Шкура. Роман | Малапарте Курцио — homyrouz.ru

Содержание

1001 обед с монстрами – Архив

Курцио Малапарте во время Второй мировой
Фотография: из архива автораНедавно в Берлине я разговаривал о Малапарте с одним немецким продюсером, который рассказывал, что они планируют поставить «Капут» в местном «Народном театре» к следующему лету: «Это будет не просто адаптация — это будет экзистенциальная драма о насилии, насилии как таковом. О его аморальной, внеоценочной природе. «Капут», «Шкура» — Малапарте, пожалуй, стал одним из лучших наблюдателей той войны. Сейчас это важно».

То, что в Европе сейчас относятся к творчеству Малапарте с пиететом, — это очень значительное свидетельство. Большая тема для обсуждения — в европейской литературе не так много произведений о Второй мировой войне, где протагонист был бы законченным циником и одновременно действительным участником событий (отсутствие таких произведений в советской прозе — это отдельная дискуссия за полночь). Стоит вспомнить Первую мировую, и картина будет совсем другой.

Страх и трепет, священное, которое нельзя трогать руками. В такой ситуации итальянский журналист-бунтарь, оказавшийся посреди наступления немецких армий на восток, неожиданно становится для нас Вергилием, говорящим на одном с нами языке. «Капут» написан в пылу войны, задолго до того, как моральные оценки были определены раз и навсегда.

В действительности у него были уникальные возможности, для того чтобы выполнить эту роль. Во-первых, он был итальянцем — и в качестве репортера союзного государства мог беспрепятственно входить во многие закрытые двери. С другой стороны, в самой Италии уровень его связей был настолько высок, что беспокоиться о контроле оттуда не приходилось. К тому моменту Малапарте был уже очень известным автором, издателем литературных журналов, публицистом, лично знакомым со всеми культурными знаменитостями эпохи. Этакий итальянский рукопожатный Эренбург — Малапарте был старым участником фашистского движения (с 1922 года), и власти использовали его харизму, посылая с дипломатическими миссиями вплоть до 1931 года.

Это было «авантюрное сердце» в юнгеровском смысле: участник Первой мировой войны, во время знаменитого марша на Рим он развозил своих иностранных приятелей-журналистов по стране, с гордостью демонстрируя «техничность», с которой фашисты в одночасье пришли к власти. К тридцатым он был уже разочарован их политикой и открыто критиковал Муссолини и Гитлера в своей нашумевшей книге «Техника государственного переворота» — последнего в ней он называет «капризной и мстительной женщиной» от политики. За эту и другие вольности его лишь отправили на пять лет в ссылку, а позже по покровительству зятя Дуче, Галеаццо Чиано, и вовсе помиловали, отправив освещать войну на фронт; Италия — это не Германия, очевидно.

На самом деле в зоне боевых действий Малапарте пробыл не так долго, уже за несколько месяцев его язык наделал ему проблем, и он спешно перебрался в Финляндию, где и провел два года, до падения режима Муссолини в 1943-м. На Восточном фронте ему пришлось несладко — оккупационные сатрапы непременно хотели видеть его своим именитым гостем, но эта компания не принесла удовольствия ни ему, ни им.

Большая часть повествования романа «Капут» — это нескончаемое и очень напряженное застолье, где протагонист-рассказчик ведет хрупкую и смертельно опасную беседу в жанре «Тысячи и одной ночи» с хозяевами-убийцами. Война только началась, но и за те недолгие месяцы Малапарте уже стал свидетелем каких-то нечеловеческих ужасов, с которыми его сознание попросту не может разобраться (разумеется, все они померкнут перед более поздними ужасами, которые он никогда не увидит). Автор оказывается, таким образом, в авангарде европейского опыта морального переосмысления реальности — для него буберовское «затмение Бога» уже началось в 1941-м, и ему приходится справляться с этим в одиночку.

«Я расскажу вам историю — о собаках… О кошке… Знаете, я недавно видел целую сумку глаз сербских четников…» — «О, как ужасно!» — «Как смешно!» — реакция шведских княгинь и нацистских генералов выглядит одинаково неуместной; повествование подчеркивает, насколько обе реакции неадекватны всему происходящему. У протагониста и то и другое вызывает презрение: «и старая аристократическая «гуманность» и новая модная «аморальность». Он начинает язвить, срывается на фарс, он чувствует, как подступает тошнота. Те, кто ожидает увидеть в романе «Капут» описания ужасов войны, будут разочарованы — мы знаем о том периоде вещи и похуже. Важна именно эта ранняя, незамутненная более поздними влияниями рефлексия, опыт европейского интеллектуала, увидевшего бездну — адекватной моральной реакцией на которую может быть только приступ рвоты.

Как пишет современный британский романист Адам Тируэдд, Малапарте очень удобно ненавидеть — он ведь успел пожить и фашистом, и коммунистом
Фотография: architectureofhedonism.chВ «Шкуре», втором романе, автор меняет точку наблюдения — это 1943 год. Теперь он в качестве офицера дружественной итальянской армии участвует в наступлении союзников на Рим. Что лучше: немецкая или английская ковровая бомбардировка? «Да, мы грязные итальяшки — а вы чистая нация американцев-освободителей. Я уже однажды наступал вместе с армией чистой нации…» «Шкура» однозначно ближе к телу для самого автора — мир полуразрушенного Неаполя здесь описан с гораздо большей достоверностью, чем Украина и Румыния в предыдущей книге (там ему постоянно мерещились какие-то дикие татары и казаки-танкисты — извинительный грех для европейского литератора). Истории про то, как мафия торгуется за головы военнопленных, про украденный из порта линкор; проститутки, поголовно перекрасившие волосы в грязно-белый, монументальная сцена извержения Везувия — роман был обречен на мировой успех, в 1981 году по его сюжету сняли совместный итальяно-американский фильм с Марчелло Мастроянни.

При этом забавно, как зеркально повторяют сцены застолий союзного командования соответствующие сцены из «Капут». «Я расскажу вам историю про пемзу… Про парики…» Возгласы «Underbart!» заменены на «Wonderful!», но моральная оценка событий остается такой же незрелой и неуместной, как и раньше. Что остается делать нормальному человеку в окружении монстров-победителей, кем бы они ни были? Шутить, притворяться, плясать паяцем перед умирающим солдатом — и, в конце концов, въезжая в Рим под Триумфальной аркой во главе колонны освободителей, снова сблевать.

Перед нами наш современник, не правда ли?

Издательство Ad Marginem, Москва, 2015, перевод Г.Федорова под ред. К.Жолудевой

Московская любовь скандального итальянца | Культура и стиль жизни в Германии и Европе | DW

«Совершенно головокружительный, скандальный и слегка фантасмагорический документальный роман», — так написал один из российских критиков о книге «Бал в Кремле», представленной сейчас на открывшейся в Москве ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction. В этом определении я не согласен только со словом «слегка». Фантасмагории в «Бале в Кремле» — хоть отбавляй. Так и оставшийся неоконченным роман, в котором автор описывает свои впечатления от поездки в Советскую Россию в 1929 году и который вышел в итальянском оригинале спустя много лет, впервые опубликован сейчас по-русски в издательстве АСТ (редакция Елены Шубиной). В нем действуют Луначарский и Карахан, Булгаков и Демьян Бедный, жены кремлевских бонз.

.. А в центре безумного, фантастического карнавала — наверное, самый фантастический его персонаж, экзотический итальянец Курцио Малапарте, все это описавший.

С Булгаковым Малапарте говорит о Христе (не здесь ли истоки появления в «Мастере и Маргарите» «подозрительного иностранца», рассуждающего о Христе?), он с наслаждением, я бы сказал, даже со сладострастием, описывает, как танцевал с «мадам Луначарской» — «томной брюнеткой с бледной кожей» и глазами, «в которых ленивая и сладостная чувственность светилась, словно ночник в спальне». Одета она была вовсе не в комиссарскую кожанку, а в тяжеловатое, барочное платье от Скиапарелли.

Самый красивый мужчина Советской России

В подобных же нарядах выходили в свет и другие дамы кремлевского круга — как, например, балерина Марина Семенова, которую обхаживал Карахан, заместитель наркома иностранных дел. Балерина, в конце концов, кстати, уступила его ухаживаниям и стала его гражданской женой.

Лев Карахан (справа) и Андрей Бубнов в 1929 году. Бубнов был членом ЦК ВКП(б). Карахан расстрелян в 1937 году, Бубнов — в 1938-м

Льва Карахана, настоящее имя которого — Леон Караханян, Малапарте называет «самым красивым мужчиной Советской России». В человеке, подписавшем Брестский мир, одном из организаторов коммунистической революции 1925-27 годов в Китае (и позже, в 1937-м, расстрелянном), романтически настроенный итальянец увидел своего героя. О «прекрасном и загадочном» Карахане Малапарте говорит почти с придыханием.

Даже аристократическая любовь заместителя наркома иностранных дел Советской России к игре в теннис и модные наряды, которые Карахану присылали из Лондона, восхищают Малапарте, хотя о других представителях «могущественной и разложившейся» кремлевской элиты, «пытающихся играть ту же роль, которую еще вчера играла имперская знать», он пишет с явным презрением. Кремлевская номенклатура конца двадцатых годов в изображении итальянца — это пародия на уничтоженную или изгнанную из страны царскую аристократию.

Итальянец, приехавший в Советскую Россию с ожиданием увидеть здесь революционных пуритан, разочарован. В безумном карнавале в Кремле, где танцуют под венский вальс «Целую ручки, мадам», он видит только одного неразложившегося революционера: «Мы все в один голос хвалили образ жизни Сталина, его строгий стиль, простую, рабочую, благородную простоту манер». Но Малапарте — не сталинист. Одетый с иголочки, по английской моде, высокий, атлетического сложения, с безукоризненными манерами, Карахан явно нравится ему больше.

Фашист, коммунист, католик

Вообще вкусы Курцио Малапарте в течение его жизни менялись (причем, радикально) несколько раз. Его настоящее имя — Курт Эрих Зуккерт (Kurt Erich Suckert), он наполовину немец, наполовину итальянец. Воевал в Первую мировую, получил награды за храбрость, был отравлен во время газовой атаки. После войны увлекся идеями фашистов, участвовал даже в их знаменитом марше на Рим. Какое-то время был на дипломатической службе, потом редактором в нескольких газетах и журналах. За критические публикации был его исключили из партии, арестовали и отправили сначала в ссылку, потом под домашний арест.

Во время Второй мировой войны работал военным корреспондентом. Написал книгу очерков «Волга начинается в Европе», где рассказал, среди прочего, о ленинградской блокаде. Прославился безжалостными антивоенными романами «Капут» и «Шкура». Позже стал коммунистом, незадолго до смерти в 1957 году — ревностным католиком. Книга о нем, вышедшая несколько лет назад в Германии, называлась «Жизнь его была слошным скандалом».

Курцио Малапарте в 1950-х годах

В 1929 году Малапарте приехал в Советскую Россию, чтобы своими глазами увидеть революционное общество, которое априори считал альтернативой духовно разложившемуся Западу. Все оказалось совсем не так.

Любовь на тридцать лет

Конечно, «Бал в Кремле» — не документальная книга. Реальные факты мешаются здесь с вымышленными, и многое в этой фантасмагории — игра воображения. Чего стоят только описание тела Ленина в Мавзолее или эпизод с посещением квартиры, в которой застрелился Маяковский! Между тем, в 1930 году, когда Маяковский покончил жизнь самоубийством, Малапарте в Москве уже не было.

Правда, эпизод этот интересен в другом смысле: по описанию, итальянец был в квартире поэта не один, а вместе со своей юной помощницей и переводчицей Марикой Ч. Это не выдуманный персонаж. Прототипом Марики Ч. была Марика Чимишкиан, актриса и подруга семьи Булгаковых. Она даже почти год жила на их квартире. Курцио Малапарте был влюблен в Марику, да так сильно, что когда спустя почти тридцать лет снова приехал в Москву, пытался ее найти. За Марикой ухаживал еще раньше и Маяковский, но, судя по всему, роман был у нее именно с Малапарте.

Русское издание «Бала в Кремле» сопровождают комментарии, примечания и очерки — о биографии Малапарте, об истории написания романа и о Марике Чимишкиан. Последний (он называется «История Марики Ч.») написан Натальей Громовой. Двадцатилетняя красавица Марика, полуармянка-полуфранцуженка, приехала в Москву из Тбилиси. Громова рассказывает о том, как отношения Курцио Малапарте и его помощницы переросли в любовный роман.

Подробнее он сам написал о «милой Марике» много позже, в 1956 году, в другой книге — «В России и в Китае»: «Бывало, долгими часами мы молча сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели на весеннее небо над Воробьевыми горами. ..» В романе «Бал в Кремле» Малапарте пишет, что звал ее с собой в Италию, но она не поехала. Вскоре после отъезда вышла замуж за Сергея Ермолинского, друга Михаила Булгакова, тогда — преуспевающего сценариста. Мемуаров она не писала, остались только устные рассказы… Судя по ним, о Малапарте она обычно упоминала лишь мельком. Что, впрочем, ничего не значит: о своих близких отношениях с «подозрительным иностранцем» лучше было помолчать…

Смотрите также:
Лорен Гринфилд: Богатство напоказ

Лорен Гринфилд: Богатство напоказ
Versace с доставкой на дом
41-летняя Джеки и ее подруги «отовариваются» в магазине Versace в Беверли-Хиллз, где селятся многие звезды и сверхбогатые бизнесмены. Для Джеки и ее подруг магазин открыли специально, других посетителей в это время там не было. Обычно сумки, платья из новых коллекций Versace ей привозят домой, чтобы она могла спокойно сделать выбор.
Лорен Гринфилд: Богатство напоказ
Золотые туфельки в московском магазине
Этот снимок Лорен Гринфилд сделала на праздновании 5-летнего юбилея концептуального магазина КМ20 в Москве. Он считается одним из главных мест в России, где можно приобрести вещи, аксессуары, косметику из новых коллекций известных и интересных начинающих дизайнеров.
Лорен Гринфилд: Богатство напоказ
Спекулянт с сигарой
Биржевой спекулянт и создатель хедж-фонда, немец Флориан Хомм управлял капиталом в миллиарды долларов, владел замком в Люксембурге и частным зоопарком на острове Мальорка. Потерпел крах. Был арестован во Флоренции по наводке ФБР. Из-за формальной ошибки отпущен. Сейчас живет на родине, в Германии, которая не выдает его США.
Лорен Гринфилд: Богатство напоказ
Илона Столье
Илона Столье с четырехлетней (тогда) дочерью Мишель у себя дома. Москва, 2012 год. Родилась и выросла в Даугавпилсе. 15 лет прожила с предпринимателем, экс-депутатом Госдумы России трех созывов Виталием Южилиным. Пробовала себя как актриса, фотомодель.
Лорен Гринфилд: Богатство напоказ
Мать-одиночка, ставшая стриптизершей
28-летнюю Сикрет Монейи, конечно, нельзя назвать сверхбогатой. Но всё познается в сравнении. Мать-одиночка с двумя детьми, она вынуждена была работать сразу на двух работах, чтобы свести концы с концами, — пока не пришла в клуб Magic City в Атланте. Здесь, став стриптизершей, Сикрет уже в первую неделю заработала почти 20 тысяч долларов.
Лорен Гринфилд: Богатство напоказ
Сестры Кардашян, будущие мультимиллионеры
Они становились известными и богатыми уже тогда, в 1992 году. Лорен Гринфилд сделала эту фотографию Ким Кардашян (на переднем плане) и ее сестры Кортни (третья слева) на школьной вечеринке в Лос-Анджелесе в 1992 году. Тогда им было 12 и 13 лет. Реалити-шоу, реклама и бутики женской одежды сделали сестер Кардашян мультимиллионерами. Сейчас только шоу приносит больше 122 миллионов долларов в год.
Лорен Гринфилд: Богатство напоказ
Гольф в аппартаментах
Сюэ Цивэнь обожает гольф и тренируется даже дома, в своих аппартаментах в Шанхае. Ей 43 года, и она является членом сразу трех гольф-клубов (годовые взносы — около 100 тысяч долларов). В 1994 году Сюэ Цивэнь основала компанию, специализирующуюся на поставках промышленного кабеля. Сейчас она владеет еще несколькими фирмами. Мебель предпочитает исключительно Versace.
Лорен Гринфилд: Богатство напоказ
Роскошь на выставке
Фото- и кинодокументалист Лорен Гринфилд на своей выставке «Поколение богатства» в музее Deichtorhallen в Гамбурге.
Автор: Ефим Шуман

Писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте

https://radiosputnik.ria.ru/20210609/1736226048.html

Писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте

Писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте — Радио Sputnik, 09.06.2021

Писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте

9 июня 1898 года родился итальянский писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте. Автор романов «Kaputt», «Шкура», «Проклятые тосканцы». В 1951 году Малапарте снял Радио Sputnik, 09.06.2021

2021-06-09T00:42

2021-06-09T00:43

в эфире

подкасты – радио sputnik

день в истории

/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content

/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content

https://cdnn21. img.ria.ru/images/07e5/06/09/1736226032_0:3:1036:586_1920x0_80_0_0_19731f603508930ff8a21d8142112401.jpg

Писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте

9 июня 1898 года родился итальянский писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте. Автор романов «Kaputt», «Шкура», «Проклятые тосканцы». В 1951 году Малапарте снял антивоенный фильм «Запрещенный Христос», который получил «Серебряного медведя» на Берлинском кинофестивале. Но более всего он известен своей книгой «Техника государственного переворота». Марксистскую установку на ожидание революционной ситуации Малапарте называет ошибочной. Такую ситуацию можно создать искусственно. В наше время эта технология станет известна под термином «цветная революция».

audio/mpeg

Писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте

audio/mpeg

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og. xn--p1ai/awards/

2021

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Новости

ru-RU

https://radiosputnik.ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

https://cdnn21.img.ria.ru/images/07e5/06/09/1736226032_126:0:910:588_1920x0_80_0_0_fae3142514042695395dbcd45c46fb28.jpg

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Радио Sputnik

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

в эфире, подкасты – радио sputnik, аудио

Курцио Малапарте — Шкура читать онлайн

Курцио Малапарте

Шкура

Светлой памяти полковника Генри Г. Камминга, выпускника Виргинского Университета, и всех храбрых, добрых и честных американских солдат, моих друзей по оружию с 1943-го по 1945-й, напрасно погибших за свободу Европы

Лишь почитая Богов и Храмы побежденных,
Спасутся победители.

Эсхил. Агамемнон

Ce qui m’intéresse n’est pas toujours ce qui m’importe.

Paul Valéry[1]

Издательство благодарит Екатерину Уляшину, без поддержки которой данное издание было бы невозможно

То были «чумные» дни в Неаполе. Каждый день в пять пополудни, после получасовой тренировки с punching-ball[2] и горячего душа в спортзале PBS[3], мы с полковником Джеком Гамильтоном спускались пешком к кварталу Сан-Фердинандо, локтями прокладывая дорогу в тесной толпе, с раннего утра и до комендантского часа ярившейся на виа Толедо.

Чистые, умытые и сытые, Джек и я оказывались посреди страшной неаполитанской толпы жалких, грязных, голодных, одетых в лохмотья людей, которых расталкивали и всячески поносили солдаты-освободители всех рас и племен земли. Судьба удостоила неаполитанский люд чести быть освобожденным одним из первых в Европе, и, дабы отпраздновать столь заслуженную награду, мои бедные неаполитанцы, после трех лет голода, эпидемий и жестоких бомбардировок, из любви к родине благосклонно приняли на себя завидное бремя исполнить роль побежденного народа: петь, хлопать в ладоши, прыгать от радости на развалинах своих домов, размахивать иностранными, еще вчера вражескими, флагами и из окон осыпать цветами победителей.

Но, несмотря на всеобщий искренний энтузиазм, ни один неаполитанец во всем городе не чувствовал себя побежденным. Мне трудно представить, чтобы такое странное чувство могло зародиться в душе этого народа. Вне всяких сомнений, Италия, а посему и Неаполь, проиграли войну. Впрочем, совершенно очевидно, что войну труднее проиграть, чем выиграть. Выиграть войну все горазды, но не каждый способен ее проиграть. И недостаточно проиграть войну, чтобы иметь право почувствовать себя побежденным народом. И в своей древней мудрости, вскормленной многовековым горьким опытом, в своей непритворной скромности мои бедные неаполитанцы вовсе не посягали на право быть побежденным народом. Это, конечно же, являлось большой бестактностью с их стороны. Но могли ли союзники претендовать, чтобы освобожденные ими народы были еще и обязаны чувствовать себя побежденными? Едва ли. И было бы несправедливо обвинять в этом неаполитанцев, тем более что они не чувствовали себя ни теми, ни другими.

Вышагивая рядом с полковником Гамильтоном, я казался себе невероятно смешным в моей английской военной форме. Форма Итальянского корпуса освобождения – это старая английская форма цвета хаки, предоставленная британским командованием маршалу Бадольо[4], перекрашенная, скорее всего, для того, чтобы скрыть пятна крови и дыры от пуль, в ярко-зеленый, ящеричный цвет. Форму действительно сняли с английских солдат, павших в Эль-Аламейне и Тобруке. На моем кителе остались три дырочки от автоматных пуль. Мои майка, сорочка и трусы были в пятнах крови. Мои башмаки – тоже с убитого английского солдата. Надев их в первый раз, я почувствовал, как что-то колет ступню. Осталась кость покойника, сразу подумал я, но оказалось – гвоздь. Наверное, лучше бы это была действительно кость: ее легче было бы вытащить, а так понадобилось полчаса, чтобы найти клещи и вырвать гвоздь. Что и говорить, для нас эта дурацкая война закончилась еще хорошо. Лучше не бывает. Наше самолюбие побежденных было спасено: проиграв свою войну, сейчас мы сражались бок о бок с союзниками, чтобы выиграть вместе с ними их войну, поэтому вполне естественно носить форму союзных солдат, нами же и убиенных.

Когда мне удалось наконец справиться с гвоздем, рота, которую я должен был принять под командование, уже построилась во дворе казармы. Казармой служил древний, разрушенный временем и бомбардировками монастырь в окрестностях Торретты, что за Мерджеллиной. Двор, как и положено монастырскому, с трех сторон был окружен галереей из тощих колонн серого туфа, с четвертой стояла высокая, усеянная зелеными пятнами плесени желтая стена с огромными мраморными плитами, на которых под большими черными крестами тянулись длинные колонки имен. В старину во время эпидемии холеры монастырь служил лазаретом, и на плитах выбили имена умерших. Большие черные буквы на стене гласили: REQUIESCANT IN PACE[5].

Полковник Палезе – высокий, худой, совершенно седой человек – захотел сам представить меня моим солдатам, выполнив одну из тех простых церемоний, что так по сердцу старым воякам. Он молча пожал мне руку и, грустно вздохнув, улыбнулся. Построенные посреди двора солдаты (почти все очень молодые, храбро сражавшиеся против союзников в Африке и Сицилии и именно поэтому отобранные для формирования ядра Итальянского корпуса освобождения) стояли передо мной и пристально на меня смотрели. Они тоже были в форме и в башмаках английских солдат, павших в Эль-Аламейне и Тобруке. У них были бледные исхудалые лица и белесые застывшие, тусклые глаза, будто состоящие из мягкой непрозрачной материи. Они смотрели на меня в упор, казалось, не мигая.

Полковник Палезе дал знак, сержант проорал:

– Р-р-рота, смир-р-рна!

Взгляд солдат с болезненной тяжестью застыл на мне, как взгляд мертвой кошки. Тела оцепенели и вытянулись по команде «смирно». Бескровные, бледные руки сжимали оружие, дряблая кожа свисала с кончиков пальцев, как перчатки слишком большого размера.

Полковник Палезе начал:

– Представляю вам вашего нового капитана…

И пока он говорил, я смотрел на итальянских солдат в снятой с мертвых англичан форме, на их бескровные руки, бледные губы и белесые глаза. На их куртках и брюках были черные пятна крови. Я вдруг поймал себя на ужасной мысли, что солдаты – мертвые. Они издавали затхлый запах плесневелой ткани, гнилой кожи и иссохшей на солнце плоти. Я посмотрел на полковника Палезе – он тоже мертвый. Из его рта вылетал холодный голос, влажный и липкий, как страшные всхлипы, вырывающиеся изо рта покойника, если надавить ему рукой на живот.

– Скомандуйте «вольно», – сказал сержанту полковник Палезе, когда закончил свою короткую речь.

– Рота, вольно! – прокричал сержант. Солдаты расслабили левую ногу, приняв вялую позу, и продолжали смотреть на меня еще более далеким, еще более зыбким взглядом.

Номер 11. Курцио Малапарте. Шкура (1949). Конец света: первые итоги

Номер 11. Курцио Малапарте. Шкура (1949)

Я живу в мире, раздираемом войнами, но нисколько от этого не страдаю. Я не чувствую окружающей жестокости, потому что вырос в защищенной стране и в мирное время. В войнах я ничего не понимаю. Я видел войну в кино и по телевизору: нелепый треск пулеметов, разрывающий темноту свет трассирующих пуль, телеуправляемые бомбардировщики. Югославия: груды трупов, этнические чистки; обычные люди ежедневно убивают друг друга на зеленых лужайках, а потом хоронят убитых в черном лесу. Кажется, нечто похожее происходило и в моей стране незадолго до моего рождения. В Ираке американцам потребовалось высадить несколько контингентов солдат, чтобы сместить усатого диктатора. Как во Франции в 1944-м. В Палестине танки стреляют по молодым ребятам, кидающим в них булыжники. Мы растем, глядя на эти картинки, которые нам ни о чем не говорят. А сегодня — Ливия.

Я целыми днями ломаю себе голову над вопросом: зачем этому новому веку литература? Прекрасно понимаю, что вопрос глупый. Искусство бесполезно, и всякий раз, пытаясь доказать обратное, оно связывает себя по рукам и ногам. Манихейские романы, политическая живопись, официозный театр, коммунистическая поэзия… А, ладно, рискнем. Моя теория (заимствованная из «Искусства романа» Кундеры) заключается в следующем. Возможно, литература служит для выражения того, что нельзя выразить иными средствами. «Смысл романа в том, чтобы сказать то, что можно сказать только в романе». Я более или менее убежден, что Кундера имел в виду совсем другое, но пускай; лично я делаю из его слов свой вывод: роман должен пытаться описать то, чего не может показать картинка. Например, 11 сентября, японское цунами, войну в Ливии. Малапарте выбрал войну в Италии.

Война — это судьбы. Это груды тел и бесконечное горе отдельных людей. Как же можно об этом писать? Ответ писателя: очеловечивая (так Стендаль в «Пармской обители» описал битву при Ватерлоо). Война — абстракция, иначе она была бы невозможна. Как только солдаты превращаются в людей, они начинают брататься. Разве можно убить себе подобного, зная, что у него есть дом, дети, имя, что ему так же страшно, как тебе? Литература — прямая противоположность войне, потому что, вместо того чтобы уничтожить врага, проявляет к нему интерес. Военный жаргон стремится аннигилировать реальность: например, нам говорят о «сопутствующих потерях», тогда как на самом деле речь идет о том, что на глазах у матери сгорели восемь детей. Роман для того и нужен, чтобы описать этих восьмерых детей, погибших на глазах у матери, по возможности рассказать о каждом — какой у него был характер и какого цвета волосы — и показать, как вела себя при этом мать: окаменела, впала в истерику, залилась слезами или стояла молча. Куда именно попала бомба — в окно больницы или на крышу дома? Какая в тот день была погода — ясная или пасмурная, холодно было или тепло. А шумы? С каким звуком летит баллистическая ракета? Свистит она или завывает? Глухо или пронзительно? Заглушает ее вой детские крики или нет? И чем пахнет пылающий город — горелой свининой, смрадом гниения или дерьмом? Ну, довольно. Полагаю, вы уже поняли, к чему я веду. Малапарте удалось то, что не получилось у Хемингуэя. В своих романах «Прощай, оружие!», «Фиеста („И восходит солнце“)» и «По ком звонит колокол» американец попытался показать войну в Италии, Франции и Испании. Но его учение об айсберге держало его на дистанции от творившегося ужаса. Невозможно писать о войне, оставаясь чистеньким. Не запачкав рук, не создашь военный роман. Малапарте это хорошо понимал (в «Шкуре» он упоминает о подавленном настроении, в каком Хемингуэй в 1925 году сидел на Монпарнасе в кафе «Селект»). Потому-то его герой отвергает героизм.

«Шкура» Малапарте — это готическое полотно, от которого веет Гойей, Иеронимом Босхом (и даже карликами Веласкеса!), Брейгелем и Фрэнсисом Бэконом. Малапарте выражает точку зрения побежденных, прикидывающихся освобожденными. Неаполитанский народ в «Шкуре» — это нормандец июня 1944-го или ливиец 2011-го. Если я хочу разобраться в сегодняшних событиях, я обязан прочитать этот опубликованный в 1949 году роман, действие которого происходит в Неаполе осенью 1943-го. «Шкура» — автобиографический, раблезианский, сюрреалистический, абсурдистский и выспренний роман. Только при этих условиях его и можно вынести. Потому что то, о чем он повествует, невыносимо, гнусно, мерзко (дети, забивающие гвозди в головы немецких солдат; девственница, которую американская солдатня лишает невинности пальцами, и т. д.). Если бы тот или иной автор более или менее достоверно описывал войну, читателя выворачивало бы на каждой странице. Курцио Малапарте нас тоже пугает, но он хочет, чтобы мы дочитали его книгу до конца. Вот почему он притворяется побежденным. Часто писатель-баталист — это победитель, косящий под лузера. Если бы он проиграл по-настоящему, то писать роман было бы некому! Хичкок в свое время сказал Трюффо: «Невинный в виновном мире». А что говорит Малапарте? «Виновный в мире, виновном не меньше меня». Иными словами, он сознательно занимает позицию за пределами добра и зла.

«Неаполь — те же Помпеи, только не погребенные под лавой». Малапарте живописует нам новую катастрофу, имя которой Америка. Америка хуже, чем Везувий. Своим романом «Капут» (как и на реальной войне) Малапарте сражался против немцев, и Муссолини бросил его за решетку. Ему больше никому ничего не надо доказывать, в смысле политкорректности он неуязвим. У него на руках — удостоверение антифашиста и участника Сопротивления (хотя он почему-то считает необходимым предъявить его в предисловии к «Шкуре»). Следовательно, он может позволить себе оспорить правоту Империи Добра. Представьте себе, что вы принимали участие в освобождении своей страны в составе американских войск. И вы решаете написать роман, посвященный этому из ряда вон выходящему событию. Но вместо того чтобы прославлять свою доброту и героизм, вы выводите освободителя в виде бандита колонизаторского типа, который разрушает все, к чему прикасается. Наряду с этим вы издеваетесь над своей страной, показывая разоренную, лежащую в руинах Италию, — страну воров, шлюх и побирушек. «Шкура» — не плевок в чужой суп, а Везувий неблагодарности! Но и это еще не все. Малапарте критикует и самого Малапарте. Для обличения подлости требуется особенная смелость, если обличитель входит в число подлецов. Долой писателей-чистоплюев! «Шкура» — роман грязный. Как война. Не бывает чистых войн. И чистых романов не бывает тоже. «Выигрывать войны стыдно». Этой фразой завершается книга.

Пафос «Шкуры» заключается в утверждении, что на войне с самого начала гибнут все. Война — это битва между мертвецами. На войне все обстоит точно так же, как в жизни, — да еще куча трупов в придачу. Война ускоряет жизненный ритм, пробуждает дремлющие импульсы (отсюда столь многочисленные сцены секса «Мы думаем, что боремся и страдаем за свою душу, но на самом деле мы боремся и страдаем ради своей шкуры». Но шкура не защитит наши кости. Шкура — это то, что отделяет нас от внешнего мира, но она же служит местом контакта с реальной действительностью. Наши тела покрыты «дряблой шкурой, свисающей с пальцев, как слишком большая перчатка».

Я прочитал «Шкуру» в 16 лет по совету школьного товарища. Я тогда только что открыл для себя «Путешествие на край ночи», и он сказал мне, что это примерно то же самое, только лучше, потому что Малапарте рассказывает о Второй мировой войне, которая к нам ближе. Впервые в жизни, читая книгу, я ощутил запах мертвечины, скрываемый от меня Европой. Учителя истории умело избегали вопросов о поражении французов и проявленной ими трусости. По телевизору все вообще выглядело красиво и чисто: нацисты проиграли, американцы нас освободили. Хорошие парни прогнали плохих парней. Но мой собственный народ находился по обе стороны баррикад, — то, о чем предпочитал молчать мой дед. В моей юности существовало два главных табу: французы повели себя вовсе не как хорошие парни, а американцы оказались не лучше их. Еще одно табу как раз переживало стадию пересмотра (благодаря Гюнтеру Грассу и В. Г. Зебальду): немцы тоже пострадали. В художественной литературе сенсаций гораздо больше, чем в газетах.

С тех пор как я прочитал эту книгу, меня не покидает уверенность, что книги должны рассказывать правду, даже если она напоминает Апокалипсис. Красота — один из способов говорить правду. «Разрушения могут быть красивыми» (Кундера, «Шутка»). Война выглядит соблазнительно — ой, разве можно такое заявлять? Не только можно, но и нужно. Как и то, что смерть величественна, ужас гламурен, покушения сексуальны, пытки эротичны, порнография романтична, роман аморален, а самая пленительная на свете вещь — это цунами.

«— Нет добра, — сказал Джек. — И милосердия в этой чудной природе нет.

— Это злая природа, — ответил я. — Она нас ненавидит, она наш враг. Она ненавидит людей.

— Ей нравится смотреть на наши страдания, — тихо проговорил Джек.

— Она смотрит на нас холодным взглядом, полным ненависти и презрения.

— Перед этой природой, — произнес Джек, — я чувствую себя виноватым, опозоренным, жалким. Это не христианская природа. Она ненавидит людей за то, что они страдают.

— Она завидует человеческим страданиям, — сказал я» (Малапарте, «Шкура», 1949).

Вот за что я люблю книги: открываешь роман о Второй мировой войне, а в нем говорится о стихийной катастрофе, случившейся 11 марта 2011 года. Художественная литература существует не для того, чтобы упрощать вещи, а для того, чтобы их осложнять. То, что мы видим вокруг себя, менее правдиво, чем то, о чем мы читаем в книгах. Великие романы содержат ложь, которой предстоит осветить наше существование. Истина запрятана где-то там, в вымысле. Но что это за истина? Она ускользает от меня, как красивая женщина. Я только и делаю, что ищу ее. Иногда нахожу ее в книгах. Надеюсь, что когда-нибудь сумею ее написать.

//- Биография Курцио Малапарте — //

Однажды Малапарте встречался с Муссолини. Тот задал ему каверзный вопрос: «Скажите, дружище, что вы сделали бы, если бы были Бонапартом?» И вот что ответил тосканец: «Я проиграл бы битву при Аустерлице и выиграл при Ватерлоо». Малапарте — это псевдоним («Бонапарт кончил плохо, Малапарте кончит хорошо»). Настоящее имя Малапарте — Курт Эрих Зуккерт (1898–1957). Отец у него был немец (как и у Буковски). Малапарте — это итальянский Хемингуэй, заальпийский Селин. Во время Первой мировой войны он был ранен. До 1933 года поддерживал фашистов, затем вроде бы перешел в Сопротивление. Выстроил себе самый прекрасный в мире дом на Капри (Годар снимал в нем «Презрение»). По характеру был хвастун, мифотворец, задавака и самовлюбленный эгоист, одним словом, нормальный художник. Лучшие его романы — «Капут» (1943) и «Шкура» (1949). Написал также эссе «Техника государственного переворота», встреченное с огромным интересом в 1931 году, но не потерявшее своей актуальности и в 2011-м ввиду событий в Тунисе, Египте, Ливии, Иордании, Алжире… (список каждый может по желанию продолжить).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Курцио Малапарте «Капут» — NeoSonus — LiveJournal

«А желтая, мокрая от пота луна неторопливо вставала на чистом, розовом, как ноготь ребенка, небе, освещая робким, мягким светом пустые разрушенные деревни, усеянные трупами поля и дороги и белый город вдалеке, накрытый черным крылом дыма»

Разве можно писать об ужасах войны и замечать красоту вокруг? Разве способен человеческий глаз выхватить из общей картины цвет неба или оттенок луны, краски лета, сверкание снега, звезды на небе, после трупов, крови и прочих ужасов?

А что если война обостряет чувства? Тогда можно не просто замечать все это, но видеть словно в увеличительное стекло. Чувствовать красоту природы во сто крат сильнее и ближе. До боли, до слез. До сердца.

«Лично я – не союзник Германии. Война, которую ведет Италия, это личная война Муссолини, а я не Муссолини, и ни один итальянец не есть Муссолини»

Разве можно писать объективно о войне, будучи на стороне агрессора? Разве можно критиковать, да тем более в открытую (!) политику фашизма, Гитлера и концлагеря, если ты из союзных итальянских войск? Разве можно с милосердием писать о страдающих, если ты сам на другой стороне, если на тебе лежит такая же доля ответственности, как на любом другом по эту линию фронта?

Но что если именно такому человеку и нужно написать об этом? Не противнику, который видит все с противоположного берега, не критику, который судит события post factum, не историку, который уличает в грехах, а вот такому очевидцу, как Курцио Малапарте. Соучастнику, прямо или косвенно, свидетелю, непосредственному и неравнодушному. Не слепо верящему в фашизм, а тому, кто с самого начала понимал всю чудовищность идеи и замысла.

Я никогда не читала подобного. Я такого никогда не читала. Хотя были разные книги. Я читала художественные произведения, где писатель помещает читателя в шкуру чудовищ. «Благоволительницы» Литтелла, «Золото» Питера Гринуэя, «Смерть — моё ремесло» Роберта Мерля. Я читала книги от лица обывателей-жителей Германии, обычных людей, тех, кто не предполагал, каковы последствия бездействия. Шлинка, Келлермана, Ремарка, Тимма. Т.е. были у меня книги написанные «с той стороны». Но вот таких не было. Не было книг, написанных нелегально, прямо во время службы журналистом на фронте. Курцио Малапарте (настоящее имя Курт Эрих Зукерт) был во время II Мировой войны корреспондентом газеты «Corriere della Sera» на Восточном фронте.

Не было у меня книг от лица того, кто ясно видит личную долю ответственности. Автор не был чист и невинен, он тоже заблуждался. Инвалид I Мировой войны, в Италии Малапарте некоторое время провел на дипломатической службе, потом вступил в фашистскую партию в 1921 г., из которой вышел со скандалом в 31 году. И хотя по своим убеждениям он был анархист, сам факт. Он не отрицает свою вину как таковую, вину своего народа и своей страны.

Это уникальная книга во всех отношениях. Историю ее создания Малапарте описывает в самом начале. Книга была написана по горячим следам. Захваченная фашистами Украина, крестьянская изба в селе Песчанка, реквизированная СС. Смоленский фронт. Оккупированная Польша. Финский фронт. Петсамо. Хельсинки. Бухарест. Рукопись, разбитая на части, чудом избежавшая обысков СС. Рукопись, вернувшаяся по частям, но вся (вся!) в руки Малапарте. Книга-скандал. Книга-вызов. Малапарте написал продолжение – роман «Шкура». Его осудила Римская католическая церковь. Его обвиняли в том, что он на стороне фашистов, потом в том, что он стал коммунистом. Его обвиняли во всех грехах. И только те, кто потрудился прочесть книгу, заметил на чьей же стороне Малапарте…

Я думала, таких книг не бывает. Я ошибалась. И если вы хотите видеть историю яснее и чётче, если вам не претит поэзия слога, если вы, как я, не читали книг такого авторства – вам нужно обязательно прочесть «Капут».

Курцио Малапарте ★ Капут читать книгу онлайн бесплатно

Курцио Малапарте

Капут

Капут (от еврейского слова Koppâroth – «жертва» или от французского Capot – «поражение, проигрыш») – погибель, конец.

Энциклопедический словарь Мейера, 1860

Издательство благодарит Екатерину Уляшину, без поддержки которой данное издание было бы невозможно/

* * *

Рукопись романа «Капут» имеет свою историю, и мне кажется, что эта история будет здесь уместнее любого предисловия.

Роман я начал писать в украинском селе Песчанка, в крестьянском доме Романа Сучени летом 1941 года, в самом начале войны Германии с Россией. По утрам я садился в огороде под акацией и принимался за работу, в то время как хозяин прямо на земле возле хлева точил косу или крошил свеклу и траву на корм своим свиньям.

Крестьянская хата под соломенной крышей, сделанная из глины с добавлением соломенной сечки, замешанной на коровьем помете, представляла собой небольшое чистенькое строение, в котором не было ничего ценного, кроме радиоприемника, граммофона и скромной библиотеки с полным собранием сочинений Пушкина и Гоголя. Это был дом потомственного крестьянина, «мужика», которого три пятилетки и коллективное хозяйствование освободили от нищеты и бесправного и убогого прозябания. Сын Романа Сучени, коммунист, до войны работал механиком в колхозе имени Ворошилова, вместе с отступающей советской армией он покинул село на своем тракторе; в этом же колхозе работала и его жена, достойная молчаливая женщина. Завершив дела в поле и огороде, она садилась под деревом с «Евгением Онегиным» Пушкина, изданным в Харькове к столетию смерти великого поэта. (Эта женщина напомнила мне двух старших дочерей Бенедетто Кроче, Элену и Альду, читавших греческие тексты Геродота в своем загородном пьемонтском доме в Меане, расположившись под увешанной плодами яблоней.) Я снова принялся за роман в 1942-м в Польше, потом продолжил работу уже на Смоленском фронте. А закончил книгу, за исключением последней главы, в Финляндии, где пробыл два года. Перед возвращением в Италию я разделил рукопись на три части. Одну вверил послу Испании в Хельсинки графу Августину де Фокса́, отозванному в Мадрид Министерством иностранных дел; вторую – секретарю румынского посольства в Хельсинки князю Дину Кантемиру, направленному в Лиссабон на новое место службы; и третью – атташе по печати румынского посольства Титу Михайлеску, возвращавшемуся в Бухарест. После долгой одиссеи все три части рукописи благополучно достигли Италии.

В июле 1943-го я находился в Финляндии. Узнав об аресте Муссолини, я первым же авиарейсом вернулся в Италию и в ожидании высадки союзников поселился на Капри, где в сентябре 1943-го написал последнюю главу романа «Капут».

«Капут» – жестокая книга. Ее жестокость обусловлена выходящим за рамки обыденного опытом, извлеченным мной из событий, произошедших в Европе за годы войны. Однако среди всех протагонистов книги война – не более чем второстепенный персонаж. Можно было бы сказать, что она важна только как побудительное обстоятельство, если бы неизбежные обстоятельства не относились к разряду фатальных. Тогда война в романе играет роль фатума. Я бы сказал, что она выступает в романе протагонистом-созерцателем, как созерцателем бывает пейзаж. Война – беспристрастный пейзаж этой книги.

А главным персонажем выступает Капут, этот веселящийся и кровожадный монстр. Пожалуй, ни одно другое слово не может лучше этого жестокого таинственного германского слова передать смысл того, чем стали все мы и, наверное, вся Европа – сплошными руинами. И да уяснят себе все, что мне больше по душе Европа теперешняя, вся в руинах, чем вчерашняя или двадцати-тридцатилетней давности. Я предпочитаю, чтобы все подверглось переделке, а не оставалось неизменным по долгу наследования. Будем надеяться, что новые времена будут действительно новыми и нескупыми на уважение и свободу по отношению к писателям, поскольку итальянская литература нуждается в уважении не меньше, чем в свободе. Я сказал «будем надеяться» вовсе не потому, что не верю в свободу и в ее благотворность (да будет мне позволено напомнить, что я принадлежу к числу людей, которые оплатили свою свободу годами заключения и ссылки, чем и внесли свой вклад в дело свободы), а потому, что знаю (и это известно широкой публике), насколько непросто сохранить свое достоинство простому человеку и насколько небезопасно положение писателя как в Италии, так и в большей части Европы.

Малапарте — Вест-Виллидж — Нью-Йорк

В тот или иной момент вы, возможно, мечтали о жизни в Вест-Виллидж. Разве это не было бы здорово? Просыпаетесь в очаровательной квартирке в таунхаусе на мощеной улице, здороваетесь с детьми своих знаменитых соседей и иногда оказывались на заднем плане их фотографий папарацци? Однажды осенним воскресным днем вы бы по прихоти купили маленькую собаку в магазине под названием «Le Petit Puppy».«И, конечно же, вы были бы постоянным посетителем какого-нибудь незаметного, очаровательного, скромного ресторана по соседству.

Вот только вот что: «ванная» той квартиры-студии представляет собой треснувшую ванну, расположенную рядом с холодильником. Ваш сосед на самом деле не улыбающийся отпрыск звезды вашей любимой престижной телевизионной драмы, а на самом деле старик, который весь день смотрит шоу с вызовом в Нью-Йорк 1 с открытой дверью. Этот зоомагазин на самом деле закрылся, вероятно, потому, что пьяные люди, покупающие домашних животных, пришедших с щенячьих заводов, — плохая идея для всех участников.И существует ли вообще этот оживленный, тускло освещенный ресторан с кирпичными стенами на красивом углу?

Вообще-то да. В то время как эта залитая естественным светом квартира на Джейн-стрит, вероятно, останется плодом вашего воображения, очаровательный соседний ресторан, который вы себе представляли, на самом деле настоящий, и называется он Малапарте.

Кирпичные стены, деревянные полы, вкусная паста и салаты, обильные бокалы красного вина, в целом приятная публика — все это есть в Малапарте. Еда не революционная, но и не должна быть такой, и в этом суть.Если вы выберете здесь свидание, они будут впечатлены, но не потому, что ресторан модный или «впечатляющий». Они будут впечатлены, потому что вы случайно узнали об этом симпатичном ресторанчике в Бетьюне и Вашингтоне.

Если вы все-таки уйдете, знайте, что вы не единственный, кто нашел этот алмаз в необработанном виде, так что ждите в часы пик. Вы можете использовать это время, чтобы получить немного наличных, потому что это заведение только наличными. (Конечно, есть.) Если вы планируете быть группой из четырех или более человек, они бронируют места, но только по телефону.(Опять же, конечно. Как вы думаете, что это, Челси или Флэтайрон?)

Кстати, в вашей воображаемой квартире течет ванна. В квартиру старика.

Di Rucola E Agrumi

Вам понравится любой салат, но если вы не можете принять решение, мы предлагаем рукколу с грейпфрутом и мятой.

Спагетти Аль Песто Дженовезе

Паста здесь действительно хороша — жевательная и острая, как в Италии.Кроме реки Гудзон. Если сомневаетесь, выбирайте очень свежий соус песто.

Спагетти Аль Карбонара

Те же самые великолепные спагетти, в соусе, от которого потом вы почувствуете себя немного хуже. Заказывайте с уверенностью.

Пицца Ди Рукола и Прошутто Ди Парма

Пицца здесь, по сути, представляет собой круглые лепешки, а нам нравится эта пицца с рукколой и прошутто. Закажите один для стола.

Бранзино Спината Алла Грилья

Это причудливый способ сказать кусок целой рыбы, приготовленный на гриле.Эти глаза смотрят на вас и говорят: «Хороший выбор ресторана».

Галетто Аль Форно

Это причудливый способ сказать корнуоллская курица, что является причудливым способом сказать «цыпленок». Еще один сильный приказ.

Casa Malaparte: Furniture, Davies Street, Лондон, 15 июня — 19 сентября 2020 г.

Гагосян рад представить новые коллекции предметов мебели из легендарного Casa Malaparte на Капри, Италия.

В 1937 году известный писатель Курцио Малапарте, рожденный как Курт Эрих Зукерт в 1898 году, приобрел участок земли с видом на Тирренское море. Там он руководил строительством Casa Malaparte, своей резиденции и архитектурного детища, которое он с любовью называл « casa come me » (дом вроде меня). В этом доме, полностью спроектированном Малапартом, от плана этажа до мебели, сочетаются классические и модернистские мотивы, объединенные под одной крышей с неподражаемой поэтической драматургией.

От изогнутой белой ветрозащиты, пересекающей террасу на крыше, до намеренно уединенного места на выступающем мысе — Casa Malaparte олицетворяет ренегатскую линию своего мастера. Известный тем, что колебался между религиозными и политическими идеологическими крайностями, Малапарте был активным участником авангардных художественных и литературных кругов своего времени. После его смерти в 1957 году дом продолжает жить как архитектурный шедевр и вдохновляющая платформа для современных художников и дизайнеров.

Для этой специальной выставки Томмазо Розитани Сукерт, младший потомок Малапарте, представил ключевые предметы мебели, которые украшают дом по сей день: стол, скамейку и консоль. Изготовленные в Италии, каждая деталь представляет собой простую и элегантную плиту из массива ореха с опорами из разных материалов. Для стола это пара колонн, вырезанных из массива сосны с плавными извилистыми диагональными кривыми, которые подчеркивают естественные узоры текстуры древесины; ножки скамейки состоят из капителей колонн, вырезанных из каррарского мрамора; а для консоли они сделаны из капителей из туфа.В каждом из них сочетаются знакомые мотивы из богатого классического прошлого родной Италии Малапарта с минималистичными современными формами.

В этой транспортной презентации галерея Дэвис-стрит будет адаптирована, чтобы напоминать главную комнату Casa Malaparte, салон с каменным полом и видом на океан, который широко известен в фильме Жана-Люка Годара 1963 года « Презрение ». Также будет представлен набор фарфоровых изделий в стиле барокко, ранее принадлежавших Малапарту. Эти работы, которые включают в себя украшенные цветами зеркала и канделябры, а также отдельно стоящие скульптуры, изображают фигуры и аллегорические сцены из классической мифологии.Сочетая увлекательный дизайн Малапарте с этими личными вещами, выставка отдает дань уважения жизни и духу одной из самых сложных и загадочных фигур итальянского авангарда.

Подробнее

Мебель от Casa Malaparte на выставке Gagosian London

Гагосян привносит в Лондон вкус Casa Malaparte

Лондонская галерея Гагосяна представляет коллекцию репродукций мебели из Casa Malaparte, легендарной виллы Курцио Малапарте, расположенной на мысе на острове Капри

Расположенный на известняковом мысе, выступающем в Тирренское море, Casa Malaparte на острове Капри считается одним из самых красивых домов в мире.Его загадочный дизайн был придуман в 1930-х годах итальянским писателем, кинорежиссером, военным корреспондентом и полемистом Курцио Малапарте, который построил дом на земельном участке, купленном в 1937 году после пятилетнего изгнания из страны, проведенного властями. Муссолини.

Малапарте, который был активным участником авангардных художественных и литературных кругов своего времени, был известен тем, что помогал между религиозными и политическими крайностями, и, как говорят, называл этот дом «casa come me», что означает такой же дом, как я. .

Оригинальный стол из орехового дерева и сосны, созданный Курцио Малапарте, на месте в Casa Malaparte, Капри. Фотография: Дариуш Ясак

Его дизайн для Casa Malaparte, в котором сочетаются классические и модернистские мотивы, преобладает сужающаяся внешняя лестница, ведущая на крышу, где изогнутая белая ветрозащитная дуга пересекает террасу.

На сегодняшний день самый простой способ познакомиться с этой архитектурной жемчужиной для большинства — это фильм Жана Люка Годара 1963 года «Презрение», в котором она была широко представлена.Однако новая выставка в галерее Гагосяна Mayfair приближает жителей Лондона на шаг ближе к реальности. Самый молодой потомок Малапарта и нынешний владелец дома, Томмазо Розитани Сукерт, создал транспортную выставку, на которой галерея Дэвис-стрит адаптирована к главной комнате Casa — спартанской гостиной с каменным полом и захватывающим видом на море. «Салон, в котором находятся оригинальные изделия, — это« сердце »Casa Malaparte и самое насыщенное пространство в доме», — объясняет Розитани Сукерт.«Большие окна с каждой стороны комнаты создают свет, который постоянно меняется, добавляя движения и тени в течение дня».

В Мэйфэре виды на море запечатлены на захватывающем снимке Томаса Ланна, который можно увидеть через окна галереи на Дэвис-стрит. Изображение имеет те же размеры, что и окно в гостиной Casa, и призвано воссоздать ощущение пребывания в доме.

Скамья из орехового дерева и каррарского мрамора от Курцио Малапарте, на месте в Casa Malaparte, Капри. Фотография: Дариуш Ясак

В этом наборе Rositani Suckert воссоздала три самых важных предмета мебели Salone — скамейку, стол и консоль с толстыми, чувственными столешницами из орехового дерева и широкими цилиндрическими ножками, вырезанными из итальянской сосны, белого каррарского мрамора и травертина.

«Большая часть моей юности прошла среди произведений искусства, но только когда я повзрослел и был окружен друзьями и гостями дома, многие из которых являются великими художниками и архитекторами, я действительно почувствовал и осознал их важность. — говорит Розитани Сукерт.«Нашей целью на протяжении всего процесса было создание современных воссозданных произведений искусства, при этом уважая сущность и дух Casa Malaparte».

Спасибо за подписку на информационный бюллетень

Все репродукции, изначально спроектированные Малапарте и сделанные местными мастерами, также созданы в Италии с использованием местных материалов. Каждое произведение выпущено тиражом по двенадцать штук плюс две корректуры художника.

Изготовление изданий мебели Casa Malaparte. Фотография: Дариуш Ясак

Кроме того, будет представлена серия фарфоровых изделий в стиле барокко, ранее принадлежавших Малапарту, который страстно увлекался мейсенской керамикой и бокалами Baccarat. К ним относятся усыпанные цветами зеркала, канделябры и отдельно стоящие скульптуры, которые Малапарт собирал во время своих путешествий. Первоначально они были выставлены в спальне «фаворитов», но в 1963 году Жан-Люк Годар переместил их в салон, чтобы использовать их как часть сценографии для своего фильма.

«Это абсолютно идеально», — восторгается Розитани Сукерт перед дебютом. «Рама окна сделана из точного итальянского ореха, из которого изготовлены элементы. Войдя в пространство, вы почувствуете диалог между предметами, ощутите качество итальянского производства и то, насколько прочны и мощны эти предметы. Команда Гагосяна проделала прекрасную работу по созданию гармонии между ними, которая переносит посетителя в другой мир ». §

Эксцентричный идеолог или опасное «фашистское перо»?

Курцио Малапарте.Фашист. Коммунист. Эксцентричный. Солдат в Первой мировой войне, дипломат, журналист и офицер связи во второй, он также был писателем, режиссером и иногда архитектором. Спустя 70 лет после расцвета Малапарта мы переоцениваем одного из самых противоречивых людей Италии, который был культурным эрудитом, олицетворявшим темную изнанку европейского авангарда.

WikiCommons

Родившийся в Тоскане как Курт Эрих Сукерт, Курцио Малапарт был человеком, который шагнул через зеркало смерти как резни, революции как государственного переворота, вездесущего диктатора из плоти и костей.Его великие работы Капутт (1944), и Кожа (1949) отправляют нас в безумное путешествие через погромы, принцесс и лобковые парики. Впервые переведенные на английский язык в 2013 году, рассказы Малапарта о военном безумии в оккупированной нацистами Европе, возможно, являются двумя из самых извращенно абсурдных, красивых и жестоких рассказов о войне и оккупации, когда-либо записанных на бумаге. Сейчас, почти 70 лет спустя, возможно, пришло время переоценить талантливого, но разочаровавшегося писателя, который стремился стать Марселем Прустом, но обнаружил, что его вдохновляет жестокий, извращенный эстетизм темной стороны авангарда Европы.

Сражаясь в Первой мировой войне, молодой Малапарте занялся журналистикой, когда его награжденная служба подошла к концу. Критикуя коррумпированных политиков и правящих классов Италии, Малапарте, как и многие другие европейцы того времени, был привлечен новой радикальной политикой. Очарованный идеями власти, восхищаясь чистотой насилия, а также ненавидя буржуазию, Малапарт принял фашизм. В 1922 году он принял участие в Марше Бенито Муссолини по Риму, а как член Национальной фашистской партии он основал и написал статьи для нескольких периодических изданий и газет.Продуктивный и откровенный, красивый, умный, элегантный денди высочайшего уровня, Малапарт был, пожалуй, самым язвительным и блестящим из «фашистских перьев». Однако ко времени Второй мировой войны этот когда-то лихой общественный деятель был совершенно не в себе.

Некоторые обозреватели изображают Малапарта расчетливым оппортунистом, который в один момент открыто заявляет о своей поддержке атак на левую интеллигенцию, а в следующий раз оскорбляет Гитлера, ссылаясь на его женские качества. На самом деле Малапарт был импульсивным, непостоянным человеком, которого лишили членства в партии и изгнали из Рима.Якобы оскорбив Муссолини, подвергнув сомнению его выбор галстуков, а также многочисленное начальство, Малапарте был помещен под свободный домашний арест. Как всегда, противоречиво, он провел большую часть следующих лет, общаясь с высшим светом, и хотя Малапарт периодически попадал в тюрьму, ему все же удавалось построить величественный декадентский дом и продолжить работу над сюрреалистическими автобиографическими романами. К моменту начала войны Муссолини не знал, что делать с Малапарте, и его любили и ненавидели.Его нерешительность привела к созданию двух важнейших литературных произведений того времени.

Кожа | Изображение предоставлено NY Books

После отказа от войны с французами Малапарт был отправлен военным корреспондентом на восточный фронт. Путешествуя по Европе, писая статью за статьей, ужас, с которым столкнулся Малапарт, лег в основу Kaputt (1944) . Тревожный, отчаянный образец магического реализма, Kaputt — ужасный, заведомо ненадежный репортаж.Это был первый шаг к тому, что, как надеялся ее автор, был новым видом художественной литературы, а также, возможно, одним из величайших обвинений в войне, созданных в литературе 20-го века. Мрачно комичный и ядовитый, Kaputt не щадит Гитлера, Роммеля или даже Муссолини. Это работа человека, презирающего крайне правых, с которым он так долго дружил, а теперь ненавидит. Придавая человеческое лицо идеологическому фанатизму и расизму Второй мировой войны, его грандиозная постановка делает битвы, массовые убийства и дуэли с лососем еще более реальными и запоминающимися.

Работа Малапарте на восточном фронте в конце концов подошла к концу, когда он подвергся нападению пропагандистской машины Йозефа Геббельса. Отказавшись читать сценарий, Малапарт правильно предсказал, что русская армия не падет, и получил приказ вернуться в Италию. По возвращении униженный Муссолини приказал арестовать его. На протяжении всей войны официальная позиция Малапарте была несколько двусмысленной. Несмотря на то, что его несколько раз арестовывали, к тому времени, когда американские войска прибыли в Неаполь на последних этапах войны, Малапарте был свободен присоединиться к ним в качестве офицера связи.Именно этот опыт работы вместе с армией США в разоренном, раздираемом войной Неаполе вдохновил Малапарте на создание величайшего произведения.

Малапарте в изгнании на Липари | WikiCommons

Впервые опубликовано во Франции в 1949 году. The Skin , путешествие Малапарта через голодный и зараженный сифилисом Неаполь, было запрещено католической церковью и самим городом Неаполем, когда оно было опубликовано в Италии годом позже. Насмехаясь критиками за то, что они принесли в мир литературы страдания, позор и разврат, многие считали, что Малапарт лишил неаполитанцев их порядочности.Почти пророческий в своем описании Америки как глобально доминирующей державы и на годы опередивший свое время в противодействии жестокому обращению с женщинами во время войны, The Skin смотрит в глаза оккупантам и ищет истину, какой бы уродливой она ни была. абсурд. Дрейфуя почти как в сказочной манере, он рисует иногда фантастический, а иногда позорно реальный рассказ Малапарта о жизни после освобождения. Давая нам представление о сломанном, утомленном европейском ландшафте, с которым столкнулись «невинные» силы США, Малапарт деконструирует идеи зла, свободы, христианства и войны в городе, который буквально вынужден продавать своих детей.

После разногласий по поводу Кожа Эксцентричный и противоречивый ум Малапарта продолжал преследовать новые идеи и формы художественного творчества. Как и многие из тех, кто когда-то трепетал перед фашизмом, Малапарте нашел утешение в левых, обратив свое внимание на маоизм и в конечном итоге став членом Коммунистической партии Италии. Он писал пьесы, основанные на жизнях и идеях Марселя Пруста и Карла Маркса. Он писал, снимал и записывал фильмы, отмеченные наградами, и к моменту своей смерти планировал пересечь Соединенные Штаты на велосипеде.Противоречивым для последнего некоторые комментаторы считают атеиста Малапарта, который был принят в католическую церковь на смертном одре и оставил свое состояние Китайской Народной Республике.

Когда Малапарт встретил Мао — Китайский канал

Анатомия попутчика — Фрэнк Бейер

В 1956 году итальянский писатель Курцио Малапарте получил приглашение поехать в Пекин на память о смерти писателя Лу Сюня.Малапарт наиболее известен своими квазисюрреалистическими романами о Второй мировой войне, Kaputt и La Pelle ( The Skin ). В Kaputt , как журналист и офицер итальянской армии, он рассказывает о том, что произошло за Восточным фронтом. Эпизоды из Украины, Финляндии, Румынии и Польши сближают нас, в том числе с членами нацистской элиты. Малапарте, кажется, упивается ужасным сюжетом, показывая злоупотребления и лицемерие сил Оси, как никто другой.В The Skin он — офицер связи, прикрепленный к американской армии, берет нас в дантовское путешествие по аду, которым является Неаполь после освобождения союзников. Он разоблачает наивность американцев и ущерб, нанесенный и без того жалкому местному населению.

Малапарте был внимательным наблюдателем, который не уклонялся от критики. Почему же тогда во время поездки в Китай он был так очарован всем? Оставил ли он свои критические способности в Европе? Если так, то он не одинок — многие яростные социальные критики с Запада находили утопию вдали от дома.Были ли эти утопии реальными или просто проекциями духовных и гуманистических побуждений? Путешествие Малапарта записано в его книге Io, in Russia e in Cina ( Me, In Russia and In China ). Книга была издана посмертно, и солипсистское название придумал не автор. Хотя в книгу включены интересные анекдоты из Стокгольма, Москвы, Сибири и Улан-Батора, большая часть ее состоит из статей и заметок о Китае.

Председатель Мао был счастлив принять Малапарте; в 1956 году друзья с Запада были редкостью.Малапарте — помимо комментариев по поводу обсидиановых черных зубов председателя — был не чем иным, как дополнением к Мао, его видению Китая и его роли в его достижении. Он впадает в культ личности, как и Муссолини в его профашистской юности. Он пишет о Мао (в Me, In Russia and In China , как и во всех последующих цитатах, если они не отмечены), что:

«Больше всего меня очаровал его взгляд; безмятежный, милый, очень добрый «.

Малапарте говорит, что его встреча была конфиденциальной и длилась почти час — оба утверждения маловероятны, но, безусловно, интервью состоялось.Мао спрашивает о положении дел в Италии, и они сравнивают цены и зарплаты в своих двух странах. Мао приветствует любую критику Китая со стороны посетителя. Интересно, что Мао «приветствовал» критику здесь, потому что уже началось движение «Сотни цветов», в котором Мао поощрял критику своего режима с целью разоблачения своих политических врагов. Но единственная проблема Малапарта заключалась в том, что он хотел освободить заключенных за христианскую веру. В остальном у него была только похвала.

В 1915 году, в возрасте шестнадцати лет, Малапарт сбежал из дома в Тоскане, чтобы сражаться во Франции против немцев во время Первой мировой войны. В 1918 году его легкие были повреждены газом; почти сорок лет спустя он заболел в Китае из-за своего состояния. Он был поклонником Муссолини, когда Ил Дуче впервые пришел к власти, но позже стал критиковать его (и Гитлера) и был за это заключен в тюрьму. Малапарте утверждает, что отсидел пять лет, но на самом деле его влиятельный друг, зять Муссолини, освободил его раньше.Его даром было искусство, а не правда, моральная последовательность или политика. Как и многие блестящие интеллектуалы, он не чувствовал, что получил заслуженное внимание. После Второй мировой войны его часто ругали за фашистское прошлое. Когда срок пребывания в Париже в конце 1940-х подошел к концу, он уже не был так популярен в литературных кругах, как когда-то. Он вернулся в Италию и обратился в Коммунистическую партию Италии.

К 1956 году Советский Союз превратился в утопию для отчужденных западных интеллектуалов, в то время как Китай все еще демонстрировал надежду на то, что он станет социалистическим раем.Хрущев осудил ошибки Сталина, но в Китае Большой скачок вперед, вторжение в Тибет и Культурная революция были еще впереди. В феврале 1956 года Венгрия восстала против своих советских хозяев и была жестоко подавлена. Большая часть недовольства в Венгрии была вызвана политикой, которую Мао собирался осуществить, например, нереалистичными производственными целями, которые привели к фальсификации показателей промышленного производства, дефициту товаров и инфляции. Венгрия также несла дополнительное бремя выплаты репараций Советскому Союзу.Среди тех, кто бежал из Венгрии после 1956 года, был Пол Холландер, чья книга « политических паломников », опубликованная в 1981 году, затрагивала проблему западных интеллектуалов, влюбленных в Советский Союз, Китай и Кубу.

Книга

Холландера теоретизирует, почему западные интеллектуалы разочаровались в собственном обществе и стали искать смысл в авторитарных социалистических государствах. Во-первых, сама свобода западных СМИ и их сенсационная критика общества поощряли негативную точку зрения.Кроме того, с конца 19 века публичные интеллектуалы — в основном бывшие религиозные мыслители — больше не играли четкой роли в светском обществе. Не имея рая в загробном мире, которого можно было бы ожидать, они нашли его в этой жизни. Иностранные диктаторы привлекали интеллектуалов как короли-философы, идеальное сочетание человека действия и интеллектуала. Малапарт рассказывает нам о Мао:

«Если его потрясающая жизнь человека действия и революционера является зеркалом его храбрости, его духа жертвенности, его железной воли, то его лицо является отражением его доброй и щедрой души.Когда вы думаете о том, какой могла бы быть китайская революция, если бы во главе ее стоял фанатик, кровожадный, ясный, абстрактный, безжалостный теоретик, вздрагиваешь ».

Оглядываясь назад, мы вздрагиваем от иронии. Социализм был очевидным призывом Мао — участие всех граждан в построении справедливого и равноправного общества. Однако благородные цели не оправдывают зла, причиненного Советскому Союзу, советскому блоку, Китаю и Кубе. (Так же, как заявленная цель защиты свободы не оправдывает преступлений Соединенных Штатов во Вьетнаме или Ираке.В заключительной статье, посвященной его пребыванию в Китае, Малапарте не согласен:

«Я также страдал, читая новости Будапешта в прессе [о восстаниях в Венгрии в 1956 году и их насильственном подавлении], но эти страдания никогда не вызывали сомнений. Великий и положительный опыт Китая исключает любую ошибку, поскольку он бесспорно демонстрирует, что сумма положительных факторов в балансе прогресса всегда превосходит сумму ошибок ».

Многие интеллектуалы, посещавшие социалистические государства, упускали или игнорировали то, о чем мы теперь знаем, например, показательные испытания и голод.Отчасти это произошло потому, что они не хотели отказываться от своей мечты о социалистической утопии; Другой фактор — это то, что Холландер называет приемами гостеприимства. Этих людей приветствовали и наставляли — они чувствовали себя важными благодаря доступу к лидерам и ученым. Им давали хорошую еду и жилье, и, самое главное, они видели только то, что правительство хотело от них. Бельгийский китаевед Саймон Лейс в 1970-х с пренебрежением отмечал, что западные посетители продолжали сталкиваться друг с другом в Китае, потому что их хозяева сократили почти бесконечность Китая до всего лишь дюжины деревень, которые нужно посетить, и около шестидесяти человек, прошедших проверку.

Лесть также была частью приемов гостеприимства. Писатели и другие художники были «случайно нарочно» собраны вместе с местными жителями, которые знали и любили свое творчество. Китай по-прежнему использует такую тактику, если есть возможность. Когда Дональд Трамп (строго говоря, не интеллектуал) посетил Пекин в 2017 году, они относились к нему как к императору, включая званый обед в Запретном городе. Это сработало: Трамп считает президента Си отличным парнем. Интересно, сказал ли ему Си, что ему нравится The Art of the Deal ? Малапарте тоже стал жертвой такой лести, написав о том, как его тронули толпы «спонтанных» доброжелателей, когда он заболел в Китае.

Но хозяева не так контролировали Малапарте, как мог подозревать Холландер. В одном из эпизодов он гуляет по городу Датун в провинции Шаньси без сопровождения своего франкоязычного переводчика Хун Синг. Малапарте был достаточно умен, чтобы знать, что Хонг Синг был рядом, чтобы удостовериться, что он ни о чем не «ошибся». Это обнаруживается, когда они посещают театральное представление в Сиане, а Хун переводит сатирический диалог со ссылкой на политику режима в области труда. Осознавая свою ошибку, Хонг быстро переводит:

«Мы слышим несколько слов диалога, например:« Мы должны работать день и ночь, чтобы увеличить производство »… и молодой помощник отвечает:« Но мы же не работаем на производство! » Публика смеется над этим.… Хонг Синг, любезно озабоченный тем, чтобы избежать недоразумений и неправильной или неблагоприятной оценки вещей, настаивает на том, чтобы сказать, что две строчки переводятся следующим образом: «Необходимо работать днем и ночью»… и «но нет, мы не работаем против производства». ”.”

Итак, Малапарте чувствует запах подводных течений в Китае Мао, но не преследует его. Вероятно, хорошо зная о некоторых проблемах, он буксировал линию, когда отправлял отчеты в итальянский коммунистический журнал Vie Nuove .(Он также отправлял статьи более правому крылу Tempo .) Тогдашний редактор Vie Nuove , Мария Антониетта Марокки, позже подверглась резкой критике на французском телевидении Симоном Лейсом за ее чрезмерно позитивную книгу о культурной революции Мао. Dalla Cina: Dopo la Rivoluzione Culturale ( Из Китая: после культурной революции ). В 1977 году она была исключена из Коммунистической партии Италии за поддержку маоистских агитаторов в Болонье. В «Политические паломники » Холландер включает цитаты из ее восхваления китайцев за то, что их хорошо мыли водой с мылом и полностью лишили макияжа.

Холландер и Саймон Лейс твердо нацелились на тех, кто, как Марокки, позволил себя обмануть потемкинским деревням: показать деревни (или больницы, или тюрьмы), которые производили положительное впечатление о СССР или Китае. В конце 18 века российская императрица Екатерина Великая отправилась в путешествие по Крыму — «Новой России», снятой с османами, — чтобы увидеть своих новых подданных. Ее советник, Потемкин, организовал для своих людей поездку впереди Екатерины, воздвигая временные деревни, чтобы произвести на нее впечатление.С тех пор эта техника использовалась много раз, с вариациями: в модельных трудовых лагерях в Советском Союзе и в Китае с выставочными полями, засыпанными рисом во время Большого скачка вперед. Можно утверждать, что весь город современного Пхеньяна — это потемкинская деревня.

Поездка Малапарта по Китаю была довольно обширной, и мне трудно поверить, что он видел только установки Потемкина. В любом случае, КПК не стала экспертом в их предоставлении до более позднего времени. Увидев утопию обильных урожаев, промышленного развития и счастливых рабочих в Пекине, Ланьчжоу (из всех мест), Тайюане, Урумчи и Сиане, Чунцин бросает гаечный ключ в работу для Малапарте с видом рабочих кули:

«Однако образ, который человек предлагает самому себе, даже в этом зеленом мире, в этой безмятежной природе, в этом богатстве дел, — это привычный образ человека, униженного страданиями, который борется и страдает ради своего искупления.Тысячи мужчин с палками на спине, согнутые под весом двух корзин, нагруженных камнями, преодолевают мили и мили, бегая рысью, чтобы нести камни в печи для обжига извести, которых много в районе Чунцина. Здесь человек не унижен до состояния упряжной лошади, но до состояния вьючного скота ».

Заметно, что равенство еще предстоит установить в Китайской Народной Республике, но Малапарте по-прежнему видит в глазах этих рабочих надежду на великое социалистическое будущее. Он даже предполагает, что условия в городе могут быть пережитком гоминьдановской эпохи.Возможно, если бы он прожил дольше, он мог бы написать роман о военном Чунцине столь же блестящий, как The Skin о военном Неаполе. Как указывает его биограф Маурицио Серра, возможно, если бы он жил после 1957 года, он бы осознал огромные недостатки Китая Мао.

Именно способности Малапарта как писателя оставляют меня настолько неудовлетворенным его поверхностными работами о Китае. Когда я прочитал его роман Kaputt , я почувствовал, что никогда не встречал писателя, который был бы настолько вынужден объяснять нам темную сторону человеческого духа.Рассказ Примо Леви о его пребывании в Освенциме Se Questo è un Uomo ( If This Is a Man ) — шедевр, но он был жертвой: он мог признать немцев просто злом. В Kaputt , Малапарте, хотя всю жизнь был антинемецким, скомпрометирован тем, что он офицер итальянской армии и бывший энтузиаст фашизма. Он знает, каково быть на неправильной стороне истории. Он посещает еврейские гетто в Варшаве, Кракове и других польских городах — желая поехать в одиночку, но всегда в сопровождении офицера гестапо.Он видит оборванные и голодные тела, лежащие на улицах, ожидающие погрузки на тележки и увезения. Но тележек не хватает. Он обедает с немецким генерал-губернатором Польши Гансом Франком, тем самым человеком, который отвечает за эти гетто. Малапарте хочет заглянуть в душу Фрэнка — чтобы объяснить нам зло:

Я знал о нем достаточно, чтобы ненавидеть его, но я чувствовал себя обязанным не останавливаться на достигнутом. … Я надеялся уловить жест, слово, непроизвольное действие, которое могло бы раскрыть мне настоящее лицо Фрэнка, его внутреннее лицо, которое внезапно вырвалось бы из темной, глубокой области его разума, где, как я инстинктивно чувствовал, корни его жестокий ум и тонкая музыкальная чуткость укоренились в болезненной и, в определенном смысле, преступной подпочве характера.

В главе The Skin , озаглавленной «Черный ветер», Малапарте, на этот раз в Украине, просят о помощи мужчин, распятых на обочине дороги. Им нужна помощь, чтобы их застрелили. В той же главе он сталкивается с раненым американским солдатом в Неаполе и моллюсками, которых он не выносит, видя, как страдают люди — что он скорее убьет человека, чем увидит, как он страдает. Среди других ужасов Неаполя — матери, продающие своих детей в качестве проституток марокканским солдатам, а также мужчина, расплющенный как блин, когда он падает под гусеницы движущегося танка.

Я не пытаюсь сравнивать Китай 1950-х годов с Польшей при немцах или Неаполем при американцах. Тем не менее, в анализе Франка Малапарте мы видим великого критика сильных мира сего, и он написал аналогичную критику Муссолини и Ленина. Так почему не Мао? Малапарте видел ад в своей жизни, но сочувствие к страданиям никогда не покидало его. Как он не видел страданий в Китае?

В конце Я, В России и Китае , Малапарте заболевает плевритом, и у него коллапсирует одно из легких.Он находится в больнице в Ухане в течение трех месяцев, прежде чем он сможет совершить трудное путешествие обратно в Италию на советском самолете. Он так и не поправился, и в 1957 году Малапарте умер в Риме от рака легких. Он хвалит врачей, которые его посещают в Китае, и условия в больнице, утверждая, что он не получал никакого специального лечения — что все пациенты в Китае получают такую помощь. Это кажется сомнительным, учитывая его важность для режима как потенциального агента пропаганды. Малапарт говорит нам, что Хонг Синг очень хочет, чтобы он не умер в Китае.Не могу не думать, что судьба переводчика не сложилась бы удачно, если бы с его подопечным постигло какое-нибудь несчастье.

В рассказе Малапарте о его пребывании в Китае есть некоторые положительные моменты. Будучи начитанным, он может соотнести увиденные пейзажи со стихами Ду Фу и Ли Бая. Он ценит китайскую скульптуру и делает интересные сравнения с произведениями искусства в Венеции. Как и многие жители Запада в Китае, у него есть забавные анекдоты о еде, особенно о жестоких методах приготовления черепах.Мне нравились его описания полей за капустными полями, что я тоже помню из поездок на автобусе по внутренним территориям Китая. Некоторые из его взаимодействий с местными жителями хорошо описаны, например, когда маленькая девочка, играющая в грязи в Сиане, дает ему камешек. Малапарте считает этот дар драгоценным, потому что на много миль вокруг глина (можно сделать вывод, что он осознает дефицит в жизни ребенка). Прозаическое описание инцидента Малапарте было переведено американским киноредактором Уолтером Марчем в стихотворение «Сиань восьми рек».

Тем не менее, в конечном счете, это книга о том, что Малапарте хотел найти в Китае, а не о том, что он нашел. Что касается его встречи с Мао, мне любопытно узнать, что Великий Рулевой думал об итальянском интеллектуале. Я подозреваю, что он совсем не думал о нем, но мы никогда не узнаем. Католический священник и лидер Коммунистической партии Италии посетили Малапарте на смертном одре в Риме. Малапарт родился в протестантской семье, долгое время был атеистом и, вероятно, какое-то время был членом коммунистической партии с визитной карточкой.Однако и священник, и коммунист утверждали, что Малапарт обратился в их веру в последние минуты своей жизни. ∎

Заголовок: Малапарт на Великой стене, из Wikimedia Commons. Обложки книги предоставлены автором.

Иностранец и фашист: Малапарт в Париже

Дневник иностранца в Париже, Курцио Малапарте, NYRB Classics, май 2020 г., 288 стр.

В век, когда так много интеллектуалов совершили прыжок от коммунизма вправо, Курцио Малапарте был одним из немногих, кто ехал в обратном направлении.Родившийся в 1898 году, он был вундеркиндом итальянского фашизма, когда ему было около двадцати лет, он посещал кафе Флоренции с Филиппо Маринетти и футуристами и в 24 года принимал участие в Марше Муссолини на Рим. Его карьера фашистского интеллектуала достигла пика. в начале 1930-х, когда он пытался подтолкнуть Муссолини в более популистском направлении из редакции различных периодических изданий, включая ежедневную La Stampa . Вторая мировая война положила конец десятилетию постепенного разочарования, и к моменту своей смерти в 1957 году Малапарте стал настолько восторженным маоистом, что оставил свой дом на Капри китайцам для использования в качестве колонии художников.

Казалось бы, последним местом, где кто-то из прошлого Малапарта захотел бы побывать, был Париж в 1947 году. Эпурация была в самом разгаре. Роберта Бразильяка недавно судили и казнили, а Шарля Морраса приговорили к пожизненному заключению, доказав, что даже писатели могут быть наказаны за преступления сотрудничества. Тем не менее, Малапарт был привлечен к городу, несмотря на риски, и за два года, проведенных там, ему удалось поставить две пьесы для парижской сцены, написать по крайней мере одну книгу и встретиться с такими знаменитостями, как Жан-Поль Сартр, Жан Кокто и Андре Мальро. .

Неудивительно, что светила встретили его холодно. Дневник иностранца в Париже , опубликованный в этом месяце NYRB Classics, описывает едкую встречу на званом обеде с Альбертом Камю, который с того момента, как заходит на Малапарте, пристально смотрит на Малапарта. Другой гость просит Малапарта высказать свое мнение о нем. бывших министров кабинета Муссолини. «Камю, не глядя на меня, ответил, что всех этих людей, убийц и т. Д. Следует расстрелять». Малапарт не обращает внимания на оскорбление, как молодой человек, пытающийся «изобразить себя как Сен-Жюст», но не может удержаться от описания читателю тщательно продуманной фантастической сцены, в которой Камю направляет винтовку на голову с завязанными глазами в одиночном выступлении. расстрел — и промахивается.

Презрение левых интеллектуалов к Малапарте было полностью отвечено. «Интересно, что, черт возьми, сделал Камю, чтобы иметь право стрелять в других, — усмехается Малапарте. Он отвергает Сартра как человека, придерживающегося скорее поз, чем идей, и даже не хороших поз. «Мне кажется чрезмерным беспокоить Кьеркегора, Ясперса и Хайдеггера, концепции тревоги и существования, чтобы оправдать целое поколение неудачников, которые не являются педерастами, но притворяются ими, которые не бедны, но притворяются, кто не богемный, но притворяющийся, — усмехается он.

Парижане казались ему модными созданиями, а Малапарт был противоположностью моде. Он был настоящим противником. Этим можно объяснить все его идеологические колебания, в остальном такие непонятные и противоречивые. Как еще иметь смысл провести всю карьеру антикоммуниста только для того, чтобы превратиться в сочувствующего Советскому Союзу в 1950-х годах за все десятилетия? Малапарте признает свою умышленную извращенность в дневнике . «Я верю в благородные чувства только до того, как они станут риторикой», — пишет он.

Если мне казалось правильным бороться с немцами и фашистами, когда они были могущественными, то сегодня я не могу вынести риторику, которая была сделана о борьбе против фашистов и немцев. Больше всего я презираю тех, кто превратил свое участие в этой борьбе в прибыльное занятие и единственную причину своего существования.

Утверждение о борьбе с фашизмом, которое он по понятным причинам часто повторяет в своем парижском дневнике, не совсем правда.Да, Муссолини сослал Малапарте на Капри за подстрекательство к мятежу в 1933 году, но это было скорее межфракционной склокой, чем подлинным восстанием. Правда, гестапо выгнало его с Украины в 1941 году за то, что он писал о зверствах немцев в Corriere della Serra , но Муссолини быстро спас его и назначил для освещения войны в Финляндии. Малапарте не встретили бы в 1942 году в качестве почетного гостя при дипломатическом дворе Ганса Франка, нацистского генерал-губернатора Польши, если бы он не был фашистом с хорошей репутацией.

Малапарте постоянно приукрашивал, и не только тогда, когда этого требовали политические интересы. Две его лучшие работы, Kaputt и The Skin , представляют собой тонко выдуманные версии его военного опыта в оккупированной нацистами Европе и оккупированном союзниками Неаполе соответственно. Способность книг завораживать заключается в их сюрреалистических расцветах: озеро в Финляндии, где полупогруженные лошади лежали в гротескных позах после внезапного замораживания; диктатор Хорватии предлагает Малапарте корзину с человеческими глазными яблоками, называя их «далматинскими устрицами»; ужин американских офицеров в Неаполе, где гости лакомятся отборными фруктами de mer из местного аквариума, включая ламантина.

Но Малапарте нельзя считать простым баснописцем. Во-первых, его разнообразная карьера привела его во все места, о которых он писал. Он действительно был в Яссах в ночь погрома 1941 года, как он описывает в Kaputt . Он не придумывал рассказов на пустом месте. Во-вторых, Европа военного времени была более сюрреалистичным местом, чем может оценить современный читатель. Американские офицеры действительно ели тропических рыбок из неаполитанского аквариума; свежей рыбы не было, потому что гавань была заминирована и лодки не допускались.

Когда немцы вторглись в Будапешт в 1944 году, итальянский фашистский дипломат по имени Джорджо Перласко выдал себя за «Хорхе», испанского консула, и с помощью украденных посольских марок и сносного испанского языка, который он приобрел, сражаясь за Франко в 1930-х годах, изготовили выездные визы для тысяч бежавших евреев. Военный опыт Малапарта был менее уникальным, чем можно было бы подумать, как по его причудливым зрелищам, так и по его готовности противостоять нацистам, несмотря на то, что он сам был фашистом.

Дневник иностранца в Париже не так сюрреалистичен и не так приятен, как Kaputt и The Skin .Он разочаровывает почти так же, как парижские дневники Эрнста Юнгера, которые недавно перевели на английский после десятилетий переиздания. Когда в прошлом году был опубликован «Немецкий офицер в оккупированном Париже: военные журналы 1941–1945 гг.» , американские читатели с нетерпением искали в нем информацию о Юнгере, самом интеллектуальном из фашистов, чье аристократическое достоинство всегда контрастировало с гитлеровской чернью. Увы, найти не удалось.

Юнгер, как и Малапарт, встречался со сливками парижских художников и интеллектуалов, от Пабло Пикассо до Саши Гитри, и, как и Малапарт, он был редким фашистом, достаточно умен, чтобы разговаривать с ними на равных.Но стена подозрений осталась. Даже несмотря на все стимулы оккупации, побуждающие французов заставить Юнгера почувствовать себя желанным гостем, они не дали ему ничего, кроме поверхностной болтовни. Какой бы водоворот эмоций ни испытывали эти французы, они не собирались открывать немцу. Этот барьер сдержанности сохранился и после войны, и Малапарте, несмотря на все свои социальные бабы, так и не смог его преодолеть.

В одном месте дневника Малапарте знакомят с Анриеттой Кайо, печально известной убийцей, которая застрелила редактора Le Figaro в 1914 году из-за неоднократных клеветнических изданий ее мужа, министра финансов Жозефа Кайо.Постаревшая мадам Кайо не протягивает руку при встрече, и Малапарт приходит к выводу, что это происходит потому, что «убийцы всегда боятся, что люди откажутся пожать руку, которая убила их». Он настолько убежден, что его собственные руки чисты, что никогда не понимает, что французы тоже могут быть внимательны к рукам, которые они пожимают.

Хелен Эндрюс — старший редактор журнала The American Conservative .

Автор, автор: Почему все ненавидят Малапарте | Книги

Этой зимой я жил в Париже.И я читал. Но вместо того, чтобы делать очевидное — читать французскую литературу — я закончил читать другую литературу, которая, похоже, больше не существует на английском языке, но доступна во французском переводе, например, великого итальянского писателя Курцио Малапарте.

В юности Малапарте был фашистом. Затем он поссорился с Муссолини и был отправлен в ссылку. После заступничества зятя Муссолини, Галеаццо Чиано, он был освобожден в 1938 году, но неоднократно подвергался повторному аресту.Как военный корреспондент Corriere della Sera, он освещал державы оси на восточном фронте, а затем и освобождение Италии. После войны он переехал в Париж, где его политика стала коммунистической. Перед смертью в 1957 году он был весьма соблазнен маоизмом.

Таким образом, у каждого есть причина ненавидеть Малапарта: вы можете ненавидеть его слева или справа. И следующая история, возможно, демонстрирует более глубокую причину.

Малапарте, как он рассказывает, стоял в фойе отеля Pohjanhovi в Рованиеми, столице Лапландии, самой северной провинции Финляндии.Это было во время Второй мировой войны. И там, на пороге кабины лифта, стоял человек в нацистской форме, который, по словам Малапарте, выглядел, как Стравинский. Читатель может сделать вывод, что этот человек был миниатюрным, с огромным носом и толстыми очками. Этот человек поболтал с несколькими немецкими офицерами, затем вошел в лифт, закрыл решетку и собрался нажать кнопку, когда Малапарте подбежал, протолкнулся через группу офицеров и открыл решетку. Мужчина в нацистской форме, похожий на Стравинского, сделал знак, будто выталкивая его.Раздраженный, Малапарт оттолкнул его и нажал кнопку. Через дверь лифта, пока они медленно поднимались, Малапарте наблюдал, как немецкие офицеры на большой скорости поднимаются по лестнице. На третьем этаже они оба вышли.

Пять минут спустя, уютно устроившись между простынями, Малапарте постучали в дверь. Ему сказали, что Гиммлер приглашает его выпить. Но где, подумал Малапарт, он когда-нибудь встречал Гиммлера? Гиммлер, конечно, был человеком в лифте. И Малапарте его не узнал.

Мне нравится эта история, потому что она кажется такой аккуратной аллегорией крутизны Малапарте — изменения в его политике показывают, насколько он был оппортунистом. Его смены демонстрируют его безразличие к политическим партиям, его принципиальную эстетическую незаинтересованность.

Обычно люди думают, что для того, чтобы быть оригинальным, нужно быть революционером. Вы должны думать так, как обычно не думают люди. Но Малапарте предлагает более дикий пример. Во-первых, вы не думаете, как другие люди. Тогда вы не должны думать, как вы.Вы должны стать контрреволюционером. Вот что представляет собой жизнь Малапарта: антимодернистский модерн; реакционный либерал.

Я не первый, кто заметил этот пируэт. В книге «Функция критики в настоящее время» Мэтью Арнольд похвалил Эдмунда Берка за то, что он «вносит мысли в политику, он насыщает политику мыслью». Затем он пошел дальше. Берк сожалел о французской революции. Он был контрреволюционером. И все же в 1791 году в своих «Размышлениях о французских делах» он внезапно разработал теорию, согласно которой, возможно, если все с чем-то согласны, уже не круто не соглашаться с ней.Это больше не признак независимости. Напротив, это просто показывает, что человек стал «извращенным и упрямым». Это печальное признание поражения от Берка: момент контр-контрреволюции. Арнольд цитирует это, а затем с восхищением комментирует: «Это возвращение Берка к самому себе всегда казалось мне одним из лучших моментов в английской литературе, да и вообще в любой другой литературе».

Эта потребность постоянно оборачиваться, когда сталкиваешься с революциями — которые сами по себе вращаются — напоминает мне кое-что из последнего опубликованного романа Владимира Набокова «Посмотри на Арлекинов!».Рассказчик Вадим Вадимович N- (искаженная версия Набокова) узнает от своей двоюродной бабушки до революции в России изречение: «Посмотри на арлекинов! … Давай! Играй! Изобретай мир! Изобретай реальность!» Но в этой дань уважения воображению есть загвоздка. Вадим, писатель-ссыльный, сейчас страдает недугом. Если он представляет себя идущим по улице, он может представить, как оборачивается, но не может представить, как изменилось его окружение. Он не может обернуться. То есть революции он не совершит.

Меня всегда восхищал этот негласный эстетический упрек одержимости революцией: контрреволюция Набокова, заключающаяся в отказе от революций. И теперь я могу добавить к этому списку мою личную парижскую революцию, мое непреднамеренное почтение духу Малапарта.

Подруга-журналист пригласила меня пойти с ней на званый обед. Она сказала, что знала только хозяйку. Это было бы очень мелочь. Итак, мы пришли, мой друг нес шампанское, и я в костюме с аксессуарами (из-за капризов моей упаковки) с парой потрепанных кроссовок.Но что с того? Я думал. Кто увидит мои кроссовки под столом?

Оказалось, что это вечер около 100 человек. Хозяйка познакомила нас с тремя людьми, которые стояли с ней, когда мы приехали. В моем внезапном страхе я не уловил никого по имени. Затем мой друг вышел из комнаты, чтобы выкурить сигарету. Внезапно круг разошелся, оставив меня с добрым седым мужчиной. Я разговаривал с ним на своем нервном и невежливом французском. Он казался милым; он казался заинтересованным. Воодушевленный его интересом и бокалом вина, я весело болтал о себе.Его интерес, казалось, угас. Я спросил его, что он сделал: Vous faîtes quoi dans la vie? Он казался немного удивленным, как будто это был уместный вопрос. Я не совсем понял его ответа. Конечно, подумал я. Я совершил ошибку. Он посмотрел на мои рваные кроссовки. Я печально посмотрел вниз. Я показал, насколько я британец, настолько готовый определять человека по его профессии. Вскоре мы расстались, и я остался там, глядя на залитое лунным светом дерево у залитой лунным светом Сены. Я чувствовал себя одиноким. Затем под моей рукой была хозяйка — она так рада за меня, — сказала она, — что я имел возможность поговорить с мсье Жоспеном.

Я чувствовал себя еще более одиноким. Хуже того, мне стало стыдно. Но затем мое растущее горе закончилось восторгом.

Наверное, круче не узнать Гиммлера во время Второй мировой войны. Он показывает больше наглости, больше шика. Но я все еще горжусь тем, что в парижской квартире я не узнал бывшего премьер-министра Франции Лионеля Жоспена.

homyrouz.ru — Банкетный зал Хоми Роуз